– Найдется, что мне поесть? – Конечно. – Тогда оставь меня тут, и я посмотрю, найду ли там чего-то для Карста. Альпаш направился на выход, и мгновение Холстен собирался остановить его, задать невозможный вопрос, который историкам не положено задавать в отношении предмета изучения: «Каково это – быть тобой?» Вопрос, на который никто не способен ответить, потому что для этого необходимо полностью выйти за пределы собственной системы координат. * * * С небольшой помощью от племени он смог прошерстить системы «Гильгамеша» и найти хотя бы часть своего электронного инструментария, чтобы попытаться расплести сообщения. Ему выдали необходимое и оставили работать. Ему показалось, что на корабле очень многие рожденные на борту и разбуженные сейчас готовятся к тому моменту, к которому вели жизни многих поколений – или многие столетия сна. Он был рад, что в этом не участвует. Здесь, в этом конце времен, классицист Холстен Мейсон был рад корпеть над какими-то непонятными передачами в бесплодном поиске смысла. Он не Карст. И он не Альпаш и ему подобные. «Стар – я стар, как ни посмотри». Стар – и в то же время, похоже, достаточно бодр, чтобы пережить и сам корабль-ковчег. Он понял, что большая часть сообщений совершенно не понятна. Как правило, они были очень слабыми и, как ему казалось, отправлялись с планеты во все стороны – просто улетали в пространство. Или, вернее, отражались от планеты. Не отправлялись, конечно же. Он заморгал, чувствуя непонятное беспокойство. Однако каким бы ни был их источник, они были настолько далеки от всего, что было ему знакомо, чтобы он даже усомнился в том, что это и правда сообщения в каком-то шифре или на каком-то языке. Только упрямое наличие некой структурности убеждало его в том, что это не какая-то естественная интерференция или просто белый шум. А вот другие… они были более сильными – и недавний анализ племени заставлял думать, что они могут быть направлены в сторону подлетной траектории «Гильгамеша», словно Керн использовала планету как отражатель, чтобы посылать им какие-то непонятные тирады. Или на них кричит сама планета. Или планета кричит? Холстен потер глаза. Он слишком долго работает. У него начали появляться бессмысленные предположения. Но вот эти передачи… сначала ему казалось, что это такая же бессмыслица, как и остальные, однако он сопоставил их со старыми записями отправлений со спутника и попытался поработать с ними таким же образом: изменяя расшифровки методом проб и ошибок, пока из белого шума внезапно не вынырнуло нечто вроде сообщения. Там были слова – или, по крайней мере, он внушил себе, что определил там слова. Слова на Имперском С – слова из истории, мертвый язык, получивший новую мутировавшую жизнь. Ему снова вспомнился акцент Альпаша. Эти передачи выглядели почти так, словно кто-то там говорит на каком-то варварском варианте древнего языка, закодированном точно так же, как свои сообщения кодировала Керн, – на каком-то деградировавшем или эволюционировавшем древнем языке… или же это просто неудачная попытка этот язык освоить. Это была настоящая работа для историка – просто чтение. Он смог почти забыть их общие проблемы и притвориться, будто стоит на пороге какого-то великого открытия, которое будет важным для всех. «А что, если это не безумный бред умирающего компьютера? Что, если это что-то означает?» Однако если это с ними пытается говорить Керн, то она явно потеряла почти все, чем была, – та женщина / машина, которую помнил Холстен, без труда добивалась понимания. «Тогда что она пытается сказать сейчас?» Чем дольше он слушал самые ясные из этих расшифрованных передач – тех, которые были отправлены прямо к подлетной траектории «Гильгамеша», – тем сильнее ощущал, что кто-то пытается говорить с ним через миллионы километров и гораздо больший разрыв в понимании. Он даже мог обмануть себя и решить, что эти обрывочки фраз складываются в нечто вроде связного сообщения. «Не приближайтесь. Мы не хотим войны. Уходите». Холстен воззрился на свои результаты. «Я это просто нафантазировал?» Ясности не было: передача была в плохом состоянии и совершенно не соответствовала прежнему поведению Керн. Однако чем больше он смотрел, тем сильнее убеждался в том, что это и правда сообщение и что оно предназначается именно им. Им снова запрещали приближаться, но на этот раз десятками разных голосов. Даже в тех местах, которые он не мог распутать, ему удавалось выделить отдельные слова. «Убирайтесь. Мир. Оставьте. Смерть». Он не мог решить, что говорить Карсту. * * * В итоге он поспал ради ясности мыслей, а потом поплелся к капитану в рубку. – Ты почти не успел, – сказал ему Карст. – Я запустил дроны уже несколько часов назад. По моим расчетам, часа через два они уже сделают свое дело… если его вообще можно сделать. – Сожгут Керн? – Угадал, на хрен. – Карст уставился на окружающие его экраны отчаянным взглядом, который совершенно не сочетался с той усмешкой, которую он приклеил себе на лицо. – Давай, Холстен, выкладывай. – Ну… это сообщение, и оно предназначено нам: это я могу сказать достаточно уверенно. – «Достаточно уверенно»? Ученый гребаный! – Но это было сказано почти добродушно. – Так что Керн, по сути, вынуждена бомбардировать нас детским лепетом, прося, чтобы мы ушли. – Большую часть я перевести не могу, но те отрывки, которые удалось разобрать, можно отнести именно к этой теме, – подтвердил Холстен. На самом деле он был недоволен своими результатами, словно в этом, последнем исследовании в своей карьере, сделал какую-то ученическую ошибку и провалился. У него были передачи: огромный массив материала для перекрестных ссылок – и его не оставляло чувство, что он вот-вот совершит прорыв и ему все станет кристально ясно. Однако прорыва так и не случилось, а теперь возвращаться к работе уже было некогда. Ему казалось, что он слишком привязался к тому, как все делалось в Старой Империи – точно так же, как это было всегда и со всеми. Если бы он подошел к этим сообщениям с меньшей предубежденностью, а не попытался втиснуть в рамки прежних переговоров с Керн, что он смог бы обнаружить? – Ну и идет она… – принял информированное решение Карст. – Мы никуда не улетим. У нас больше нет такого варианта. Все сводится к этому, как и всегда сводилось. Я прав? – Прав, – безрадостно согласился Холстен. – От дронов что-то есть? – Они не будут вести передачу, пока не окажутся достаточно близко, чтобы выполнить задачу, – ответил Карст. – Не сомневайся: я помню, на что эта гребаная Керн способна. Тебя ведь не было в том шаттле, когда она просто перехватила там все управление, так? Зависли в космосе с одним только жизнеобеспечением, пока она решала, что с нами сделать. Это было совсем не весело, можешь мне поверить. – И все-таки она позволила вам сесть и нас забрать, – напомнил Холстен. Он ожидал, что Карст гневно на него набросится, обвинит в мягкотелости, но на лице шефа безопасников отразилась задумчивость. – Знаю, – признал он. – И если бы я думал, что есть хоть какой-то шанс… но она нас на эту планету не пустит, Холстен. Мы ведь уже пробовали, не раз. Она будет там сидеть на последнем шансе для человечества – и позволит нам всем умереть в космосе. Холстен кивнул. Он не переставал думать о том, как планета злобно шепчет, требуя, чтобы они ушли. – А можно мне передавать с корабля? Это даже могло бы отвлечь внимание от дронов… не знаю… – Нет. Полная тишина. Если она настолько свихнулась, что нас не видит, не надо ей подсказывать. Карст не мог сидеть спокойно. Он требовал доклада от своих заместителей-безопасников, он требовал докладов от старейшин – начальников племени. Он расхаживал туда-сюда, нервничал и пытался получить пассивные данные о полете дронов так, чтобы не насторожить Керн. – Ты и правда думаешь, что она не заметит их приближения? – запротестовал Холстен. – Как знать? Она же старая, Холстен, – очень старая. Намного старее нас. Она уже тогда была не в себе. Может, сейчас она уже окончательно сбрендила. Я не собираюсь давать ей какую-то фору. У нас будет всего один выстрел, а потом придется полагаться уже на самого «Гилли». В буквальном смысле один выстрел. Ты хоть представляешь себе, сколько энергии берет приличный лазер? И учти: эти два дрона – наши лучшие, сляпали из всех рабочих деталей, какие только нашлись. – Он сжал кулаки, сражаясь с грузом своей ответственности. – Все разваливается, Холстен. Нам надо добраться до этой планеты. Корабль умирает. Та идиотская лунная база Гюина – она умерла. Земля… – Знаю. Холстен попытался придумать что-то утешительное, но, честно говоря, не нашел что сказать. – Шеф, – прервал их один из племени, – передача от дронов. Они подлетели к планете и готовы к развертыванию. – Наконец-то! – чуть ли не закричал Карст и стал озираться. – Какой экран лучше? Который работает? На четырех экранах зажглись картинки. Одна мигала и гасла, но остальные три оставались устойчивыми. Они увидели знакомый зеленый шар: предмет мечтаний, земля обетованная. Дроны летели по заданной траектории к орбите спутника, чтобы его перехватить и уничтожить. Им не было дела до того, что они видят, – в отличие от людей, чьи глаза теперь смотрели через их камеры. У Карста отвисла челюсть. На секунду он, похоже, лишился даже способности сквернословить. Он слепо нащупал позади себя кресло и тяжело в него плюхнулся. Вся работа в рубке замерла: все уставились на экраны – на то, что стало с их раем. Вахту на орбите нес не только спутник Керн. Вокруг планеты, охватывая ее экватор широким кольцом, оказалось громадное переплетение тросов, линий и узлов: не спутники, а целая орбитальная сеть, замкнутая и растянувшаяся вокруг всей планеты без разрывов. Она ярко горела в лучах солнца, открывая навстречу звезде системы зеленые лепестки. В ней были тысячи узлов, распяленные в угловатые фигуры соединяющими их каналами. Это была паутина. Казалось, какое-то немыслимое чудовище начало оплетать планету перед тем, как ее пожрать. Это была единая громадная паутина на геостационарной орбите – и металлический дом Керн был всего лишь одной точкой в ее бессчетной сложности. Холстен вспомнил те тысячи и тысячи передач от планеты Керн – но не от самой Керн. Он вспомнил те полные ненависти шепотки, приказывающие, немыслимо, «Гильгамешу» повернуть и улетать. «Оставь надежду, всяк сюда входящий»… Дроны уже шли на сближение, продолжая выцеливать спутник Керн, потому что их программа почему-то к подобному их не подготовила. – Пауки… – медленно проговорил Карст. Его взгляд отчаянно метался в поисках подсказки. – Не может быть! В его голосе зазвучали умоляющие нотки. Холстен молча уставился на громадные силки, раскинутые вокруг планеты: с каждой секундой приближения дронов видны становились все новые детали. Он увидел, как по сети что-то бегает туда и обратно. Он увидел длинные нити, уходящие от нее в пространство, словно в жадном поиске новой добычи. У него по коже бежали мурашки, и он вспоминал свое короткое пребывание на планете и смерть мятежников. – Нет! – сказал Карст бесстрастно и еще раз повторил: – Нет. Она наша. Она НАША. Она нам нужна. Мне плевать на то, что эти ублюдки с ней сделали. Нам некуда деваться. – Что ты будешь делать? – еле слышно спросил Холстен. – МЫ будем сражаться, – заявил Карст, и с этими словами к нему вернулась решимость. – Мы будем сражаться с Керн и… вот с этим. Мы прилетели домой, слышите? Это теперь наш дом. Другого у нас никогда не будет. И мы сорвем эту гребаную штуку с орбиты, если понадобится. Мы их выжжем. Мы всех их выжжем. А что еще нам остается? Он потер щеки, а когда отнял руки от лица, то уже выглядел спокойным. – Так. Мне нужны свежие головы. Альпаш, пора. Техник кивнул. – Что пора? – вопросил Холстен. – Пора будить Лейн, – ответил Карст. 7.2 Что за грубый зверь