Он открыл канистру и вылил ее содержимое себе на голову, блаженно вдыхая аромат бензина, а копы тем временем все нудели снаружи насчет того, чтобы сдаться, «установить диалог». Ну а теперь самое забавное. И легкое. И сложное. Коробок спичек был из шикарного отеля, которым он баловал себя в Эшвилле, Северная Каролина… «Гроув Парк Инн». Сиззл, шурша коробком, вынул спичку. Не надо самосозерцания, шелухи воспоминаний. Он просто хотел это обонять, пусть даже тем запахом будет его собственная пылающая кожа. Сиззл чиркнул спичкой и несколько долгих секунд неотрывно глядел на ее желтый огонек. «За искрой пламя ширится вослед». 102 Понимая, что повторный доступ к книге у меня вряд ли будет, я попросила Тома подержать ее в открытом виде и сделала снимок обложки и той самой страницы. После этого Херб отдал книжку криминалистам. – Так кто он, этот Л. К.? – спросил меня Том. Видимо, Херб его в это не посвятил. – Мы думаем, это Лютер Кайт, – сказала я. Том мрачно кивнул. О моем опыте общения с Кайтом было известно всем. Я давала показания в расследовании убийства одной из его жертв. Как раз тогда я таскалась со сломанной ногой. Нога срослась, но то, что мне довелось тогда видеть… Скажем так: лучше сломать себе обе ноги, чем вновь лицезреть что-либо подобное. Фину невдомек, какие меня на самом деле посещали кошмары. Пускай я не попала к психотерапевтам, но ночные лазания по Интернету укрепили мое подозрение, что во мне поселились множественные симптомы посттравматического стрессового расстройства. Как раз ими я собиралась заняться после того, как рожу, а Кайт сгинет с моего горизонта. Ну а до этих пор оставалось находиться в привычном разладе со сном к большой радости моей гипертонии. – Я чем больше думаю, – сказал Том, потирая подбородок, – тем больше просматриваю некую связь между Лютером Кайтом и этим Эндрю Томасом. – Связь? Какую же? – Я много читаю, ищу в Википедии. Несколько месяцев назад я зашел на страницу Томаса, после того как прочел его книгу «Пассажир». И вот какое сделал наблюдение: существуют определенные места давних нераскрытых преступлений, на которых в одно и то же время оказывались Томас и Кайт. И которые затем оказывались пищей для многих необузданных теорий Томаса, выложенных на его странице. С мешком для трупа пришли парамедики и, упаковав, унесли Джессику. Находиться здесь мне больше не было смысла. Я ведь теперь не штатный сотрудник. Зато теперь можно было исследовать связь между Кайтом и Томасом. Удивительно, но на Кайта, этого отъявленного злыдня, не имелось четкого досье. Разыскивался он лишь по подозрению в ряде преступлений, и в полиции Чикаго лежал ордер на его арест. Вместе с тем известно о нем было крайне мало. Я думала послать Фину эсэмэску о том, что уже иду к нему, но рука неожиданно отказалась повиноваться. Уставившись на нее как на чужую, я беспомощно ее встряхнула; и тут мне вдруг показалось, что все это происходит не наяву, а в каком-то сне, от которого я вот-вот очнусь. Но вопреки этому ощущению, все вокруг меня мельчало, теряя размеры, словно бы сознание падало в какую-то мерклую бездну. А затем все исчезло. Лютер 15 марта, шестнадцать дней назад Спустя восемнадцать часов после происшествия с автобусом – Так как тебя зовут? – Патриция. – А дальше? – Райд. – Можно я буду звать тебя Пэт? – М-м… да. Вы меня отпускаете? – Я собираюсь подвергнуть тебя дознанию, Пэт. – Ох. Извините. – Ничего. Пэт, ты считаешь себя совершенной? Безгрешной? – Нет. Вовсе нет. – Ты страшишься, Пэт? – Да. – Это хорошо. Страх передо мной – начало мудрости. Я собираюсь задать тебе несколько вопросов. И хочу, чтобы ты отвечала честно, со всей откровенностью. Я так понимаю, ты слышала вопли там, в соседней комнате? Он кивает на бетонную стену. – Да. – Тот господин считал, что его частные грехи не мое дело. И вынудил меня поднять на него руку. Это же я не прочь проделать и с тобой, Пэт. – Не надо. – Тогда ты должна мне сказать… Что из содеянного тобой самое, самое худшее? Я имею в виду твой самый темный, самый потаенный грех. – Я не знаю. – Даю тебе секунду подумать. Он наблюдает, как ее брови и глаза взметаются к голой лампочке под потолком. – Я не хочу говорить. С металлического стола он поднимает «Гарпию», медленно открывает. Обычно одного вида хищно изогнутого лезвия оказывается достаточно. Глаза у Пэт расширяются. – Мой муж… – Что? – Я изменила ему. – Один раз или… – Несколько… Много раз. – Он узнал? Патриция трясет головой, и по ней видно, что она говорит правду. Значит, нерв задет, поскольку ее глаза начинают заполняться слезами. – В прошлом году он умер, – снижает она голос до шепота. – Внезапно? – Да. – Значит, тебе так и не представилось возможности очиститься? – Это меня убивает. Ест поедом. Каждый божий день. – Но может, оно и к лучшему, что он умер в неведении? Умер с верой, что ты верная, искренняя жена? – Не знаю. Он был мне другом. Я делилась с ним всем, что у меня было. Лютер тянется через стол и трогает ее рукой. – Спасибо, Пэт. Душевно тебя благодарю.