— Когда стану властием. — Я весь в нетерпении. Нико уловил в словах наёмника изрядную долю сарказма. Некоторое время прошло в молчании. Чинуш ворочался с боку на бок. Ему тоже не спалось. — Так что там с девчонкой? — спросил он. — Она навела меня на одну мысль. Я подумал, что если бы в мире начали рождаться сплошь порченые, жить стало бы лучше. — Вы рехнулись! — выпалил Чинуш с отвращением. — Мастер был прав! Такалам так промыл вам мозги, что вас теперь всю жизнь будет тянуть к отбросам! Нико не ответил. Он погрузился в размышления. — Вы стали ещё хуже, чем были, господин, — тихо сказал Чинуш. — И чем же? — Раньше я ненавидел вас, но вы хотя бы походили на сына властия, а теперь даже не пытаетесь вести себя подобающе. Это омерзительно. — Омерзительно говорить со мной на равных? — хмыкнул Нико. — Завтра зашью тебе рот, а пока болтай, что хочешь. Это награда за моё спасение. Чинуш вёл себя дерзко, но внутри Нико обитало странное умиротворение. Избежав смерти, он взглянул на мир иначе. Самонадеянность угасла, и отчётливей проступила мысль о том, как важно иметь рядом верного человека. Такого как Такалам или Цуна. Чинуш не был порченым, но вполне мог сгодиться на эту роль. Чернодень проходил скучно и медленно. Большую часть времени спали. Иногда перебрасывались парой-тройкой фраз. Нико показалось, что наёмник неискренен в своих издёвках. Слишком много едких слов — приторная горечь. Лёжа бок о бок с вечным соперником, Чинуш словно пытался возвести стену и не позволить уйти вечной вражде между ними. На другой вечер, как только мглистая дымка сошла с неба, открыв закатный румянец, наёмник выскочил из шалаша и занялся разминкой. Нико последовал его примеру. Он много спал и, благодаря Чинушу, плотно ел. К телу вернулась часть силы. Вечера на Валааре холодные. Духота Соаху не знакома землям Большой косы. Было приятно погонять кровь в озябшем теле. — Что ж, теперь я скажу, зачем пришёл на самом деле, — весело произнёс мыш. — Эта ночёвка была сущим проклятьем, но оно того стоило. — Ну-ка просвети меня, — нахмурился Нико, заткнув за пояс кинжалы. — Я должен вас убить. Повисло молчание. — Шутишь ты паршивей, чем певуны в Унья-Панье. — Я хочу сразиться с вами. Если вы погибнете в бою, это будет выгодно обоим. Вам не перережут глотку, как свинье, и вы не захлебнётесь в рвотной пене от яда. А я заберу титул первого ученика. — Ты рехнулся, Чинуш? Если хочешь подраться, давай. Но к чему этот бред? — Я хочу, чтобы вы были серьёзны, господин. Это не шуточная тренировка. Это бой насмерть. Глаза Чинуша горели странным огнём. — Седьмой велел казнить меня за непослушание? — усмехнулся Нико. — Нет. Я здесь по приказу Тавара. Летучим мышам не по нраву, что такой своевольный и ветреный юноша станет следующим властием. Старик слишком испортил молодого господина. Из глупца не выйдет хорошего правителя. Поэтому мастер приказал убить вас, а потом вернуться в Соаху и доложить Седьмому о случайном несчастье. Он хочет, чтобы жена родила властию нового сына. И чтобы он вырос безо всяких отшельников. Нико скорчился в приступе хохота. — Проклятье, Чинуш! Да что за бред ты несёшь? — Я впервые жалею, что рядом нет Такалама, — спокойно сказал наёмник. — Он бы подтвердил правдивость моих слов. Нико не хотел верить Чинушу, но не мог не уловить странностей в его поведении. Ни одного картинного жеста. Ни цоканий, ни кривляний. Наёмник был спокоен ещё до начала поединка, и это пугало. — И почему он поручил это тебе? — спросил Нико. — Я вызвался сам. — Чинуш прищурил глаза. — Я больше остальных заслуживаю убить вас. — Если так хочешь эту треклятую брошь, просто забери её! Я не собираюсь биться с тобой! — Вы омерзительны! — зло сплюнул Чинуш. — Вы отползаете, как земляной червь! Такой человек не может стать властием! Наёмника трясло от ярости, и Нико понял, что он серьёзен. — Ты идёшь не той дорогой, Чинуш. Ты не виноват в том, что у тебя не было семьи. Ты не выбирал Тавара, это он тебя выбрал. Но пора бы уже вырасти и разделять желания на свои и чужие. Брошь первенства не сделает тебя его сыном. — Вам бы лучше заткнуться и достать оружие, пока я не начал, — процедил наёмник. — Здесь темно. Пойдёмте к полю. Внутри Нико всё переворачивалось. Предательство Тавара не могло быть правдой. Или могло? Неужели Чинуш настолько одержим желанием победить в схватке, что спас и отхаживал жертву целые сутки, хотя мог просто бросить в том озере? Если мастер ножей в самом деле велел убить сына властия, Нико выжил только благодаря уязвлённому самолюбию второго ученика. Наёмник развернулся, взметнув полы плаща, и зашагал к просвету между скалами, где виднелось небо, оплавленное закатным солнцем. Оказавшись в степи, среди волн сухой травы, он традиционно разделся по пояс, показывая, что не прячет другого оружия, кроме карда. Тело Чинуша походило на жгут, готовый напрячься по первому требованию. Жилистое, сохранившее остатки юношеской гибкости, оно восхитило бы любого, кто знаком с тяжким трудом тренировок. Нико неуверенно отбросил плащ. Сердце пребывало в смятении. Неужели насмерть? Чинуш без раздумий сорвался с места, выставив кард остриём вперёд. Свободную руку держа у груди для защиты. Нико уклонился, лезвие рассекло воздух перед лицом. Он сделал выпад, целясь в живот. Наёмник отскочил. Остановил удар сверху, крутанулся, избегая режущей линии второго кинжала. Сердце колотилось. Чтобы победить, нужно принять противника за врага. Так учил Тавар. Но Нико видел в Чинуше почти брата. Они столько времени провели вместе. Наёмник нацелился в живот. Нико успел изменить направление острия. Один выпад за другим. Кард сцепился с кинжалом. Свободной рукой Нико попытался ударить Чинуша в грудь. Наёмник перехватил запястье и сломал его. Нож выпал. Рука взорвалась болью. Нико пнул Чинуша коленом. Наёмник отпрянул и напал снова, не давая опомниться. Удар по дуге. Наклон и ответный удар — наискосок. Молнии лезвий. Свист рассекаемого воздуха. Капли пота. Нико поплатился за неуверенность. Чинуш серьёзен. Азарт, страх и ненависть смешались в глазах наёмника. Он скалился. Миг! И плечо Нико вспорото. Ещё миг! И задет бок. Кровь. Боль. Отчаяние. Злость. Жарко. Как жарко. Нико отступал, тяжело дыша. Он ослаб. Он так ослаб за время путешествия. Морская болезнь и дни мучительного забвения на Акульем острове. Холод и жара. Голод и жажда. Утопление. Чинуш будто стал в два раза быстрей и сильней. Он схватил здоровую руку Нико и полоснул по ней ножом. Юноша скривился, выронил оружие. Брызнула кровь. Всё было кончено. Нико завладел жуткий предсмертный страх. Чинуш повалил его пинком в живот, ударил в голову и уселся сверху. Сейчас перережет горло. Юноша зажмурился. Прошла секунда… две… три… Нико открыл глаза. Чинуш занёс кард, но не двигался. Его лицо было почти неразличимо в темноте. Что оно выражало? Триумф или жалость? — Вы отвратительны, — прошипел наёмник. — Как вы могли стать настолько слабым? Он ударил Нико кулаком. Ударил ещё и ещё, разбивая лицо в кровь. — Вы слабак! Вы жалкий слабак! Чинуш орал во всю глотку, не сдерживая ярости, и продолжая бить Нико. Наёмник злился на самого себя. На то, что не смог прикончить проигравшего. — Никогда! Слышите? Никогда не возвращайтесь в Соаху! Сегодня вы умерли! Нет! Вы утонули в том озере! Или даже подохли в тот день, когда встретили проклятого Такалама! Соаху никогда не будет править слабак! Он слез с Нико, подхватил плащ и вскоре пропал, проглоченный темнотой наступивших сумерек. * * * Оглушительно пели птицы. Щебет искрами разносился над безмятежным шелестом степной травы. Нико мерещились фонарики Намула, плывущие по волнам безбрежного моря. Прохладный ветер вплетался в канву сухостоя, клонил гребни ковыля. Они щекотали опухшее, покрытое синяками лицо юноши. Кололи ткань шерстяной накидки, под которой невыносимо болели сложенные на груди, кое-как перевязанные руки. Ткань рубашки пропиталась кровью. Левое запястье пульсировало. Нико приоткрыл заплывшие глаза. С обеих сторон его окружали стебли золотистых травинок. В светло-сером небе парили птицы. Три чёрных и одна крошечная белая. Нико наблюдал за её странным полётом. Птица опускалась по воздушной спирали. Контуры становились отчётливей, и скоро юноша понял, что это лоскут ткани или бумажный листок. Он ударился ему прямо в лицо, закрыв обзор. — Ай-й! Нико поморщился, с трудом высвободил руку и схватил клочок пергамента, исписанный знакомым мелким почерком. «Как тебе папарийское вино, Нико? Пришлось ли по вкусу? Бывая в Намуле, я всегда пропускаю пару стаканчиков в местной питейной. Ты наверняка сделал то же самое и можешь вообразить мой восторг по этому поводу. Но ты ни за что не угадаешь, как я горд от мысли, что мой ученик нашёл вторую загадку. Здесь не будет скучных предисловий, я начну с самой сути. Эти существа никак себя не называют. Они едино существуют, едино мыслят, но могут и разделяться. Правда, поодиночке становятся слабы, почти беспомощны. Увидеть их нельзя. Я мог различить только бледное пятно. Белёсое, как туман. Сила их велика, почти безгранична, но только один из них на нашей стороне. Мой друг всё ещё верит в людей и надеется, что Сетерру можно спасти в отличие от прежней планеты. Однако, если о его деяниях прознают там, наверху, расправы не миновать. Есть законы, по которым им запрещено вмешиваться в жизнь сетеррийцев и даже намекать о себе. Люди не должны знать о существовании иной расы. Но мой друг готов нести за это ответ. Он не нашёл другого способа, кроме как поведать мне о сути чёрного солнца. Несколько раз он спасал меня от смерти, но, к счастью, до сих пор не попался. Пока это возможно, он будет помогать и тебе. Вряд ли ты заметишь его присутствие. Ты не услышишь, не увидишь, не почувствуешь его, потому как родился без Цели и дара прималя. Без того, что связывает нас с этими существами. Прости, что молчал столько времени. Я давно провёл испытание и понял, что в тебе нет ни капли таланта. Я не хотел огорчать и разочаровывать тебя, вот почему избегал разговоров об этом.