Ее слова утонули в шуме и хохоте. Грейс прервала разговор и выключила двигатель. Какое-то время она посидела в машине. Молодая женщина прошла мимо под проливным дождем, волоча двух малышей и тяжелые пакеты с продуктами. Какой-то подросток прислонил к стойке ярко-оранжевый велосипед и защелкнул замок. Ненадолго вышла смотрительница дома, спрятав рыжие волосы под капюшоном объемной «аляски». Она выкурила сигарету, пока ее пекинес справил на траве малую нужду, а потом оба скрылись за дверью. Грейс тщательно вгляделась в темный проем подъезда. Убедившись, что там никого нет, она вышла, закрыла машину и, глядя прямо перед собой, пошла к дому – именно пошла, а не побежала. Когда позади послышались быстро приближающиеся шаги, в ее голове зазвенело от паники. Парень, который заставил ее дрожать, пронесся мимо. Он оказался пониже того, кто на нее напал, но был одет в такую же толстовку. Грейс узнала одного из тех четырех, что ошивались у мусорных баков. Парень исчез за углом. Грейс поспешно вошла в подъезд. Убедившись, что лифт не занят, поднялась на тринадцатый этаж, осмотрелась и удостоверилась, что узкий коридор пуст, и лишь потом открыла входную дверь, зашла в квартиру и быстро заперлась изнутри. Теперь она была в безопасности. Остыла и вторая чашка чая. Надо встать и начать что-то делать. Скоро вернется Мартин. Уложив детей, они усядутся вместе на диван, как делали это прежде. Грейс расскажет все в мельчайших подробностях. Муж обнимет ее и согласится, что, уйдя с работы, она поступила правильно. Какое-то время они будут строить планы, а потом отправятся в постель. И займутся любовью, она себе это твердо обещает. Драматические события этого вечера закончатся на счастливой ноте, ведь так и должны заканчиваться драмы. Вокруг стоит тишина. Грейс идет на кухню и включает радио. Мартин не предложил, но она тоже могла бы поехать к Еве. Сейчас уже поздно жалеть, что не сообразила вовремя, к тому же был риск не удержаться и выложить ему все на людях, а хотелось бы с глазу на глаз. Она приведет квартиру в порядок, и они смогут спокойно поговорить. Грейс убирает со стола оставшуюся после завтрака овсянку и принимается надраивать кухню. При этом она не может отделаться от мыслей о пробежавшем мимо нее парне в капюшоне, опущенном на глаза. Наверное, пришла пора рассказать Мартину о том, что произошло тем июльским вечером, что она чувствует с тех пор. Станет легче, даже если он просто выслушает и посочувствует ей. Лишь начав подметать, Грейс замечает монеты. Десять рассыпанных по всему полу монет в один фунт. Дети разворошили тайник, чтобы купить себе сладостей? Грейс достает банку из-под печенья, уже по весу понимая, что та опустошена. Жестянка начинает слегка дребезжать в ее задрожавших руках. Грейс снимает крышку и видит, что монеты исчезли. В последний раз она насчитала двести штук, Мартин собирался отнести их в банк. Теперь не осталось ни одной. Вместо денег на дне банки лежат два ключа: от подъезда и от квартиры. Те, что висели на кольце с красной меткой, которое она потеряла в день нападения. На мгновение сознание Грейс отключается, в голове ни одной мысли. Она выходит на балкон и внимательно оглядывает парковку. Там никого нет, но банда точно вернулась, ведь она только что видела одного из этих негодяев. Должно быть, они действуют по плану, который разработали, пока их дружок лежал в больничной палате под присмотром полиции. Они решили отомстить. Для этого им требовалось время. Они, наверное, наткнулись на ключи, которые она обронила все-таки на лестнице, а не в квартире, но не воспользовались ими сразу. Они поступили умнее. Они выжидали несколько месяцев, но и тогда не устроили в квартире разгром. Никакого шума. Грейс представляет, как они не спеша разгуливали по комнатам. Они могли наведываться сюда не раз. По коже Грейс бегут мурашки: это не просто ограбление, это демонстрация вседозволенности и безнаказанности. Они взяли деньги походя, словно квартира больше не принадлежала хозяевам, а стала их собственной территорией, на которой можно делать все, что заблагорассудится. И сейчас они вынесли предупреждение, что худшее еще впереди. Грейс берет себя в руки – в критических ситуациях она это умеет – и звонит сначала в службу безопасности, чтобы заменили замки, а потом в супермаркет, чтобы договориться о собеседовании. Денег больше нет, придется работать дольше, чем она рассчитывала, а детьми заниматься меньше. Она расскажет о краже только Мартину. Где же он, черт подери? Уже совсем поздно, о чем он думает? Она заканчивает подметать пол, а затем проходится по всей квартире пылесосом, избавляясь от любых следов присутствия посторонних. Ей вдруг приходит в голову, что она уничтожает улики. Однако связываться с полицией слишком рискованно. Придется рассказать все с самого начала, и там могут решить, что она виновата сама. Она ведь пырнула ножом одного из членов банды. Ясно одно – долго здесь оставаться нельзя. Это становится слишком опасно. Поппи лежит в постели, бормоча во сне. Ее правая рука выглядывает из-под одеяла. Иззи прищуривается, чтобы лучше разглядеть ее со своей кровати, но повязку еще не сняли, увидеть порез невозможно. Она отворачивается и смотрит на ночное небо за окном. В целом вечер удался, несмотря на то, как он начался. Ева изо всех сил старалась показать, что ее дурацкий ужин, музыка и все остальное – для детей, хотя было совершенно ясно, для кого она на самом деле это все устроила. Они с Мартином танцевали и смотрели друг другу в глаза, а остальные были слишком пьяны или слишком глупы, чтобы понять, что происходит. Кроме разве что Эрика, но тот, видимо, ничего предпринимать не станет. Отец нагрузился до потери пульса: пытался заставить ее танцевать с ним на глазах у всех. Ага, размечтался. Вот тогда-то она и решила подняться наверх и затеять игру. Праздник ведь, а на празднике, как известно, полагается играть. Она вынула из кармана пакетик с игральными костями и отправилась наверх, остальные потянулись за ней. По дороге домой Блейк забивается в угол на заднем сиденье машины подальше от Чарли. Отец громко напевает, поэтому он затыкает уши. Ему нужно разобраться в том, что произошло: он чувствовал дыхание Иззи на своем лице, ее волосы щекотали его щеку. Он давно хотел совершить что-нибудь героическое, чтобы ее завоевать. Например, защитить от злой собаки, вынести из горящего дома или вытащить из воды. Он не то чтобы ее спас, но теперь она наверняка довольна. Он делал все, как она велела. Она сказала – режь глубже, и он резал. Иззи держала Поппи за руку, Соррель пыталась ее оттащить и все время хныкала. А Чарли выглядела так, будто ее вот-вот вырвет. Сердце Блейка билось в такт гремевшей внизу музыке. Он уже практиковался на брезентовом чехле для мотоцикла Игоря, но кожа совсем другая – она более упругая. И теплее. Пришлось поднажать на синюю рукоятку ножа. Лезвие сначала натянуло кожу на руке Поппи, так что по обе его стороны образовались два валика, а потом погрузилось внутрь. Блейка бросило в пот. Он протянул нож примерно на четыре дюйма, вонзая лезвие, как сказала Иззи. Сразу выступила кровь. Стало и страшно, и интересно. «Вытри ее, – сказала Иззи. – Чтобы мы могли увидеть». Блейк вытер кровь с руки Поппи нижней краем своей футболки. Разрез получился ровным, будто по линейке. Блейк чувствовал себя так, словно успешно прошел какое-то испытание. Поппи сказала, что ей не больно, хотя выглядела забавно. Чарли обернула ей руку своей жилеткой. Блейк поглубже вжимается в угол. Жалеть Поппи он не собирается. Она бросила кости, и ей выпало меньше всего очков. Так что все честно, она знала правила. Они уже собрались сыграть еще разок, но их позвал отец, и пришлось возвращаться домой. Остальным Ева сказала быстрее ложиться спать, потому что очень поздно. Поппи, наверное, уже давно заснула, но ее бледное лицо так и стоит у него перед глазами. Часть третья. Глядя на взрослых Если бы в полиции додумались сравнить снятые летом видео и фотографии вечера той среды в октябре, то наверняка заметили бы различия, разве нет? К тому времени все дети похудели, и ни один из них не улыбался. Они сидели в ряд, не шевелясь. И вот что удивляет, нет – убивает: они не танцевали. Никто. Не ели и не переговаривались. Они смотрели, как танцуют взрослые. А ведь должно быть наоборот: дети танцуют, а взрослые смотрят. Чарли с Соррель и Ноем сидят на маленьком диванчике. Чарли выглядит скучающей, Соррель – сонной. Иззи и Поппи устроились на большом диване, обе они хмурятся. Они, наверное, чувствуют себя обманутыми. Блейк качается на стуле, ему явно все надоело. Эрик стоит, прислонившись к стене, и наблюдает за женой. Пол и Иззи глядят друг на друга. И не забудем Эша. Он сидит на своем стульчике. Конечно, он подрос за лето. В его возрасте несколько месяцев имеют большое значение. На всех летних кадрах он смеется, а тут его лицо блестит. Наверное, от слез. Он или плачет, или только что плакал. Его глаза закрыты, а рот открыт. Он мог зевнуть, когда делали снимок, но когда я представляю грохот музыки, шарканье ног и смех Евы, я отчетливо слышу детский плач. Глава 7. Октябрь: ночь после праздника Ева Соррель втискивается между Евой и Эриком, она вся холодная и липкая. Ева спросонок обнимает дочь, у которой промокла ночная сорочка. В окно хлещет дождь, рядом храпит Эрик. – Ты была на улице? – сонным голосом спрашивает Ева, пытаясь припомнить, заперла ли на ночь дверь, но не может. Когда все отправились спать, было уже очень поздно, и она еще не пришла в себя после вина и танцев. Соррель трясет головой и начинает работает локтями, чтобы забиться между родителями поглубже. От нее исходит какой-то кислый запах. – Давай-ка снимем это. – Ева стягивает с дочери намокшую сорочку и бросает ее рядом с кроватью. С каждым бывает. Она чмокает Соррель в макушку. – Так лучше? Соррель приникает к матери. – Я боюсь, – шепчет она. – Чего? – У Евы слипаются глаза. – Умереть. – Моя дорогая, тебе еще рано об этом беспокоиться. – Ева почти засыпает. – Не хочу умирать. – Голос Соррель дрожит. – Ты не умрешь. – Ева заставляет себя открыть глаза и чмокает Соррель в нос. – Я тебе не дам. – А Иззи говорит, что я умру. – В каком-то смысле она права, – раздается сонный голос Эрика. – Но не раньше, чем станешь совсем-совсем старенькой. – Не хочу быть… совсем-совсем старенькой. – Соррель начинает всхлипывать. Голова Евы раскалывается. Она бросает взгляд на стоящие на прикроватном столике часы. Три часа ночи. – Ты всегда будешь моей красивой девочкой, – шепчет она на ухо дочери. – А теперь давай-ка спать. Она целует шелковистые локоны и теплую щеку Соррель, та закрывает глаза. Ева дремлет, прижимая к себе дочь и прислушиваясь, как постепенно замедляется и углубляется ее дыхание. Соррель давно перестала мочиться в постель. Иззи не солгала, но нужно попросить ее быть осторожнее, Соррель легко пугается. Ева гладит дочь по голове и снова засыпает. Налетает ветер, в окно бьет дождь. Где-то в доме хлопает дверь. Ева со стоном просыпается от кошмара, который улетучивается прежде, чем она успевает его запомнить. Во рту кислый металлический привкус. Соррель исчезла, наверное, вернулась в свою кровать. Ева приподнимается на локте и смотрит на спящего мужа. Его лицо не перестает ее удивлять: тонкий профиль, красивый разрез глаз, четко очерченный рот. Эрик – мужчина, которого она обещала холить и лелеять. Ева легонько касается его волос. Какая же она все-таки дура. Вчера вечером она вела себя хуже некуда: решив прекратить роман с Мартином, она позволила себе танцевать и флиртовать с ним. Наверное, виноват алкоголь. Пол следил, чтобы бокалы не оставались пустыми, и все хорошенько нагрузились. Все, кроме Эрика. Муж весь вечер за ней наблюдал. Если и заметил отсутствие кольца, то не подал вида. Утром, как только он уедет, она еще раз обыщет спальню. Вчера не хватило времени из-за готовки. Кольцо она найдет, найдет обязательно. Ева пододвигается ближе к мужу. Чувствуя исходящее от него тепло, этим прохладным утром она не может поверить, что все лето вела себя так безрассудно. Безрассудно до глупости. Но теперь все кончено. Слава Богу, она вовремя одумалась. Никто не пострадал: ни Эрик, ни Грейс, ни Мартин. Все сошло с рук. Она целует мужа в щеку, тот что-то бормочет и отворачивается. Часы на его руке показывают восемь утра. На дорогах, наверное, уже пробки. Ева снова целует Эрика, на этот раз в губы, тот открывает глаза. Замечает свет за окном и молча свешивает ноги с кровати. Он опаздывает. На сегодня у него запланирована вырубка леса в Хэмпстеде, теперь ему придется ехать в час пик. Ева медленно встает, при каждом шаге у нее стучит в голове. Она надевает клетчатую рубашку мужа, которую тот бросил на стул вчера вечером. Останавливается у комнаты Эша. Дверь чуть приоткрыта, в спальне сына темно и очень тихо. Ева еще может припомнить, что Эш плакал, когда она ночью укладывала его спать, но как укрывала одеялом – уже нет. Поппи и Соррель одеваются в своей комнате. Вчера вместе с остальными детьми они молча сидели рядком и глядели, как она танцевала. Она выставила себя полной дурой. Ева тихонько стонет и медленно спускается вниз, чтобы не начать стучать головой о стену. Иззи, одетая в школьную форму, сидит за столом и что-то пишет в тетради. Ева совсем забыла, что она оставалась ночевать. – Привет. Боюсь, мы проспали. Ева ставит чайник, морщась от блеклого света в окне. – Знаю, – отвечает Иззи, не поднимая глаз. В ее еще мокрых после душа волосах видны ложбинки от расчески. Она сделала себе чай и медленно его попивает. В предвкушении кормежки из корзинки вылезает Ной. От его летней хромоты не осталось и следа, хотя Ева и забыла показать его ветеринару. – Иззи, спроси папу, не развезет ли он вас сегодня по школам? Мне не хочется будить Эша, а Эрику скоро на работу. – Папа давным-давно уехал. – Иззи что-то аккуратно вычеркивает. – Он очень торопился. Удивительно, что Пол встал так рано. Он выпил больше всех. Ева смутно припоминает, как Эрик помогал ему подняться наверх. – Значит, Эша придется разбудить. Пусть мы разочек опоздаем, но праздник вчера удался, согласна? Иззи не отвечает. Ева загружает в тостер хлеб, достает из холодильника молоко и апельсиновый сок, ставит на стол коробку с хлопьями, миски и кружки. Находит на дне ящика парацетамол и глотает две капсулы. – Тосты подгорают, – говорит Иззи, стирая ластиком и переписывая какое-то слово. – Черт. Гренки совсем черные. Ева снова загружает тостер и высыпает в миску собачий корм. Быстро выходит из кухни и кричит наверх: – Эрик! Ответа нет, наверное, тот еще в душе. – Поппи? – Что? – Можешь разбудить Эша? – А надо? – Да, пожалуйста. Я готовлю завтрак, через десять минут нам надо выезжать. На кухне Иззи пишет кому-то сообщение. Она поднимает глаза, когда из тостера опять начинает валить дым. Ева выбрасывает почерневшие гренки в ведро. Восемь двадцать. Дороги, наверное, уже совсем забиты. Она звонит в школу, но трубку никто не берет, автоответчик предлагает оставить сообщение. Наговаривая его, Ева через окно наблюдает за Игорем, который под дождем ждет Эрика у грузовика. Его волосы намокли и облепили голову. Ева кладет трубку, поворачивается, чтобы еще раз позвать Эрика, и в этот момент в дверях кухни появляется Поппи, нерасчесанная и босиком. Иззи тоже смотрит на Поппи и поднимает светлые брови. – Эша нет в кроватке, – говорит Поппи, хлопая ресницами, как трехлетняя малышка. – Я нигде не могу его найти. Мелисса Вокруг никого. Непогода распугала других бегунов. Вымокший под дождем парк кажется безмятежным. Когда Мелисса во второй раз обегает пруд, на ее телефон приходит сообщение. Ева занята, папа уехал. Можешь нас развезти?