Цуна сражалась с непогодой. Юноша удивился, как ловко она управляет парусом — дырявым в паре мест, но всё ещё годным. — Эй, Цуна! Мы где? — крикнул Нико, дрожа от холода. — Нико! Мата! Ха! Мата! — Чего? Чего ты хочешь? Мне это держать? Цуна передала ему шкоты, а сама взялась за весла. Стала подлавливать ими волны и ударять по воде, отгребая в сторону. Надвигался шторм. Ветер крепчал, бил в спину. Нико не смог долго удерживать верёвки. Пальцы предательски слабели. Упущенные шкоты тут же превратились в сумасшедших змей, запутались и больно стегали. Парус полоскало. Лодка заваливалась набок и готова была опрокинуться. Левый край почти черпал воду. Цуна подняла вёсла, бросила на дно судёнышка. Опустила парус и принялась перетаскивать кули в противоположную крену сторону. Потом перегнулась за борт почти наполовину, выравнивая наклон. Нико последовал её примеру. Больше он ничем не мог помочь. Холодные капли хлестали по дереву, собирались на дне в лужицы, подтапливали лодку. Ливень был такой силы, что на расстоянии вытянутой руки сливался в сплошную белую стену, за которой невозможно было разглядеть море. Нико накинул капюшон и вычерпывал воду плошкой. Ветер ещё долго толкал лодку, прежде чем она вырвалась из грозового плена. Небо впереди было ясным и голубым. Утихший ветер ласкал заново поставленный парус. Нико давно распластался на накидке, дрожа от холода, усталости и страха. Цуна не присела отдохнуть, пока тряпкой не выжала всю воду за борт. — Затмение тебя подери, девчонка! — выдохнул Нико, привставая. — Куда мы плывём? Что вообще творится? Он с трудом отходил от недавнего потрясения. Сырая одежда отнимала тепло. Пришлось снять её, хорошенько встряхнуть и разложить на дне судёнышка. Ветер становился теплее, но не настолько, чтобы совсем не мёрзнуть. Цуна успокоилась. Села на корточки, подтянула колени к груди и заплакала. Нико выпучился на неё. Неужели испугалась? Только что в гуще непогоды она была похожа на бесстрашную пиратку. — Эй, Цуна! Он подполз и потряс её за плечи. — А-а-а-а! — провыла девочка, уткнувшись в него. Она всё ещё была в одной набедренной повязке и посинела от холода. Нико уселся на край подстилки. Обнял Цуну и начал растирать, насколько позволяла слабость в руках. Выглянувшее из-за обрывка тучи солнце помогло ему. Жаркие лучи расплескались по мокрому дереву, зарябили в мозаике волн. Нико быстро разморило от тепла. Он лёг на спину. Поморщился от сырости. Цуна не отдыхала. Она сунула юноше сухарь и кусок вяленого мяса, а ещё подозрительный на вид голубой фрукт, внутри оказавшийся ярко-розовым, заполненным липким соком. Нико ужинал полулёжа, глядя на перистые облака над головой. Сколько он ни спрашивал, Цуна не отвечала, куда держит путь. В конце концов это стало просто неважно. Нико старался не думать о плохом. Смерть в море от жажды и голода пугала его, но он надеялся встретить корабль. К вечеру, когда солнце уже садилось, Цуна неожиданно воскликнула: — Ри! И подпрыгнула, качнув лодку. Нико встрепенулся. На горизонте со всех четырёх сторон ни судна, ни полоски суши, ни акульего плавника. Цуна снова разговаривала с придуманным другом. Она закивала, выловила из побрякушек набедренной повязки продолговатый цилиндрик. Нико тотчас узнал его. — Эй! А ну отдай! Это не игрушка! Он потянулся к вещице, но Цуна шлёпнула юношу по руке и надулась. Она аккуратно открутила крышку и извлекла тончайший лист полупрозрачной кожи, сложенный и скрученный в несколько слоёв. Перед началом путешествия Нико вырезал его из большой карты. Акулий остров был отмечен красными чернилами. Цуна осторожно развернула лоскут на подсохшем дне лодки. Закрепила с трёх сторон краями мешков. Четвёртый придержала рукой. — Махи! Она ткнула пальцем в яркую точку. Потом провела линию на восток по водам Медвежьего моря. — Ты что карту понимаешь?! — выдохнул Нико. — Хочешь сказать, мы тут?! — У! — гордо кивнула дикарка. — И куда плывём? Цуна повела палец дальше и остановилась на клочке суши под названием Таос. По сравнению с Акульим, это был довольно крупный остров. — Зачем нам туда? — Колабь! — пояснила Цуна. — Чего? — Ко-о-лабь! Колабь. — Корабль? — уловил Нико. Цуна радостно закивала. — Туда ушёл корабль, на котором я приплыл? И ты следуешь за ним? — Тат! — возразила дикарка. — Какой тогда корабль? Другой корабль? Там ходят корабли? Там есть порт? — Аи! — Это значит да? Цуна снова закивала. — Я с ума сойду! — Нико рухнул на подстилку, закрыв лицо руками. — Ничего не понимаю! Неужели Такалам велел тебе отвезти меня к Таосу? Он тебе велел? Наверняка он. Ты ведь хранила его загадку… Юноша взъерошил кудри и снова сел. Лодка мерно покачивалась на волнах. Дикарка внимательно смотрела на стрелку компаса, который тоже утащила из кармана Нико. Временами она вела беседы с невидимым другом и чуть меняла направление лодки. Выглядело так, будто дикарка общается с призраком, и тот что-то советует. — Эй! — У Нико по всему телу заплясали мурашки. — Эй, Цуна! Это Такалам с тобой разговаривает?! — Тат! — отрицательно помотала головой дикарка. — Ри! Она ткнула в воздух перед собой. Сколько бы Нико ни щурился, вглядываясь, никого не обнаружил. — Проклятый старик! Если он научил тебя понимать язык Соаху, почему говорить на нём не научил? Всё так сложно! Я точно рехнусь! Цуна свернула карту, осторожно сунула её в цилиндрик и отдала Нико вместе с компасом. Потом широко зевнула, свернулась калачиком на подстилке за его спиной и тут же уснула. Нико накинул на неё подсохший плащ. * * * На рассвете море начало дымиться. Лодку плотной пеленой окутал туман. Наступил пятый день путешествия, и если Ри всё сказал правильно, судёнышко должно было причалить к Таосу в конце грядущего затмения. Проглоченное солнце уже не пугало Цуну. Страшно было в первый раз. Небо заволокли тучи, но девочка всё равно боялась сгореть. Она смотрела наружу через отверстие, проделанное в шалаше, и тряслась от мысли, что ветер сдует укрытие. Работать вёслами оказалось почти невозможно. Цуна только чуть выправляла парус, а Ри уговаривал ветер дуть, куда нужно. Ма рассказывала про Таос редко и мало. Всё, что девочка знала о нём, можно было уместить в коротенькую песню. Ма говорила, там много цветных камней, из которых делают красильные порошки. И много ярких тканей на рынках. Там шумно. Все кричат и отдают друг другу вещи за блестящие монеты. Ма раньше работала там. Шила и продавала платья. Цуна не хотела к людям. Лучше бы Нико остался жить с ней на большой Акуле. Всегда вдвоём. И без чужаков. К вечеру наступило затишье. Волны облеклись в сумрачную синеву. Первые звёзды прошили ткань небосвода. Ветер слабел и вскоре совсем утих. Море, разглаженное штилем, стало молчаливым и неподвижным. Цуне не нравилось ясное небо. Лучше гроза. За громадами дождевых облаков проглоченное солнце не разглядит маленький лепесток в море. Важный человек жевал мясо и смотрел на созвездия. Цуна радовалась, что он не умер. Гадкие рыбы не получили ни кусочка! Не зная, чем заняться, Цуна проверила ещё раз шалаш. Ри не появлялся с прошлого вечера. Как справляться без него в затмение? Мало ли, куда их может занести. Беспокойство нарастало. В груди всё неприятно сжималось. Даже дышать было трудно. Вспомнив подходящую песню, девочка набрала побольше воздуха и заорала так, что Нико едва не выпал из лодки: Моё сердце крепко! Страх не просочится! Даже если в щепки Плот мой разлетится! Важный человек выпучился на Цуну, зажимая уши. С минуту он слушал её пение, потом начал ругаться на своём корявом языке. Ри не было, но девочка и без него поняла, чего требует Нико. — Дурак! Сам тогда пой! — обиделась она. — Ха? — Пой, говорю! А-а-а-а! — Цуна ткнула Нико в грудь. — Пой ты! А-а-а-а! У самого-то язык, как у щуки! Пой! А то я опять буду петь! Моё сердце крепко!