И все равно боль была ослепляющей. Фин чувствовал, как все тело превращается в сплошную мышечную судорогу, пускай и со спасительными интервалами в секунду. Слыша вопль, он сознавал, что тот исходит от Гарри. Когда вопль удваивался, до сознания доходило, что они орут в два голоса. – Прекратить! – третьим орал Лютер. – Не по правилам! – СУ-КА-СУ-КА! – перешел на скандирование Макглэйд. Фин прикинул, что тот думает выйти из игры, оставляя все мучение ему. Пора бы уж. Но Гарри, язви его, продолжал жать на свою кнопку. Фин тоже. От его кресла уже шел дым, а кровь в жилах будто вскипала, но он не останавливался. Себе он поклялся, что издохнет первым. Со своей мантры Макглэйд между воплями перешел на какую-то белиберду: – Су-нул-лам-пу-пря-мо-в рот-кто-те-перь-е-е-за-жжет! Фин, стиснув зубы и зажмурившись, щерился через силу улыбкой. Боль была такая, что под веками сгущалась чернота. Но он давил, и давил, и давил до самой своей отключки. Лютер Первым в венчике искр коротнуло кресло Фина. За ним Макглэйда. Из-под пульта Лютер выхватывает огнетушитель и быстро гасит огонь. Нужно, чтобы оба кресла работали. Они неотъемлемая часть замысла. Оба испытуемых отключились. Лютер, нацепив респиратор, распыляет из переносного баллона сонный газ, чтобы они какое-то время оставались без сознания. Затем он их отстегивает и сваливает на пол, обеспокоенный сейчас исправностью своей драгоценной техники. Ну точно: у кресла, где сидел Фин, поплавилась плата. Лютер в сердцах пинает бесчувственного негодяя по ребрам и проверяет кресло Гарри. Оно, к счастью, цело, хотя тоже не мешало бы подремонтировать. Лютер отирает лицо, обдумывая следующий ход. Это был круг насилия, и целью ставилось заставить Джек смотреть, как ее друзья убивают друг друга. Этой забаве Лютер подвергал уже многих, и у них всегда получалось хорошее, продолжительное шоу. Большинство вначале упорствовало, но в итоге ломалось и позволяло перевести мучения на своего партнера. Стойкость этих двоих он, пожалуй, недооценил. Особенно Макглэйда. Лютер подходит и тоже угощает его крепким пинком. Шутник хренов. Ладно. Время прикончить и того, и другого еще найдется. Если все пойдет по намеченному, то, может, Джек у него на глазах убьет их обоих. Это было бы неплохо. Только надо сперва ее сломать. Он подходит к панели управления и прогоняет устройство на предмет работы всех узлов. Вот незадача: током оно больше не бьется. А впрочем, чего тут расстраиваться. Остальное-то цело. Может оно и жечь, и замораживать, и резать, и растягивать, и шинковать. По всей видимости, маршрут путешествия Джек придется теперь изменить. Она должна была посетить круг насилия, но его можно оставить напоследок. Если на то пошло, когда он прикрепит к этому креслу ее саму, ходить-бродить она будет уже не в состоянии. Джек Я дошла до двери, набрала код. Когда отодвинулся засов, я потянула ее створки. Черт. Снаружи было уже темно. А внутри… внутри тьма была просто смоляная. Из того, что просачивалось снаружи, я кое-как разглядела коридор. Напольный линолеум в трещинах и вздутиях. Стены в разводах плесени. Там, где отсутствуют потолочные панели, видна старая система воздуховодов. И что-то буквально за порогом видимого света, чего я не могу толком распознать. – Чего дожидаешься, Джек? Я переступила через порог, но на входе задержалась. – Лютер, здесь нет света. – Никак боишься? Усилием воли я сделала три решительных шага, пока видимость не пропала окончательно. Тьма кромешная. И полная тишина. – Лютер? В ответ молчание. – Лютер. Я ничего не вижу. Куда я должна двигаться? Я ждала и того, что он откликнется, и когда мои глаза увидят хотя бы намек на свет. Но ничего не происходило. Грудь мне начинала сдавливать теснота. Я погладила себе живот и мысленно произнесла: «Все хорошо. С нами все будет в порядке. Убивать нас он не собирается. Не хочет». Не оставалось ничего иного, кроме как протискиваться вперед. Медленно, мучительно. Шажок за шажком. Выставив руки, чтобы ни обо что не стукнуться и не споткнуться. Через десять шагов левой рукой я царапнулась о стену и положила на нее ладонь, используя как ориентир. – Лютер, что все это значит? – позвала я. – Чего ты хочешь? В ответ лишь эхо моего голоса. Лютер Он следит за ней через проделанную в стене дыру. В очках ночного видения ее серо-зеленый образ слегка туманится. Глаза искрятся, как изумруды. В темноте приподнимается и опадает грудь. Страх на ее лице глубок и одновременно прекрасен. Одна из череды женщин, с которыми он это проделывал, просто упала, свернулась, как плод в утробе, и вопила до тех пор, пока не лишилась чувств.