Здесь зеркало являет ему правду. Не лицо, а гнусная похабная образина. Вспухшая, синюшная, корявая. Разбитые губы. Бесформенный нос с ватными тампонами. Нет больше контактных линз и черного парика, а голову он себе наспех побрил в туалете бензоколонки в окрестностях Детройта. Лютер приоткрывает рот и болезненно морщится от вида вышибленных зубов и черно-багровых десен. Вид, как у тыквы с Хеллоуина. Но он же и средство камуфляжа, идеальное, когда ты на виду. Фину за это можно сказать спасибо. Может, он так и поступит. Благо Фин над ним всего через этаж, в палате интенсивной терапии. В больницу Лютера приняли в первые часы утра. Пришлось вытерпеть неуклюжую процедуру наложения швов, томографию, затем еще рентген, и по итогам, часа через три мытарств и ожиданий, ему диагностировали сотрясение мозга. Это заслуга Джек. К ней он тоже думает наведаться. А пока, пользуясь креслом-каталкой, которой его снабдил услужливый персонал, Лютер отыскал палату Джек, а также Херба, Гарри и Фина. Не забыл и про Эндрю Томаса. У каждого на дверях дежурил вооруженный коп. Чтобы выяснить, в какую именно детройтскую больницу они все угодили (город большой, и больниц в нем много), пришлось сделать несколько ночных звонков, и четвертым из них Лютер попал в «яблочко». Насчет случайного опознания можно было не беспокоиться – сейчас его, со всеми его синяками и побоями, не признала бы даже покойница-мать. Еще один из плюсов памятного внешнего «прикида» – ковбойские сапоги, черные джинсы, длинные волосы – состоит в том, что людям свойственно запоминать именно эти броские приметы, а остальные при этом размываются. Будучи в розыске по всему штату, Лютер считает, что самый надежный способ укрыться – это быть под носом у тех, кто тебя ищет. Кроме четырех копов возле палат, еще двое дежурят внизу, плюс к этому то и дело приходят и уходят всякие федералы. На одной из своих экскурсий Лютер услышал телефонный разговор лечащего врача Джек с департаментом шерифа. Врач на крике втолковывал, что она еще как минимум сутки не сможет отвечать ни на какие вопросы. Заблуждаетесь, доктор. Дело в том, что Джек ни на какие вопросы не ответит никогда. – Прощай, Лютер, – говорит он своему отражению в зеркале. – Быть тобой для меня было прикольно. Лютер усаживается в кресло-каталку, драпирует себе колени одеялом и снова отправляется разъезжать по больнице. Довольно скоро он находит предмет своего поиска: встроенный шкаф уборщика. Убедившись, что никто не смотрит, он туда заскакивает и находит то, что нужно. Следующий пункт повестки – заприметить прачечную тележку. Лютер ждет, когда в каморку за сменой белья войдет кастелянша; в ее отсутствие он разживается тем, чем надо. Далее на лифте буквально рукой подать до этажа «интенсивки». Как он и рассчитывал, копы на вахте новые. Вахта сменилась, а значит, несколько ближайших часов смены ждать не приходится. Отлично. К сожалению, копов там не один, а два: на дверях у Фина и у Эндрю. Но что хорошо: они на противоположных концах и друг другу не видны. С полминуты послушав их перешучивание, он улавливает имена обоих. Тони и Ричи. Лютер неспешно прокатывается мимо палаты Эндрю, украдкой скользя взглядом по матовому стеклу двери, и тут понимает, почему копов здесь сразу два. Там, внутри, с Эндрю находится Джек. Он продолжает катиться по коридору и останавливает коляску у двери в мужской туалет. Здесь он изображает потуги открыть туалетную дверь, а затем бросает взгляд на копов: смотрят или нет. Смотрят. – Ребята, не поможете? – беспомощно окликает он. После некоторой дискуссии один из них, что покрупнее и постарше – Ричи, – подходит посмотреть, в чем тут дело. Лютер, запуская под одеяло руку, открывает свою складную «гарпию». Коп тянет дверь на себя, а Лютер говорит: – Благодарю, офицер. У меня к вам, знаете ли, одна деликатная просьбица: не поможете мне слезть с этого сиденья? – Сейчас позову вам санитара. – Да нет. Меня не надо ни раздевать, ни усаживать. Просто приподнять под мышками. Очень вас прошу. Так, понимаете, прижало, что как бы кресло не обгадить. Форменный конфуз. Вы уж извините. Секунду-другую кажется, что этот черствый сукин сын все-таки откажет в помощи страждущему калеке, но тот с шутливым недоумением пожимает плечами и, показав своему партнеру палец, вкатывает коляску с Лютером в туалет. Здесь пусто, как Лютер и рассчитывал. Добрый самаритянин Ричи подкатывает коляску к кабинке для инвалидов и придерживает для него дверь. Коляску он пристраивает рядом с унитазом. – Вот спасибо. Ну вот, а теперь просто берите меня под мышки, – говорит Лютер. Сам он одной рукой обнимает копа за плечи, а в другой держит наготове нож, плашмя прижимая его лезвием к запястью. Как только коп начинает приподнимать, Лютер вгоняет ему кривое лезвие сзади в шею, резко дергая, чтобы перерезать позвонки. Эффект получается мгновенный. Ричи падает с моментальным параличом всех конечностей, а кровь своим напором хлещет в другую сторону от Лютера. Оставляя копа, а заодно и кресло, Лютер вытирает лезвие несколькими бумажными полотенцами, после чего высовывается из туалетной двери и призывно кричит: – Скорее! Тут у вас товарищ упал! Коп Тони, бросая пост возле палаты Эндрю, спешит к туалету, на ходу расстегивая кобуру. В тот момент, как он врывается внутрь, Лютер ныряет за дверь. Этот коп не такой доверчивый, как первый; он моментально уставляет ствол туда, где по его расчету должен находиться Лютер. Но Лютер этот ход предвидел и успел пригнуться под дугой, которую вычерчивает оружие. Своей «гарпией» он пыряет вверх, копу под пах, вспарывая бедренную артерию так, что кончик ножа процарапывает кость. Все, ходячий мертвец, но пока не вытечет кровь, он остается опасен. Поэтому Лютер бросает нож и обеими руками вцепляется в пистолет Тони, пытаясь выкрутить его из рук. Коп, однако, силен, и постепенно Лютера начинает пробирать беспокойство, как бы не проиграть схватку. Но вот начинает сказываться шок, и к тому моменту, как коп решается вызвать подмогу, у Лютера в руках оказываются и пистолет, и нож. Крик о помощи, не прозвучав, обрывается: взмахом ножа Лютер рассекает копу глотку. Из боязни, что кто-нибудь невзначай войдет, Лютер торопится к своему креслу и достает с него табличку «НЕ ВХОДИТЬ: УБОРКА», реквизированную в стенном шкафу. Ее он вешает снаружи на дверь, а с себя сдергивает перепачканный халат и смывает над раковиной кровь с кистей рук. Более-менее отмывшись, он нацепляет на себя полицейский спецпояс с оснасткой и накидывает сверху халат, утянутый из прачечной тележки. Похищать из больницы Джек или кого-то еще он не планирует, потому как и сам не рассчитывает отсюда выбраться. Сломить Джек ему не удалось. Все годы кропотливого, тщательно продуманного созидания пошли прахом. Все погибло. Если сейчас на этом зацикливаться, разочарование сломит его самого. Так что варианта всего два: либо казниться и сетовать, либо усладиться последним десятком минут своей жизни. Нужно одно: поубивать всех, кто попадется, и уйти в неистовом сиянии славы. Он подбирает упавший пистолет копа – «зигзауэр» сорокового калибра. Проверяет магазин: тринадцать патронов. Возвращается в кабинку и смотрит, чем был вооружен второй коп. Девятимиллиметровая «беретта». Но «сороковка», пожалуй, лучше: хорошо гасит отдачу. К тому же два ствола сейчас перебор. Стрелять с левой значит заведомо садить мимо. Куда сподручней иметь в этой руке «гарпию». Для более тонкой работы. Люси Ей повторно заштопали швы, перелили несколько пакетов крови, и теперь Люси комфортно отдыхала у себя в палате. Через час ей предстояла аудиенция с психотерапевтом, обусловленная ее потерей памяти: она-де забыла не только свое имя, но и все, что с ней было до того, как она пришла в себя перед раздвижными дверями больницы. Но ее он здесь не застанет. В интенсивной терапии ее ждал кое-кто из старых друзей, с которыми она не чаяла увидеться.