Часть 8 из 46 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Чинуш был старше Нико на два года. В свете пламени его серые глаза казались золотистыми. Короткие волосы цвета красного дерева отливали медью. Черты лица тонкие, почти приятные. Вид портили только торчащие уши. Несмотря на духоту, Чинуш был в полном облачении. Кожаный доспех, высокие сапоги на шнуровке, под плащом оружейный пояс. Всё чёрное, как и положено члену отряда Летучих мышей. Люди Тавара считались лучшими наёмниками на материке. Седьмой очень их ценил и доверял, насколько мог. Прежде, каждый трид Летучие мыши собирались в главном зале и клялись ему в верности, а Такалам проверял искренность присяги. Но что будет теперь, когда старик так внезапно умер?
— Какого затмения тебе надо? — процедил Нико сквозь зубы.
Чинуш хитро прищурился.
— Да вот, знаете, не спалось. Решил погонять воздух в вашей комнате. Уж больно спёртый. Тут давно не проветривали?
— Пшёл вон!
— Вообще-то я пришёл вызвать вас на поединок.
Нико вырвал нож из стены, запустил в Чинуша. Тот крутанулся, пропуская лезвие, и хлопнул в ладоши.
— Оп! А если без шуток, выглядите паршиво. — Взгляд наёмника сделался жёстким. — Лучший ученик мастера никогда не довёл бы себя до такого. Но я сегодня добрый! Отменю вызов и уйду, если отдадите мне брошь первенства.
— Вот оно что, — хмыкнул Нико. — Выжидал столько дней, пока я ослабну?
— Я всего лишь наблюдал, до чего вас доведёт порченый старик. Мастер всегда говорил, что он ваша слабость. У вас подушки от слёз просыхать успевают? Может, сразимся разок, пока они сушатся? Ветер сегодня хороший.
— Ты подписал себе смертный приговор одним приходом сюда! — выпалил Нико вне себя от ярости. — Унизил моего учителя, а теперь и меня! Так хочешь выслужиться перед Таваром? Ты хоть знаешь, как я могу тебя наказать?
Чинуш выдержал тяжёлый взгляд Нико с дерзкой улыбкой и снова цокнул языком.
— Не грозите словами! Они и царапины на мне не оставят. Идёмте.
Он развернулся и скрылся в темноте коридора.
Нико сделал несколько глубоких вдохов. Поддаваться глупо. Такалам гнусный лжец, он не стоит и капли пролитого пота. Чинуш просто орудие Тавара, говорящее его фразами. Никто не презирает прималя сильнее, чем мастер ножей.
— Проклятье!
Злость не утихала. Как они смеют так радоваться смерти Такалама? Его прах ещё и улечься не успел, а Тавар и Чинуш уже готовы втоптать его имя в грязь. Нико ударил кулаком по столу с такой силой, что взволновалась фруктовая вода в графине. Часть её выплеснулась на мозаичную столешницу. Запахло мускатом и мёдом. Розовая лужица медленно вытянулась и поползла к краю.
— Лучший ученик! Я покажу тебе, кто тут лучший ученик!
Нико торопливо оделся, нацепил пояс, подхватил кинжалы и выскочил из комнаты. В коридоре мирно сопел десяток стражников. Пахло чем-то сладким. Юноша затаил дыхание и побежал. Чинуш наверняка использовал ядовитое благовоние.
Снаружи было пустынно и тихо. В завесе духоты нет-нет и появлялись нотки утренней прохлады. Террасу увивали лозы камписа и винограда. Мозаика листьев рябила под влажным дыханием бриза. Вдалеке журчали фонтаны.
Чинуш был здесь не один. Грудь сдавило от плохого предчувствия. На скулах заиграли желваки. Ладони вспотели.
— Мышонок наконец соизволил выглянуть из норки! Это повод для большой тренировки.
— Обратись пеплом, Тавар! Я не в настроении!
— Убийцам плевать на ваше настроение, мой господин, — ответил учитель, прищурив карие глаза, в полумраке казавшиеся смоляными.
Как и всегда его тёмные одежды навевали мысли о чём-то неприятном и мрачном, вроде затмения. Каждая деталь мастера ножей — идеально подогнанный наряд без единой складки и пятнышка, ровно обрезанные усы и борода, гладкие волосы, собранные на затылке в чёрный, лоснящийся хвост, вычищенные ногти и глянец сапог — говорили о нём, как о человеке в высшей степени педантичном и привыкшем просчитывать всё на сто шагов вперёд. Тавар был настолько аккуратен в работе, что ни разу ещё его жертва не успела закричать перед смертью. Внутри Нико при виде мастера ножей поднималась волна страха, и мигом обострялись все чувства. Тавар, словно тарантул, подбирался неслышно и нападал неожиданно, в самый неподходящий момент, следуя приказу Седьмого. Даже во дворце Нико не чувствовал себя в безопасности и старался всегда оставаться начеку. Это было частью его обучения.
— И это всё, что вы подготовили для поединка? Самоуверенность убивает, мой господин. — Глаза Тавара сузились до щёлок. — Вы позволяете себе подобную беспечность из-за смерти какого-то порченого старика?
Нико промолчал. Ярость лучше использовать по-другому.
Тавар ненавидел ошибки ученика. Он замечал их сразу. По выражению лица, дёрганным движениям, сбитому дыханию. И тогда мастер ножей становился беспощаден. Нико вспомнил, как однажды забыл проверить сигнальные колокольчики на окнах. Тавар, пробравшись в комнату ночью, чуть не задушил его за эту оплошность. След на шее потом держался недели две, а глаза так налились краснотой, что даже в зеркало смотреться было страшно. Урок мастера ножей подарил Нико месяцы кошмаров и волны мурашек по телу от одного вида учителя.
Публика собралась тихая. Робко перешёптывались за балюстрадой смоковницы, с укором кивали георгины. На арке позади Чинуша гудели осы. Они облепили спелые гроздья и жадно пили ягодную кровь.
— Мастер пообещал мне хорошее наказание, если я не уложу вас сегодня! — весело заявил молодой наёмник. — А если одержу победу, Седьмой получит подробный доклад о вашем позоре.
— Это Тавар задумал? Я знал, что у тебя кишка тонка, вытворять такое без его приказа.
Чинуш уже не слушал. В бою он становился холодным и расчётливым на манер учителя. Ни лишнего слова, ни посторонней мысли. Медленно, плавно, словно тень от тучи, скользящая по мраморному полу, он надвигался на Нико.
Юноша встал в стойку. Он старался незаметно следить за ногами противника. Шаг ускорялся. Чинуш ринулся на Нико чёрным вороном. Полы плаща разлетелись, точно крылья. Метательный нож незаметно лёг в ладонь. Нико уличил заминку в ногах перед броском. Откатился в сторону. Стальная кобра канула в сеть плюща и застряла в листве. Второе лезвие дзенькнуло о камень колонны.
Чинуш сократил расстояние. Кинжалы встретились. Лязгнула сталь. Напряглись мускулы.
Тело непослушное, тяжёлое. Даже распалённое гневом и азартом, оно двигалось медленней обычного. Тавар стоял в стороне и наблюдал с видом триумфатора. Для двух учителей, контрастных, как ночь и день, сын властия давно стал полем боя. Мягкость или жестокость. Самопожертвование или предательство. Любовь к ближним или себялюбие. Нико часто терялся, не зная, что правильней. В его сознании боролись убеждения Тавара и Такалама. Мастер ножей учил выживать любой ценой, убивать, лгать, жертвовать другими. Прималь наставлял отдавать последнее ближнему, защищать слабых, говорить правду. Сейчас Нико сражался не против Чинуша. Он бился за идеи Такалама. Отвоёвывал им право на существование внутри себя. Обида на прималя забылась. Вместо неё вспыхнул гнев, обращённый к мастеру ножей и Чинушу. Всё, кроме победы, стало незначительным, эфемерным. Нико больше не сомневался, на чьей он стороне.
Они двигались по кругу. У наёмника длинный кард и жёсткая ладонь на изготовье. У Нико два парных, коротких кинжала с узкими лезвиями. В глазах — огонь. В жилах — бурлящая лава.
Первый удар. Кинжал схлестнулся с кардом. Мышцы свело от напряжения. Рука Чинуша остановила второй клинок. Нико вывернулся и сделал укол. Наёмник отпрыгнул, как стервятник, чья добыча внезапно ожила. Краем глаза Нико улавливал танец теней на мерцающем мраморе. Они то сливались в единое пятно, то разрывались на два силуэта. Нико ринулся на Чинуша, целясь в горло. Тот увернулся. Кард прорезал воздух по диагонали. Нико пропустил лезвие над грудью. Сделал кувырок назад. Чинуш уловил мгновение и метнул нож. Лезвие задело край штанины. Нико едва успел откатиться. Он вскочил, отводя рубящий удар сверху. Противники снова сцепились в каскаде коротких выпадов. Сверкали объятые лязгом и звоном металлические молнии. Чинуш попытался сделать подсечку. Нико пнул его по колену и на долю секунды ослабил внимание. Кард скользнул по бедру. Боли не было. Пока не было.
Нико ушёл влево и ударил в открытую зону Чинуша. Тот успел поставить блок. Вид первой крови сводил его с ума. Молодой наёмник пылал от восторга. Нико снова принял боевую стойку. Ему нужно было немного подумать. Сосредоточиться. Собраться. Но Чинуш не давал передышки. Разгорячённый, он наступал снова и снова. Бесполезно рассекал воздух, будто стараясь напугать. В какой-то миг его движения сделались беспорядочными. Нико поднырнул под лезвием. Чинуш перехватил его руку с кинжалом, но было уже поздно. Резко распрямившись, Нико ударил Чинуша в подбородок рукоятью. Тот пошатнулся и упал, выронив кард. Тренировка была окончена. Не будь в ней ограничений, Чинуш мог вывернуть кисть Нико, а тот пронзил бы соперника остриём.
Победитель старался скрыть дрожь в руках, но схватка слишком вымотала его. Тавар не удержался от едкого словца:
— Будь на его месте я, вы бы давно харкали кровью, мой господин. Вы дрались отвратительно. Взгляните на своё бедро и воздайте благодарность Такаламу за него. Я надеюсь, что преподал вам хороший урок.
— Ты думаешь, что теперь я буду целиком твой? — жёстко спросил Нико.
— Я рад, что больше никто не будет забивать вашу голову дрянными мыслями и отвлекать от тренировок.
Нико ловким движением заткнул кинжалы за пояс. Посмотрел на учителя с серьёзной суровостью.
— Ты научил меня драться, Тавар. А Такалам научил меня думать. Однажды я спросил его, почему он говорит с тобой на равных. Почему не боится. Он сказал, что у него есть особенное оружие против тебя. И что когда-то оно сыграет с твоей чванливостью злую шутку.
Тавар рассмеялся.
— И что это за оружие, мой господин? Я должен бояться горстку пыли?
— Время, Тавар. Всего лишь время. Знаешь, в чём была сила Такалама? Он становился мудрее с годами. И хотя он всего лишь порченый старик, ему до самой смерти было, что мне дать. А что дашь мне ты, Тавар? Что ты дашь мне, когда постареешь? Подумай об этом.
Он развернулся и отправился в покои, чувствуя спиной прожигающий взгляд мастера ножей. Наверное, не стоило так говорить. Глупо настраивать против себя столь опасного человека. Но как приятно было видеть гримасу недовольства на лице Тавара. Будь он хоть трижды лучшим наёмником Соаху и доверенным Седьмого. Пусть ни он, ни его шавки не забывают о том, кто станет следующим властием. Сейчас Нико просто мальчишка с кратким именем, но когда-то оно распустится в грозное Нишайравиннам Корхеннес Седьмой.
Сладкий запах в коридоре выветрился. Нико распинал храпящих стражников и позвал служанок, наказав им принести умывальную чашу с прохладной водой и лёгкую закуску. Впервые за много дней проснулся голод. Нико словно освободился от тяжкого груза. Стены комнаты больше не прельщали ложным спокойствием. Хотелось вырваться из плена дворца и отправиться далеко. Туда, где ветер выдует из головы тёмный туман. Где не будет Чинуша и Тавара, каждодневных примерок свадебного наряда, глупой невесты и материнских слёз. Где бьющий набатом властный голос отца не догонит и не ударит в спину приказом. Где тысячи историй и знания, разбросанные на каждом шагу, начнут вливаться в глаза и уши, превращая разум в сокровищницу.
Пришлось повозиться, обрабатывая порез. На такой случай в комнате всегда имелась мазь и чистые бинты. Рана обильно кровоточила, но оказалась неглубокой, зашивать не пришлось. Нико давно не обращался к лекарю и заботился о себе сам.
Умывшись и сжевав пластинку обезболивающей пастилы, он вдохнул полной грудью и сосредоточился. Двойной круг означал несколько вариантов толкования. Но в этом ли дело? Юноша ходил по комнате, пытаясь вспомнить упущенную деталь.
— Кольцо в кольце, — шепнул он, внезапно остановившись. — Тхалле — круг. И оно же — мир. Мир в мире. Это карта!
Нико бросился к шкафам. На одной из полок белел длинный свиток. Юноша бережно вынул его и, освободив достаточно места, развернул прямо на полу. На шёлковом прямоугольнике, занявшем треть комнаты, коричневые, чёрные и синие краски рождали мир Сетерры.
Сверху и снизу, словно яичные скорлупки, карту обрамляли земли, занятые снегом и льдом. В восточном полушарии, чуть ниже северной шапки, рассыпался бусинами-островами архипелаг со странным названием: «Джанай, команда из тридцати трёх человек и храбрый пёс Унка». Чуть ниже растянулись два почти слипшихся материка. Тот, что меньше и западней — Твадор, а правее — огромный Исах. Под брюхом у него похожий на силуэт оленя с ветвистыми рогами — Ноо. Между ними тянулся самый длинный в мире Серебряный пролив, на западе раскрывавшийся в Море трёх царств. Оно разделяло вышеупомянутый Твадор и полную пустынь Содайю. Между ней и гористым западом оленя Ноо синело похожее на след от драконьей лапы Мерцающее море. Ночами у его берегов появлялось множество голубоватых блёсток. Словно оброненные небом звёзды, они сбивались у кромки воды и покачивались на волнах прибоя, распространяя волшебное свечение. Крупные острова внизу карты были плохо и мало изучены. В основном они носили цвет вечной мерзлоты и не представляли интереса для мореходов.
Террай — один из трёх малых материков Сетерры — расположился аккурат между двумя полушариями — в самом центре материкового кольца. На западе его зажимали клешня великана Исаха и рога Ноо. С востока, на большем расстоянии, располагались Намул, похожий на летучую мышь с расправленными крыльями, и крупнейший в мире северный архипелаг Большая коса — родина Такалама. За ними у кромки карты вытянулась сверху вниз узкая Руссива с народом неприветливым и не охочим до торговли.
Со всех сторон Террай омывался водами внутренних и полузамкнутых морей и имел выход в Серебряный пролив. В переводе с соахского его название недаром означало — Центр земли. Единое государство, развитая торговля, мощная армия, золотые рудники, обилие рек и благодатных почв, защищённых горными цепями — всё это делало Террай самым богатым и процветающим местом Сетерры.
Отца Нико, властия Соаху, звали попросту Седьмым. Таким образом опускалось и его собственное имя, и многоэтажные титулы, налепленные друг на друга подобно виноградинам. Во времена важные и пышные, на большие праздники и при встрече послов имя Седьмого звучало многословно и многозначно. Впору было сломать язык, выговаривая его. Но в обычное время оно уравнивалось с родовым числом правящей династии.
Нико опустился на колени перед картой и внимательно разглядывал её, пока не наткнулся на маленькую красную точку посреди Медвежьего моря. Между нижней ручкой Большой косы и летучей мышью Намула отыскался крохотный Акулий остров.
Послышался стук в дверь и голос служанки:
— Молодой господин!
Нико мысленно прочертил несколько линий, но все торговые пути проходили в стороне от точки. Если выплыть из порта Падура и через Шейвелов пролив отправиться к основанию Большой косы, а на середине пути взять курс северней…
— Молодой господин!
— Вот же проклятье! — Нико подскочил. — Я велел всем катиться отсюда!
— Седьмой властий ждёт вас у себя! Позвольте помочь вам одеться!
Вырванный из потока мыслей юноша сгорал от раздражения, но слово отца — закон.
— Я сам оденусь, проваливай!
Нарядившись и расчесав непослушные кудри, Нико поспешил в сторону главного дворца, чей величавый силуэт был виден из любой части парка. На пути встал благоухающий ароматами Сад овалов с тремя фонтанами и россыпью клумб. В прозрачной голубизне ещё непрогретого воздуха наливались золотом сливы и груши. Природа достигла пика богатства и благолепия. Буйство винограда окутывало каждую арку. Садовники не успевали подвязывать лозы, и они торчали во все стороны, распустив цепкие нежно-зелёные усы. Ежевика, облюбовав ствол ореха, тянулась вверх колючей спиралью. По второму кругу зацветала малина. Терялись в шелках травы краснобокие яблоки.
Нико сбавил шаг и застыл. Ему померещился силуэт Такалама, мелькнувший за деревьями. В воображении юноши старик только что встал со скамьи, откуда любовался полётом стрекоз, и отправился завтракать в домик у озера. И если сейчас броситься за ним следом, Такалам рассмеётся и непременно предложит имбирного чаю, а за неспешным питьём вспомнит очередную историю. Внутри у Нико всё сжалось. Он впервые так остро ощутил одиночество и дал себе слово навестить прах прималя, дабы перестать тешиться пустыми надеждами.
Седьмой властий на первый взгляд не оправдывал слухов о собственной мудрости и величии. Ему было всего тридцать с небольшим. Возле уголков спокойных серых глаз чуть наметились морщины. Волосы того же каштанового цвета, что и у сына, рассыпались кольцами до груди. На левой щеке темнели три родинки. Седьмого можно было легко принять за брата Нико. Безбородый и хрупкий, он едва ли выглядел старше двадцати пяти. Между тем, разум властия значительно опережал тело. Седьмой правил Соаху вот уже шестнадцать лет. В роду его давно не было чистокровных соахицев — смуглых, черноволосых и высоких подобно пирамидальным тополям. Пройдя сквозь череду политических браков — с пухлогубыми ноойками, рыжими исахийками и множеством других народностей — родовые черты сохранились только в кудрях и лисьем разрезе глаз. Они же передались Нико. Остальное юноша унаследовал от матери — коренной твадорийки, пятой дочери местного шана. Властии всегда с трепетом относились к внешности наследников и заключали «красивые браки». Они выбирали сыновьям невест, обращая внимание не столько на статус, сколько на здоровье и выразительность лица девушки. Потому матерью Нико стала не первая, а пятая дочь шана с редкими мятно-зелёными глазами. И, надо сказать, весьма удачно. Благодаря ей, Нико затмил даже Седьмого, имевшего очень приятную наружность.
Властий ожидал сына в светлом кабинете со стенами, завешанными расписным шёлком. Нико терпеть не мог это место. Он помнил наизусть каждый штрих сюжетов, по линиям которых так внимательно скользил взглядом, пока слушал нравоучения отца. Конечно, теперь Седьмой бранил сына редко, но неприятные воспоминания навсегда пропитали узоры тканей.