Внезапно он освободился и пополз к стене, чтобы встать на ноги. Его вывернутое колено решительно не желало выдерживать вес тела, но его до макушки накрыл выброс адреналина, так что он с этим нежеланием справился. Ему удалось отойти от схватки аж на два шага, а потом его схватили. Неожиданно на него накинулись двое самых рослых громил Гюина, и в руке у одного из них блеснул нож. Холстен был уверен, что сейчас умрет: его воображение опережало события в попытке подготовить к неизбежному удару, в мучительных подробностях убеждая его в том, что лезвие уже в него вошло. Он пережил тошнотворный толчок удара, холодный визг ножа, теплую волну крови – и те части его тела, которые так долго держала в заточении кожа, наконец-то получили свободу. Он пережил все это у себя в голове, и только потом вдруг понял, что его вовсе не ударили ножом. Вместо этого та пара поволокла его прочь от места схватки, не обращая внимания на то, как он шатается и хромает. С ужасом он понял, что это была не просто случайная схватка двух банд, Гюин против Лейн. Верховный жрец «Гильгамеша» возвращал себе свое имущество. 5.4 Право на жизнь Фабиана приводят к Порции после того, как его сопровождающие доставили его в дом сообщества. Ее реакция при виде него – это смесь облегчения и досады. Он пропадал почти сутки. Теперь его заводят в помещение с идущими под углом стенами, расположенное глубоко в царстве группы, где под потолком висит раздраженная Порция. Он не в первый раз сбегает от своих охранников и где-то бродит, но на этот раз его отыскали на самых нижних уровнях Большого Гнезда, ближайших к земле – в месте пребывания голодных самок, которые либо не принадлежат ни к какой группе, либо оставили ее, в обиталище множества деловитых обслуживающих колоний, чьи насекомые очищают город от отбросов, в жилище бесчисленных, безнадежных, никому не нужных самцов. Для подобных Фабиану поход туда – это легкая возможность погибнуть. Порция в ярости, но в ее дерганом языке тела Фабиан ощущает и искренний страх за его благополучие. «Тебя могли убить!» Сам Фабиан очень спокоен. «Да, могли». «Зачем тебе понадобилось делать такое?» – вопрошает она. «Ты когда-нибудь там бывала?» Он припадает к полу у входа в комнату, устремив на нее свои круглые глаза, – и когда не говорит, сохраняет каменную неподвижность. Со своего высокого положения она может моментально спрыгнуть на него и расплющить, так что между ними возникает необычная напряженность: охотница и добыча, самка и самец. «Земля там – сплошная мешанина из обрывков шелка, – говорит он ей, – из кое-как сплетенных хижин, где каждую ночь спят десятки самцов. Они живут, словно звери, одним днем. Они охотятся на муравьев – и на них самих тоже идет охота. Земля усеяна высосанными шкурками там, где ими питались самки». Слова Порции со стуком идут к нему через стены комнаты. «Тем больше оснований радоваться тому, что имеешь, и не рисковать собой». Ее педипальпы сигналят сильнейшую ярость. «Меня могли убить, – откликается он, идеально отзеркаливая ее позу и интонации. – Я мог бы всю жизнь провести там и умереть без памяти и достижений. Что отделяет меня от них?» «Ты ценен, – заявляет Порция. – Ты – самец с исключительными способностями и достоин восхвалений, заботы и процветания. Разве тебе когда-нибудь в чем-то отказывали?» «Только в одном. – Он делает несколько осторожных шагов вперед, словно проверяя нити паутины, которая видна ему одному. Его педипальпы лениво шевелятся. Его движения – это почти танец, нечто вроде ухаживания, но приправленное горечью. Беззвучный язык их народа полон тонких оттенков. – Они такие же, как мы, и ты это знаешь. Ты не можешь знать, чего они способны были бы достичь, если бы им позволили жить и процветать». Она даже не сразу понимает, что он имеет в виду, но видит, что его мысли все еще сосредоточены на тех пластах обреченных самцов, чья жизнь не даст им подняться выше корней деревьев. «Они не имеют никакой ценности». «Но тебе неоткуда это знать. Там может ежедневно умирать десяток гениев, которые просто не имели возможности продемонстрировать свои способности. Они мыслят точно также, как мы. Они строят планы, надеются и боятся. Просто посмотри на них – и между вами натянется связующая нить. Они – мои братья. И в не меньшей мере – твои». Порция категорически с этим не согласна. «Если бы они чего-то стоили, то смогли бы подняться наверх благодаря собственным достоинствам». «Не смогли бы, раз нет структуры, по которой можно подниматься. Не смогли бы, раз все существующие структуры рассчитаны на то, чтобы лишить их всех прав. Порция, меня могли убить. Ты сама это сказала. Меня могла схватить какая-нибудь оголодавшая самка, и в этом не увидели бы ничего дурного – не считая твоего возможного гнева». Он подступил ближе, и она ощущает, как в ней просыпается хищник, словно он – какое-то слепое насекомое, случайно подобравшееся слишком близко, нарываясь на удар. Задние ноги Порции поджимаются, создавая мышечное напряжение для прыжка, который она пытается отменить. «И тем не менее ты не радуешься тому, что я достаточно хорошо к тебе отношусь, чтобы сохранить тебе жизнь». Он досадливо дергает педипальпами. «Ты же знаешь, сколько самцов работают по всему Большому Гнезду. Ты знаешь, что мы выполняем тысячи мелких задач – и даже несколько очень важных. Если бы все вдруг покинули город или если бы какой-то мор унес всех ваших самцов, гнездо перестало бы функционировать. И тем не менее каждый из нас имеет только то, что ему дают, и даже это может моментально быть отнято. Каждый из нас живет в постоянном страхе того, что наша полезность придет к концу и нас заменит какой-нибудь более изящный танцор, какой-то новый фаворит или что мы понравимся слишком сильно и совокупимся, а потом не успеем сбежать от спазмов вашей страсти». «Так устроена жизнь». Сначала спор с Бьянкой и теперь эта полемика… Порция просто не может этого выдержать. У нее такое чувство, что ее любимое Большое Гнездо атакуют со всех сторон – и причем в основном те, кому следовало быть ее союзниками. «Жизнь устроена так, как мы ее устраиваем. – Его поза резко изменяется, и он отступает в сторону и дальше от нее, ослабляя туго натянутую хищническую связь, которая нарастала между ними. – Ты недавно спрашивала про мое открытие. Мой великий проект». Принимая его игру, Порция спускается со своего насеста, нога за ногу, но по-прежнему держась далеко от него. «Да?» – вопрошает она своими педипальпами. «Я создал новую форму химической архитектуры». Его манера коренным образом изменилась по сравнению с недавней страстностью. Теперь он кажется равнодушным, чисто интеллектуальным. «Для чего?» Она подползает ближе, и он снова отступает – не убегая от нее, но следуя по все той же созданной им невидимой паутине. «Для чего угодно. Ни для чего. Сама по себе моя новая архитектура не несет инструкций, приказов. Она не задает муравьям заданий или поведения». «Тогда какой от нее прок?» Он останавливается и снова смотрит на нее, приманив так близко. «Она способна делать что угодно. Вторичную архитектуру можно распределить по колонии для работы с первичной. И еще одну, и еще. Колонии можно давать новое задание мгновенно, и ее члены будут изменяться со скоростью запаха, проходящего от муравья к муравью. Различные касты могут получать разные инструкции, позволяя колонии выполнять разнообразные задачи одновременно. Когда моя архитектура будет установлена, все колонии станет можно перестраивать для любого нового задания так часто, как понадобится. Эффективность механических работ повысится в десять раз. Наша способность вести расчеты увеличится как минимум в сто раз, а может, и в тысячу, в зависимости от экономности вторичной архитектуры». Потрясенная Порция застывает неподвижно. Она достаточно хорошо знает, как работают органические технологии ее народа, чтобы понять масштаб его предложения. Если это осуществимо, тогда Фабиану удастся преодолеть главный ограничивающий фактор, который сейчас имеется в Храме и мешает осуществить план Посланника. С развития ее вида будет снят тормоз. «Ты обладаешь этим Пониманием уже сейчас?» «Да. Первичная архитектура на самом деле удивительно проста. Создание сложного из простого – это основа идеи. Это как плетение паутины. У меня также есть система конструирования любой вторичной архитектуры, пригодной для любого необходимого задания. Это как язык, лаконичный математический язык. – Он делает несколько шажков вперед, словно дразня ее. – Тебе понравится. Он также прекрасен, как первое Послание». «Ты должен немедленно передать мне это Понимание!» Секунду Порция испытывает сильнейшее желание совокупиться с ним, вобрать в себя его генетический материал вместе с новым Пониманием, немедленно создать новое поколение, которое будет править миром. Но, возможно, лучше пусть он дистиллирует свое новое знание, чтобы ей можно было его выпить и понять самой, а не передавать потомству… хотя такая мысль ее путает. Как будет выглядеть мир, когда Фабиан вручит ей секрет, открывающий будущее? Он ничего не говорит. Шаркающие лапы и дрожащие педипальпы заставляют предположить странную робость. «Фабиан, ты должен передать это Понимание, – повторяет она. – Не представляю себе, как ты решился рисковать собой, когда обладаешь таким знанием». Он подошел совсем близко – встал почти между ее передними лапами. Он почти вдвое меньше нее: слабее, медлительнее, уязвимее – и в то же время он настолько ценен! «Настолько не похож на остальных моих собратьев? – Он словно читает ее мысли. – Но это не так, или, по крайней мере, ты не знаешь, так ли это. Сколько Пониманий угасает ежедневно?» «Ни одно из них не равно твоему», – моментально отвечает она. «Ты этого не можешь знать. В этом-то и проблема невежества. Ты не можешь точно оценить масштабы того, в чем ты невежественна. Я этого не сделаю». Она отшатывается. «Объяснись!» «Оно умрет вместе со мной. Я не стану дистиллировать это Понимание. Я предприму шаги к тому, чтобы его нельзя было забрать насильно». Конечно: уже созданы химические контрмеры на такой случай. «Почему ты так поступаешь?» Фабиан смотрит ей прямо в глаза. «Или». «Или что?» – торопит его она. «Ты – верховная жрица Большого Гнезда. Думаю, ни одна самка не превосходит тебя по влиятельности», – отмечает Фабиан, продолжая пристально за ней наблюдать. «Ты хочешь спариться?..» – неуверенно начинает Порция. Она все еще не может понять, чего он, балованный самец, может хотеть, чего не получил бы, просто попросив. «Нет. Я хочу, чтобы ты пошла к членам своего дома и в Храм, и к другим матриархам Большого Гнезда и сказала им, что у вас будет новый закон. Скажи им, что убийство самца должно стать для них таким же отвратительным, как и убийство самки. Скажи им, что мои братья достойны того, чтобы жить». Она замирает на месте. Да, в прошлом бывали безумные философы, выдвигавшие такую идею в качестве разминки для ума, – и существуют города, где после мора самцы взяли на себя многие задачи и так от них и не были отстранены. Но это не в Большом Гнезде, а обычаи Большого Гнезда – истинные, это избранный путь Посланника.