Задыхаясь, я говорю ему: — Я хочу, чтобы ты был внутри меня. Он тихо посмеивается, протягивая руку к моей тумбочке. — А что, если я хочу, чтобы ты кончила мне на язык? — О Боже, нет. — Нет? – он хихикает. — Но ты чертовски вкусная. Я могу есть тебя всю ночь. — Колин, – отчаянно стону я. Я не совсем уверена, когда и как он надел презерватив, потому что следующее, что я помню, Колин гладит кончик своего члена по моему входу, волшебным образом вызывая новые мои стоны. Я словно одна из тех певчих птиц, зовущих потенциального партнера. Просто мой вокал – это не птичье чириканье, а вздохи и стоны, которые выдают мое удовлетворение. Он быстро врезается в меня, заставляя нас обоих громко стонать, хотя я уверена, что я больше задыхалась, чем стонала. Он стонет от удовольствия, я задыхаюсь от боли. Но я не против боли. Нисколько. Я слышала, что это может быть больно, поэтому, думаю, я была готова. Во всяком случае, в основном. Это не значит, что это будет болеть вечно. Замирая на мгновение, он смотрит мне в глаза, как будто может сказать, что это причиняет мне боль, ожидая какой-то другой реакции с моей стороны. Но когда я не реагирую, он начинает двигаться, вырываясь из меня только для того, чтобы врезаться обратно так же быстро, как и в первый раз. Только на этот раз он не просто двигается быстро, он делает это грубее, вонзаясь в меня чуточку глубже. — Черт, – стонет он, — ты такая тугая. Грубые, глубокие и быстрые удары, которые отправляют мое тело в совершенно другое измерение. Одну за другой Колин поднимает мои ноги, обвивая их вокруг своей талии, заставляя меня кричать от удовольствия, когда его член попадает в точку. — Это нормально? – спрашивает он, глядя мне в глаза. Я киваю, не в силах составить логических предложений. Или просто да, если на то пошло. Я пытаюсь встречать его толчки, поднимая свою задницу, но силы покидают меня, когда он снова и снова погружается в меня. Его губы завладевают моими, как будто он хочет держать их при себе навсегда. Я не думаю, что кто-то когда-либо заставлял меня чувствовать себя так хорошо. Колин определенно знает, как работать со своим телом, а с ним и с моим. Это страшно. Поистине страшно, как он точно знает, когда действовать грубее, когда двигаться быстрее, когда медленнее, а когда добавить свои пальцы, кружащие вокруг моего клитора. По мере того как мои стоны становятся громче, а плач учащается, Колин не перестает меня целовать. Вероятно, он пытается заставить меня замолчать или, по крайней мере, заставить меня быть потише, но я сомневаюсь, что это работает. Хотя я не против его губ на моих. Одной рукой он держит мои руки над головой, не позволяя мне продолжать касаться его. Это расстраивает, я хочу прикоснуться к нему. Мне нужно прикоснуться к нему. Мне нужно провести руками по его телу, почувствовать изгибы его мышц, почувствовать, как он напрягается под моими прикосновениями. — Лили, – выдыхает он мне в губы, чуть сильнее прижимаясь ко мне. Я втайне молюсь, чтобы Уинтер не было дома. Она определенно может слышать все, не только качающийся у стены каркас кровати, но и все остальное. — Да, милая, – хвалит он. — Ты так хорошо принимаешь меня. Колин трет мой клитор немного быстрее, добавляя больше давления, толкаясь в меня быстрее, пока я не достигну точки забвения, к которой он стремился. — О Боже! – Я вонзаю ногти в его кожу, по крайней мере, насколько это возможно, когда он все еще держит их. — Нет, – говорит он строгим тоном. Он хватает меня за подбородок, вдавливая палец в мою кожу. Я распахиваю глаза, не понимая, что, черт возьми, я сделала не так. — Ты будешь смотреть мне в глаза, – требует он. — Я хочу, чтобы ты смотрела на меня, когда будешь кончать, и мое имя будет слетать с твоих губ. Мне нужно, чтобы ты увидела, кто тебя трахает, милая. Кто заставляет тебя чувствовать себя хорошо. Значит, он имел в виду неуважение в прямом смысле этого слова. Он продолжает проникать внутрь меня, его глаза глубоко смотрят в мои, наблюдая, как я достигаю своего апогея, достигаю состояния забвения, о котором я даже никогда не подозревала. Это намного интенсивнее, чем делать это самостоятельно. Я выкрикиваю его имя, видя, но на самом деле не замечая удовлетворенного выражения на его лице, когда он получает именно то, что требует. Колин вырывается из меня, переворачивает меня, задирает мою задницу только для того, чтобы врезаться обратно внутрь меня. Он даже не дает мне ни секунды, чтобы сойти с ума от оргазма, а только потрясает мой мир. Я чувствую, как он сжимает мои ягодицы, ускоряя темп и продолжая погружаться внутрь меня. Его хватка сжимает мою задницу, заставляя меня вскрикнуть от боли. Я удивляюсь, когда нахожу, что боль возбуждает. Чем дольше и глубже он входит и выходит из меня, тем ближе я снова становлюсь. Это заставляет меня задаться вопросом, честны ли все те женщины, которые утверждают, что каждый раз притворяются. Или Колин просто знает, как сделать это правильно? Интересно, борется ли Колин со своим оргазмом, желая, чтобы я снова кончила раньше него? Его игра на выносливость определенно кажется достаточно сильной для этого. Положив руки мне на бедра, заставляя мое тело встречать его толчки, он снова и снова ударяет по этому очень чувствительному месту внутри меня. То самое, что заставило меня выкрикивать его имя со всей оставшейся силой. — Лили, – хрипло хрипит он, его руки поднимаются к моей талии, прижимая меня к себе. Пот на моем теле начинает капать вниз. В этот момент я тяжело дышу. Я едва могу правильно дышать. Такое ощущение, что я забыла, как работает дыхание. По крайней мере, я не единственная, кто так считает. Колин тоже тяжело дышит, ругается, стонет, пальцы все глубже впиваются в мою кожу. До тех пор, пока он не останавливается, лишь мягко перебивая наше удовлетворение, когда мы оба достигаем оргазма. Я чувствую, как моя влага капает, когда он выходит из меня. Я переворачиваюсь, приземляясь на живот. Я не хочу двигаться, слишком устала от божественного члена Колина. У меня едва осталось достаточно мозговых клеток, чтобы признать, что Колин прижался губами к моему плечу сзади. Только когда он говорит: «Это сердце», я понимаю. — У тебя родимое пятно в форме сердца. Что я и делаю, видимо. — Это мило, Лилибаг. Не стыдно. — Хотела бы я чувствовать то же самое по этому поводу. – Я говорю в подушку, все еще не в силах пошевелиться. — Вставай, — командует Колин, уже стоя рядом с кроватью. Как, черт возьми, у него хватило сил двигать своим телом после этого? Я имею в виду, он тоже был здесь. Он работал больше, чем я. Как этот человек не устал? — Я не хочу. — Ты хочешь. В считанные секунды Колин стаскивает меня с кровати, подхватывает на руки и выносит из спальни, выбросив использованный презерватив в мусорное ведро, а затем ведет нас в ванную. Кажется, Уинтер здесь нет, уж слишком тихо для нее, чтобы быть рядом. Но я рада, что это не так, потому что Колин, черт возьми, Картер только что вынес меня на пять шагов из моей спальни в ванную. Голый. Он ставит меня на ноги, нежно целует в нос, затем хватает одно из полотенец, висящих рядом с раковиной. — Мне нужно рассказать тебе, как ухаживать за твоим телом? – он смотрит на меня с искренностью в глазах. — Иди пописай. — Не с тобой здесь. — Ты помнишь ту часть, пару минут назад, когда я заставил тебя выкрикивать мое имя, когда ты кончила? — Ммм, – мычу я в ответ. Это еще не значит, что я могу писать, когда он здесь. Он издает вздох поражения, поскольку я не двигаюсь с места. Но он не жалуется. Он просто мочит полотенце, которое только что сорвал с держателя, и встает передо мной. Его глаза сканируют мое тело, как будто он бросает последний взгляд, выжигая образ моего обнаженного тела в своем мозгу. Но потом он становится передо мной на колени, поднимает одну мою ногу, кладет ее себе на плечо и начинает мыть меня. Ага. Колин Картер убирает беспорядок, который он устроил. Или скорее, который мы устроили. У него определенно есть милая сторона. Откуда у такого милого и уважительного парня такая ужасная репутация? Не то, чтобы у него было что-то плохое, просто… девушки жалуются на сексуальный опыт, который они получили. Дело никогда не в самом сексе, по-видимому, это умопомрачительно-восхитительно. Теперь я могу полностью с этим согласиться. Но, по словам половины сестер из женского общества, он никогда не был нежным или милым ни с одной из них впоследствии.