«Достаточно прочные, чтобы остановить муравьев?» Порция выражает оправданный скепсис. На теле паука слишком много уязвимых мест, сочленений, в которые могут впиваться муравьи. «Не столь примитивно. – Бьянке всегда нравилось хранить тайны. – Эти пауссины, эти жуки, они могут проходить через муравьиные колонии, словно ветер. И вы сможете». Неуверенность Порции выражается в беспокойном подергивании педипальп. «И тогда я буду их убивать? Столько, сколько смогу? Этого хватит?» Поза Бьянки это отрицает. «Я задумывалась над этим, но боюсь, что даже ты, сестра, не сможешь их остановить таким образом. Их просто слишком много. Даже если бы моя защита обеспечила тебе безопасность надолго, ты могла бы убивать муравьев сутки напролет, а они все равно не закончились бы. Ты не защитила бы от них Большое Гнездо». «Тогда – что?» – вопрошает Порция. «Есть новое оружие. Если оно будет работать… – Бьянка выплясывает свое раздражение. – Проверить можно только при применении. Оно действует на здешние маленькие колонии, но захватчики другие – более сложные, менее уязвимые. Тебе просто придется надеяться, что я не ошиблась. Ты понимаешь, чего я прошу: ради наших сестер, ради нашего дома?» Порция вспоминает гибель Семи Деревьев: пламя, голодные орды насекомых, съеживающиеся тела тех, кому медлительность или ответственность не позволили бежать. Страх – универсальное чувство, и она ощущает его весьма остро. Ей отчаянно хочется сбежать от тех картин, больше никогда не сталкиваться с муравьями. Однако сильнее страха узы сообщества, родства, верности своему дому и своему народу. Многие поколения улучшений за счет успехов тех предков, кого вирус в наибольшей степени подвиг на сотрудничество с себе подобными, теперь вступают в дело. Бывают такие моменты, когда кому-то приходится делать то, что необходимо сделать. Порция – воительница, которую с детства тренировали и обучали, и теперь, в этот трудный момент, она будет готова отдать свою жизнь ради выживания целого общества. «Когда?» – спрашивает она у Бьянки. «Чем скорее, тем лучше. Созывай своих избранных, будьте готовы уйти из Большого Гнезда утром. Сегодня город в твоем распоряжении. Ты откладывала яйца?» Порция отвечает утвердительно. Сейчас в ее теле нет кладки, которая была бы готова к вниманию самца, но в прошлом у нее было их несколько. Ее наследие, генетическое и приобретенное, сохранится, если пребудет само Большое Гнездо. В самом широком смысле она победит. * * * Этой ночью Порция разыскивает других воительниц – самок-ветеранов, на которых она сможет положиться. Многие из них входят в ее собственное сообщество – но не все. Есть и другие, рядом с которыми она сражалась, которых она уважает – и которые уважают ее. К каждой она подходит осторожно, прощупывая почву, сигнализируя свои намерения, излагая план Бьянки этап за этапом, пока не уверяется в них. Некоторые отказываются: их либо не убеждает сам план, либо у них не находится должной степени смелости, которая, по сути, должна быть почти что бесстрашием – преданностью долгу, почти такой же слепой, как у самих муравьев. Однако вскоре у Порции уже есть отряд – и все они выходят на главные дороги Большого Гнезда, чтобы до момента сбора в полной мере насладиться этой ночью. Некоторые проведут время в своих домах, другие будут искать развлечений: танцы самцов, блестящее искусство ткачей. Те, кто готовы, примут ухаживания, а потом оставят кладку яиц в своем доме сообщества, чтобы сохранить себя в как можно более полной мере. Сама Порция с момента последней кладки узнала многое и чуть сожалеет, что эти Понимания, эти отдельные пакеты знаний, погибнут вместе с ней. Она снова идет в Храм в поисках того эфемерного спокойствия, которое приносит поклонение, – но теперь помнит сказанное Бьянкой: что голос Посланника не один, что в кристалле присутствует тихий шепот, который тревожит жриц. И если раньше она всегда считала, что математическая безупречность послания должна иметь некое большее, высшее значение, чем составляющие его цифры, тогда и это изменение наверняка должно иметь более широкое значение – такое, которое не способен охватить жалкий паук, связывая и плетя знакомый перечень уравнений и решений. Тогда что же оно означает? Ничего хорошего, как ей кажется. Ничего хорошего. Глубокой ночью она сидит на верхнем ярусе Большого Гнезда, глядя на звезды и гадая, какая именно точка света теперь шепчет кристаллам недоступные пониманию тайны. 3.7 война на небесах Керн разорвала контакт полностью, предоставив шаттлу мятежников скользить к зеленой планете, ежесекундно сокращая громадное расстояние до нее. Холстен постарался заснуть, неловко свернувшись в кресле, которое идеально подходило для того, чтобы гасить перегрузки торможения… и больше ни для чего. Он то задремывал, то снова просыпался, потому что отсутствие Керн не означало прекращения радиосвязи. Он понятия не имел, кто сделал первый вербальный выстрел, но теперь его постоянно будил непрекращающийся спор между Карстом на преследующем их шаттле и того, кто на тот момент сидел за пультом связи. Карст был в своем тираническом репертуаре, голос «Гильгамеша», подкрепленный авторитетом стоящего за ним человечества (глаголящий устами его никем не избранного представителя, Фрая Гюина). Он требовал полной капитуляции без всяких условий, угрожал уничтожением в космосе (хотя даже Холстен знал, что шаттлы на такое не способны), неубедительно угрожал гневом уснувшего спутника и, исчерпав все возможности, переходил на личные оскорбления. У Холстена создалось впечатление, что Гюин возложил на Карста всю ответственность за бегство мятежников. О нем и Лейн все-таки упоминали, что радовало. Видимо, в приказы Карста входило освобождение заложников, хотя, возможно, и не в качестве приоритета. Он потребовал разговора с ними, чтобы убедиться, что они еще живы. Лейн обменялась с ним парой едких фраз, которые не только удовлетворили его в этом отношении, но и лишили желания требовать большего. Он продолжал включать их возвращение живыми и здоровыми в список своих маниакальных требований, что было почти трогательно. Мятежники в свою очередь забрасывали Карста собственными требованиями и убеждениями, весьма подробно расписывая все трудности, которые встали бы перед лунной колонией, и заявляя об отсутствии необходимости в ее создании. Карст отвечал теми же доводами, которые уже приводила Лейн, только излагая их менее внятно – словно бездумно повторяя чужие слова. – А зачем они вообще за нами гонятся? – устало спросил Холстен у Лейн, когда эта ругань наконец полностью уничтожила всю надежду поспать. – Почему бы просто не отпустить нас, зная, насколько безнадежно все это дело? Ведь не ради же нас двоих? – Не ради тебя, определенно, – уколола она, но, смягчившись, добавила: – Я… Гюин воспринимает все лично. – Это было сказано со странной интонацией, заставив его задуматься о том, какой именно опыт ей это показал. – Но дело не только в этом. Я один раз проверила способности основной команды по файлам «Гильгамеша». – Доступ только у капитана, – отметил Холстен. – Хорошим бы я была старшим бортинженером, если бы меня это остановило. Это же я написала почти весь режим доступа. Никогда не задумывался о том, в чем именно отличился наш господин и повелитель, что получил это место? – Ну вот, теперь задумался. – Долгосрочное планирование, представляешь? Способность принять цель и идти к ней, сколько бы шагов до нее ни было. Он один из тех, кто всегда видит на четыре хода вперед. Так что если он сейчас это делает, то это, может, и выглядит как уязвленная гордость, но у него наверняка есть веская причина. Холстен задумался над этим, пока мятежники продолжали осыпать Карста руганью. – Конкуренция, – пришел он к выводу. – В том случае, если мы все-таки пройдем мимо спутника и высадимся на планету, и переживем чудовищных пауков. – Да, возможно, – согласилась Лейн. – Мы угребаем к Терраформе Б, или куда там еще, а потом возвращаемся через несколько столетий и видим, что Скоулз обжился на планете и, может, даже заключил сделку с Керн. Гюин… – Гюину нужна эта планета, – договорил Холстен. – Гюин ищет способ победить спутник и захватить эту планету. Но ему не хочется сражаться за нее еще с кем-то. – И больше того: если Скоулз действительно здесь обоснуется и отправит сообщение со словами: «Спускайтесь, пауки – душки», то что, если масса народа захочет к нему присоединиться? – Так что, по сути, Гюину нельзя нас игнорировать. – А следом пришла еще одна мысль. – И, по сути, наилучшим результатом для него, не считая капитуляции, стал бы такой, где Керн разносит нас на кусочки. Лейн выгнула брови и посмотрела в сторону ссоры. – А мы можем услышать, если Карст что-то передает спутнику? – спросил у нее Холстен. – Не знаю. Я могла бы пойти и выяснить, если эти шуты дадут мне попытаться. – Думаю, надо. – Да, наверное, ты прав. – Лейн отстегнулась и осторожно встала с кресла, что привлекло к ней внимание большинства мятежников. – Слушайте, можно мне на минутку на связь? Только… – Он запустил дрон! – А ну, показывай! – Скоулз рванулся вперед, схватил Лейн за плечо и пихнул ее, заставив отпустить спинку кресла Холстена и улететь к задней стенке кабины. – А ее ни к чему не подпускать, пока не поймем, что происходит! Сзади послышались стук и ругань. Лейн на что-то налетела и поспешно нашла опору, чтобы не допустить рикошета. – С каких это пор на шаттлах есть дроны? – вопросила Нессель. – Некоторые рассчитаны на перевоз техники, а не груза, – ответил сзади голос Лейн. – А что могут делать дроны? – спросил кто-то еще. – Он может быть вооружен, – напряженно объяснил пилот. – Или могут нас просто им протаранить. Дрон может разгоняться быстрее нас, а мы вообще начали торможение. Наверное, выпустили сейчас, потому что оказались достаточно близко. – А почему это мы позволяем себя догнать? – заорал на него еще кто-то. – Потому что нам надо затормозить, чтобы не пробить в планете дыру при посадке, идиот! – проорал в ответ пилот. – Пристегнитесь сейчас же! «Дилетанты, – с нарастающим ужасом подумал Холстен. – Я на корабле, который намеревается сесть на неизвестной планете, и никто из них толком не понимает, что они делают». Ощущение низа стремительно переместилось к носовой части: пилот пытался сбросить скорость. Холстен сражался с креслом, не сразу сумев зацепиться. – Дрон быстро приближается, – сообщила Нессель. Холстен сразу вспомнил, насколько быстро беспилотный кораблик преодолел расстояние между «Гильгамешем» и планетой в прошлый раз. – Слушайте, – несчастным голосом спросила Лейн, с трудом пробираясь обратно вперед. – Между Карстом и спутником были какие-то переговоры? – Что? – вопросил Скоулз, но тут из динамиков вырвался зубодробительный визг, заставивший всех зажать уши, а Нессель – беспомощно тыкать в пульт. Холстен увидел, как губы Скоулза произносят слова: «Заткни его!» По досаде Нессель было видно, что у нее не получается. А потом звук исчез – но он проложил дорогу знакомому голосу. Он доносился из динамиков оглушительным громом разгневанного божества, произнося изящные древние слова имперского С, словно объявляя смертный приговор всем слышащим. Что было именно так. Холстен перевел эти слова так: «Это доктор Аврана Керн. Вас предупреждали, чтобы вы не возвращались на мою планету. Мне плевать на ваших пауков. Мне плевать на ваши картинки. Эта планета – мой эксперимент, и я не допущу, чтобы он был скомпрометирован. Если мой народ и их цивилизация погибли, тогда Мир Керн стал моим наследством, а не вашим, кто только обезьянничает, пытаясь повторить наш триумф. Вы утверждаете, что вы люди. Отправляйтесь быть людьми куда-нибудь еще». – Она собралась нас уничтожить! – крикнул он. Показавшуюся вечностью секунду мятежники молча смотрели друг на друга.