Как хорошо, что он купил этот городок. Правда, не весь. Хотя весь и незачем. Городок брошен. А он скупил здесь жилья и промышленных объектов по ценам таким смешным, что сам факт сделки едва ли не более криминален, чем его деяния. Весь район принадлежит Лютеру. Вернее, гнилой остов, что когда-то им считался. Все начинается с малого. Загибается автозавод. За ним сталелитейня. Люди разъезжаются. С ними уходят магазины, неспособные оставаться в бизнесе. Наконец, власти штата обрезают электричество и воду, а все, что остается, приходит в запустение и гниет. Дома, цеха, здания. Место просто безупречное. Как повезло, что он на него наткнулся. И как удачно сложилось, что финансовое положение позволило ему переобустроить его под свои непосредственные нужды. После всех этих трат, усилий, времени оно наконец-то приносит плоды. Джек уже почти у первого склада. Винтовку Лютер оставляет под брезентом и направляется вниз в аппаратную, чтобы там наблюдать за своей гостьей по плоскому экрану. Спускаясь по лестнице, он осознает, что все в его жизни – хорошее, плохое, удовольствия, передряги – служило, в сущности, восхождением к этому моменту. К нескольким предстоящим часам. Не радости, нет. Чувствовать себя счастливым он более не способен. Но есть некое умиротворение в созерцании этого развития; блаженство, не сопоставимое ни с чем, памятным ему до сих пор. И хотя он прожил на свете достаточно, для того чтобы понимать, что ощущение это преходяще, а удовлетворенность истает и умрет, как и все в этом бренном порочном мире, но за свою жизнь он успел усвоить и то, что моментом надо наслаждаться, пока в нем еще трепетно бьется жизнь. Пребывать в нем всецело, без оговорок и отвлечений. Этому чувству он надеется обучить и Джек. Даже если на это потребуются годы. Джек Я ввела код. Ожил зеленый огонек; щелкнул, отодвигаясь, засов. Когда я стояла снаружи, шум внутри был уже достаточно громким, но когда дверь наконец открылась, его потусторонняя гулкость сделалась просто ошеломляющей. На пороге я приостановилась, быстро смекнув, что шаг внутрь может оказаться опрометчивым, но голос Лютера гаркнул, чтобы я вошла. Бояться, что он меня пристрелит, я уже перестала. Да, под его выстрелами я пережила несколько тягостных минут, но судя по тому, сколько сил и времени он вложил в то, чтобы я увидела все заготовленное им для меня, разделаться со мной сразу он не решится. Иное дело мои друзья: их он определенно намерен замучить и убить. Я сделала шаг внутрь, и вакуумная дверь за моей спиной беззвучно и туго захлопнулась. Меня била дрожь. Кромешный мрак. Льдистый холод. Пронзительные завывания ветра. Колкие снежинки, хлещущие лицо. Я стояла в метельной мгле пурги, разыгравшейся в замкнутом пространстве. В попытке отсюда выбраться я стремительно развернулась, но уже успела потерять ориентир. Меня встретила стена. Я принялась отчаянно нашаривать дверь, однако ручки по эту ее сторону не было. Меня пробил приступ клаустрофобии – а вдруг это западня? Между тем шум становился громче, а ветер крепчал. И чувствовалось, что я здесь не одна: откуда-то доносились жалобные стенания. Посредством глубоких, медленных вдохов я заставила себя угомониться. К чему вот так терять голову, сжигать нервы. Этого просто нельзя допускать. На расстоянии подрагивали сполохи прерывистого света, бледно-голубого, как электрический разряд. Каждый такой сполох распахивал передо мной зыбко вихрящуюся стену тумана. Что за чертовщина? И сколько денег ушло на создание этого невесть чего? За годы каких только монстров я не перевидала; и все они вкривь и вкось давали туманные толкования своим фантазиям, что толкнули их на те или иные злодеяния. Однако фантазии Лютера в этот разряд даже не входили. Этот тип, получается, воздвиг свой собственный психопатический Диснейленд. Я двинулась наперекор этой буре, выставленной пятерней защищая себе лицо. Происходящее напоминало самые жуткие метели в Чикаго, в которые я, помнится, несколько раз попадала: снег со всех сторон, ветер с завыванием хлещет как бешеный, а в двух шагах от собственного носа ничего не видно, кроме бесновато вихрящейся завесы из снежинок. В склад я углубилась примерно на полсотни шагов (которых уже и не считала), когда меня кто-то крепко схватил за плечи – настолько внезапно, что я с воплем шарахнулась в сторону. Но пальцы не отцеплялись; холодные, скользкие и цепкие, как корневища, они безжалостно вдавливались мне в кожу сквозь ветровку. В очередном сполохе света я разглядела какую-то женщину в пестром вечернем наряде и с волосами, вздыбленными так причудливо, будто она направлялась на Хеллоуин. Слой косметики на бледном изможденном лице был в трещинках от воды и слёз. – Помоги мне! На женщине был кожаный ошейник, с которого на цепи свисала металлическая коробка. – Где здесь выход? – провопила я сквозь вой ветра. – Вытащи меня отсюда! – Я пытаюсь! Ты должна мне сказать… – Он хочет нас извести! – Сколько вас здесь? – Четверо! – донеслось сквозь завывания. – Изгрызли! Что? Расстояние сократилось настолько, что уже можно было рассмотреть ту железяку. А еще табличку с тронутой изморозью гравировкой: КРУГ 2: ПОХОТЬ. Очевидно, что важная часть сексуального ЗАПАЛА – риск, с которым сопряжен секс. И это может стать сильнее тебя. Цитата из Камиллы Палья[49], книги которой я читала все до единой. Понять бы только, каков ее смысл в данной ситуации. – Как тебя зовут? – прокричала я этой узнице в оковах. – Патриция Райд! – Как ты сюда попала? – А? – Как ты оказалась в этом аду? – Я была в автобусе! – Автобусе? Каком? – В том самом! – отчаянно мотнув головой, прокричала женщина. Мне припомнился один из постов на веб-форуме Эндрю Томаса: «Лютер может все что угодно. Однажды он заглотил автобус». – Что за автобус?! – провопила я, но мои слова утонули в звуке, перекрывшем даже рев ветра.