Что это, черт возьми, за место? Точнее, для чего? – Прости, Бруно, – простонал Гарри, забредая в воду. Оба придерживались периметра. Так выходило дольше, но зато глубина была не выше бедра. Макглэйд следовал за Фином, неотвязно тарахтя: – О боже, ты чуешь это амбре? Сколько, по-твоему, в этой жиже плавает заразы, так и норовящей к тебе прицепиться?.. Ну и жара здесь. Прямо тропики… Не помню, успел ли я сделать прививки от всех заразных… ох! В меня сейчас ткнулось что-то твердое… кажется, змея… длинная, коричневая, вонючая… или может, это были фекалии… Признаться, я их недолюбливаю… Уж лучше бы змея… Фин, ты улавливаешь запах испражнений? – Гарри, ну пожалуйста, ты не можешь утихнуть хоть на несколько минут? – Да как же мне утихнуть, когда они льнут ко мне со всех сторон, как к какому-нибудь гигантскому говномагниту? – Макглэйд… – А к тебе они не липнут? – Макглэйд! – Ладно, затыкаюсь. Прошло секунд двадцать, и Макглэйд нарушил свой обет молчания: – Ой, кажется, мне в рот что-то заплеснулось. Но Фин не слышал: его внимание было приковано к платформе, что проступала впереди. А на ней лежало тело. Он ускорился, беря курс на бетонный помост с мертвецом. – Этот парень, похоже, куда-то опаздывал, – рассудил Гарри. – Опаздывал? – не понял Фин, оглядывая расчлененный труп. – Ну да. Так торопился, что вынужден был разорваться. – Я порой дивлюсь, как устроен твой мозг. – О. Я с ним и сам иногда не рискую связываться. Оранжевый свет исходил от газового фонаря в стенной нише. А рядом находилась дверь. С притолоки бесхозно свисали путы с другими частями трупа. И тут Фин что-то такое углядел. Прямо в двери, похожее на серый язык. Липучка от обуви Джек. – Джек была здесь, – вполголоса сказал он, торопливо проходя в дверь. Снова извивы темных переходов, но уже с проблесками нестойкой надежды, развеивающими страх. Джек жива. И была здесь. Надо ее только найти. – Фин! Ау-у! Ты куда-то задевался, в потемках? – Я здесь! – крикнул он, не сбавляя хода. – Фииин! Стоп. Это уже не Гарри. А чей-то еще знакомый голос… Херб. – Херб! Ты здесь? Я иду! Вопи, не умолкай! Так они перекликались, пока Фин не набрел на еще одну мерзлую загаженную комнату. Там на полу сидел Херб. Среди кровяной лужи. Джек Дочурка спала, когда дверь открылась и в комнату вошел Лютер, неся с собой баллон с приделанным к клапану таймером. Таймер вел отсчет от восьмидесяти пяти секунд… Восемьдесят четыре… восемьдесят три… Баллон Лютер поставил около кресла. – Меньше чем через полторы минуты этот баллон наполнит комнату усыпляющим газом. Ты отключишься. Я боюсь, что твоя девочка может не вынести дозировки и умереть. Когда вы ехали в грузовике, она получила лишь мелкую дозу, поскольку находилась еще в тебе. А теперь получит полную. Дай ребенка мне, и он будет в безопасности. – Катись к дьяволу. Я бережно прижала дочь к себе. – Семьдесят пять секунд, Джек. – Прошу тебя, Лютер. Даже такой, как ты… – Что «такой, как я»? – Неспособен сделать такого со мной. С ней. – На что я способен, ты понятия не имеешь. Передать ее, ему… на это я пойти не могла. Но мысль о том, что она умрет прямо здесь, у меня на руках, давила непосильным гнетом. – Когда я увижу ее снова? – Скоро. – Когда? – Пятьдесят пять секунд, Джек, – он подался вперед, раскрывая руки. – Нет, – выдавила я. – Не могу. – Дай ее мне, или она умрет. – Я даже не назвала ее! – Дай или умрет. Я закрыла глаза. Лютер что-то говорил, но я его выключила и двадцать секунд просто сидела, впитывая ладонью тепло ее спинки, чуть слышно вздымающейся и опадающей в безмятежном сне. Как такое может происходить на самом деле, со мной? – Джек. Тридцать секунд. Я прошептала ей на ушко: – Твоя мамуля очень, очень тебя любит. И совсем скоро мы с тобой снова увидимся. Открыв глаза, я ничего не различала из-за едкого тумана слез. – Ее надо кормить и держать в тепле, – наказала я. Чувствовалось, как Лютер снимает ее у меня с живота. Я вытирала глаза, следя за тем, как он подносит моего ребенка к открытой двери. На подходе к ней он приостановился и сказал: – Джек, ты же знаешь, что больше не увидишь ее никогда? Момент, когда дверь за ним захлопнулась, я огласила воплем истерзанного, окровавленного, гибнущего животного, которому заживо вырывают из груди сердце. Ели б кто-нибудь сунул мне сейчас в клетку металлический прут, я бы взялась его исступленно грызть.