Холстен так и не узнал, за что Вайтес хотела получить прощение: слов больше не было. Даже сквозь пронзительные вопли они услышали громкий треск, с которым пауки вломились к ней в бокс. А потом голос Вайтес резко смолк: полные ужаса крики закончились хриплым выдохом. Лейн с Холстеном переглянулись: у обоих особых надежд не осталось. – Альпаш! – попробовал вызвать классицист. – Альпаш! От Альпаша ничего не было. Либо охотник стал дичью, либо радио перестало работать. Радиосвязь разваливалась – как все вокруг, как оборона самого корабля. Свет по всему «Гильгамепгу» начал отключаться. Безопасные зоны, установленные Лейн, стремительно исчезали – или были не такими безопасными, как говорили ей компьютеры. Все отряды защищающихся встречали свой последний бой, а пауки внутри корабля становились все более многочисленными, все более уверенными. А в грузовых отсеках десятки тысяч тех, кто составляли остаток человечества, продолжали спать, не подозревая, что битва за их будущее проиграна. В стазисе кошмары не снились. Холстен подумал, что ему следовало бы им завидовать. Но не завидовал. «Лучше встретить последнюю минуту с открытыми глазами». – Выглядит не очень. – Это было довольно неуклюжее преуменьшение, попытка поднять Лейн настроение хоть на секунду. Она повернула к нему свое морщинистое лицо, протянула руку и сжала его пальцы. – Мы столько прошли! Непонятно было, говорит она о корабле или о них двоих. Каждый из них еще немного понаблюдал за распространяющимися потерями, а потом оба заговорили почти одновременно. – Я ни с кем не могу связаться, – Холстен. – Целостность соседнего помещения потеряна, – Лейн. «Остались только мы. Или компьютеры снова сбоят. В итоге мы слишком долго держались». Холстену-классицисту показалось, что ему дарована уникальная способность охватить взглядом тот путь, на который их всех наставило время. «Какая история!» От обезьяны к человечеству через орудия труда, семью, сообщество, власть над окружающей природой, конкуренцию, войну, непрестанное вымирание множества видов, с которыми они делили планету. А потом был хрупкий пик Старой Империи, когда они стали подобны богам и ходили между звездами – и создавали мерзости на далеких от Земли планетах. И убивали друг друга способами, которые и не снились их предкам-обезьянам. «А потом мы»… Наследники искалеченного мира, потянувшиеся к звездам с умирающей под ногами земли, последняя отчаянная ставка человечества на корабли-ковчеги. «Уже корабль-ковчег, в единственном числе: от остальных известий не было». А они все равно ссорились и враждовали, давали место личным амбициям, неприязни, гражданской войне. «А в это время наш враг, наш неведомый враг, становился сильнее». Лейн прошествовала к люку, стуча палкой об пол. – Теплый, – негромко сказала она. – Они за ним. Режут. – Противогазы. – Холстен нашел несколько и протянул один ей. – Помнишь? – Думаю, личный канал нам больше не нужен. Ему пришлось помогать ей с ремешками, а потом она просто села, приподняв дрожащие руки: маленькая, слабая, старая. – Мне так жаль, – проговорила она наконец. – Это я нас всех к этому привела. Он взял ее за руку: холодную и почти без плоти – словно мягкая изношенная ткань на кости. – Ты не могла этого предвидеть. Ты сделала что могла. Никто не мог бы справиться лучше. – Просто утешительные банальности, на самом-то деле. – Здесь есть оружие? – Просто удивительно, к чему не думаешь готовиться, правда? – К Лейн вернулись крохи ее былой суховатой иронии. – Возьми мою палку. Раздави в мою честь паука. Мгновение Холстену казалось, что она шутит, но она протянула ему металлический стержень, и он в итоге его взял, ощутив его неожиданную тяжесть. Не этот ли скипетр держал зарождающееся общество племени в узде, поколение за поколением? Сколько рвущихся к власти Лейн им прибила за эти века? Это же практически священная реликвия! Это дубинка. В этом смысле это была типично человеческая вещь, орудие, чтобы дробить, ломать, расчленять, – исконная манера человека встречать вселенную в лоб. «А как встречают мир они? Какой основной инструмент у паука?» Он на мгновение остановился на мысли: «Они строят». Это оказался удивительно мирный образ, но затем дал сигнал его пульт, и он чуть не упал, кинувшись к нему. Передача? Там есть кто-то живой! Секунду он пытался отдернуть руку, подумав, что это может быть какое-то послание от них – какая-то невнятная каша из почти-имперского С, внутри которой будет прятаться нечеловеческий разум, злобный и непреложный. – Лейн? – раздался тихий и неровный голос. – Лейн? Ты… же… Лейн? Холстен выпучил глаза. В этих словах было нечто ужасающее: нечто содрогающееся, травмированное, неоформившееся. – Карст? – узнала голос Лейн. Глаза у нее округлились. – Лейн, я возвращаюсь, – продолжил Карст с совершенно не свойственным ему спокойствием. – Я уже захожу внутрь. – Карст… – Все в порядке, – сообщил голос шефа безопасников. – Все хорошо. Все будет хорошо. – Карст, что с тобой случилось? – вопросил Холстен. – Все хорошо. Теперь я понимаю. – Но пауки… – Они… – А потом длинная пауза, словно Карст рылся в содержимом собственного мозга, ища нужные слова. – …как мы. Они – мы. Они… как мы. – Карст! – Мы уже заходим. Мы все. И Холстену представился пугающий, абсурдный образ полностью высосанной, съежившейся человеческой оболочки внутри скафандра – но все еще почему-то живой. – Холстен! Лейн уцепилась за его локоть. В воздухе уже появилась какая-то дымка, едва различимый химический туман: не убийственное оружие пауков, а то, что проедало люк. А потом в нижней части появилась дыра – и что-то в нее полезло. Мгновение они смотрели друг на друга – два потомка древних предков, обитавших на деревьях, с большими глазами и пытливым умом. Холстен поднял палку Лейн. Паук был громадный – но громадный только для паука. Его можно раздавить. Можно разбить волосатый панцирь и разбросать куски кривых лап. Можно в эту последнюю секунду быть человеком. Можно наслаждаться своей способностью разрушать. Вот только в дыру вползали еще пауки, а он был стар, а Лейн была даже старее – и он обратился к иному свойству человека, ставшему в последнее время столь редким, и обхватил ее руками, прижал к себе как можно теснее, а палка со стуком упала на пол. – Лейн… – раздался призрачный голос Карста. – Мейсон… – А потом: – Ну же, быстрее, – обращенное к его подчиненным. – Режьте паутину, если застряли. И искра нетерпения, которое явно принадлежало именно Карсту, несмотря на все его новообретенное спокойствие. Пауки чуть разошлись в стороны, не отрывая от них двоих круглых как блюдца глазищ за прозрачными масками, которые носили эти создания. Встретившись с этим чуждым взглядом, Холстен испытал потрясение, которое прежде знал только при столкновении с себе подобными. Он заметил, как одно из созданий подогнуло и напрягло задние лапы. Паук прыгнул – и все закончилось. 7.10 Истинное милосердие Шаттл падает с чистого голубого неба чуть ли не вечность. Тут, на расчищенном поле за границей района Большое Гнездо города Семь Деревьев, собралась настоящая толпа. На земле, на деревьях вокруг и на тканых конструкциях тысячи пауков расположились тесно и ждут. Кто-то испуган, кто-то ликует, кто-то толком не понимает, что же вот-вот произойдет. Здесь же присутствует несколько дюжин зрячих колоний: они ловят и передают изображения на хроматофорные экраны по всей зеленой планете, чтобы их могли увидеть миллионы пауков, рассматривали ротоногие под водой, наблюдали с различной степенью непонимания несколько других видов, которые уже близки к обретению разума. Даже плевуны в своем заповеднике смогут видеть передачу этого события. Вершится история. Более того, начинается история – новая эпоха. Вездесущая доктор Аврана Керн смотрит, как готовятся ее дети. Она все еще не убеждена, но нужно время, чтобы стереть столь многие тысячелетия цинизма. «Надо было их уничтожить», – упорно думает она, однако, несмотря на ее нынешнюю рассредоточенную форму жизни, она просто человек. Ее сохранившиеся файлы по нейрохимии человека вместе с собственными данными пауков, исследовавших ту давнюю пленницу, дали такой результат. Однако не она была его основным движителем. Сами пауки долго и ожесточенно спорили о том, как именно реагировать на появление давно ожидаемых нападающих, и по большей части не следовали ее советам, а отметали их. Они осознавали, что именно поставлено на карту. Они приняли ее оценку того, какой именно путь выберут люди, если отдать им полную власть над планетой. Геноцид – иных видов и себе подобных – всегда был инструментом человечества. В ходе истории пауки также были ответственны за вымирание нескольких видов, однако их давнее столкновение с муравьями позволило им пойти иным путем. Они видели путь разрушения – но увидели и то, как муравьи используют планету. Все может быть инструментом. Все полезно. Они не стали уничтожать плевунов, как не уничтожили и самих муравьев – и это решение позже стало основой расцвета их технологий. В преддверии появления человечества, вида-создателя, легендарных великанов, пауки задумались не над тем, как их уничтожить. Их мыслью было: «Как поймать их в ловушку? Как сделать их полезными?» «Какая преграда между нами заставляет их желать нас уничтожить?» У пауков имеются эквиваленты «Дилеммы заключенных», но они мыслят сложными взаимосвязями, их мир – это не только зрительные образы, но и непрекращающиеся вибрации и запахи. Мысль о двух заключенных, не способных общаться, будет для них не неприемлемым статус-кво, а проблемой, которую надо преодолеть: «Дилемма заключенных» будет воспринята как гордиев узел, который необходимо разрубить, а не позволить ему себя связать.