Количество трупов в этом деле неуклонно росло. «Волга» въехала во двор высотного дома на задворках популярного пивного бара. Детишек, похоже, отогнали – двор был пуст. Но зеваки присутствовали: высовывались из подъездных дверей, таращились из окон, с детской площадки. Тело, укрытое простыней, лежало под балконами. Оперативники в штатском уже работали. Демаков заметно волновался, но делал сосредоточенное лицо. «Надо предложить этому парню перейти в Комитет, – подумал Михаил. – Не век же ему опером бегать». Он опустился на колени, отогнул простыню. Неприятно засосало под ложечкой. Женщина была одета в трикотажный домашний костюм, похоже, импортный. На ногах – тапочки на завязках, вернее, одна тапка, вторая от удара улетела к кустам. Диковато смотрелись подкрашенные губы и ресницы. Женщина ударилась головой, треснул череп, потекла кровь, перемешалась с помадой… – Криминалисты здесь? – спросил Михаил. – Скоро приедут. – Пусть проводят осмотр и увозят тело. Здесь нет ничего интересного. Веди в квартиру, Сусанин. Дом был новый, с просторным подъездом, с квартирами улучшенной планировки. Лифт работал – шумно взмыл на восьмой этаж. Оперативники переминались у двери, увидев представителя КГБ, сделали почтительные физиономии. – В квартире точно никого нет? – Вроде нет… Но кто его знает? Демаков нас выгнал, осмотреть не успели. Но из квартиры никто не выходил, мы постоянно здесь находились. Квартиру осмотрели с оружием в руках. Посторонние отсутствовали. Две комнаты – довольно просторные, светлые, обставленные современной мебелью. Кухня вместительная, с импортным гарнитуром, югославской электроплитой. Что еще надо одинокой женщине, давно разменявшей пятый десяток? Балконная дверь была приоткрыта, ветерок теребил тюлевые занавески. На журнальном столике – записка. На ней стоял стакан с карандашами, чтобы не сдуло ветром. Поколебавшись, Михаил вышел на балкон, перегнулся через заграждение. Закружилась голова. Тело все еще лежало внизу. Прибыли криминалисты на «УАЗе» без опознавательных знаков, двое сидели на корточках, осматривая труп. Михаил вернулся в комнату, исподлобья уставился на предсмертную записку. Бедными родственниками мялись Некрасов и Москвин, не решались опередить начальство. Из прихожей высовывался любопытный Демаков – в квартиру его не позвали. «В моей смерти виновата только я, – гласил неровный крупный текст, написанный шариковой ручкой (сама ручка лежала здесь же на столе). – Прошу всех простить меня. Я предала свою страну, полностью осознаю свою вину и ухожу по собственной воле. Юленька, Маришка, не держите на меня зла…» Больше всего поразило поставленное в конце текста многоточие. Может, еще не все, есть возможность вернуться? Михаил вздохнул, уселся на тахту и задумчиво уставился на балконную дверь. Вытолкнули? Вытянул шею Вадик Москвин, прочел записку, сделал уважительную мину. Подошел Некрасов, тоже ознакомился с текстом. – Это что же получается, товарищ майор? – голос капитана предательски задрожал. – Работа закончена, шпион обезврежен? Не выдержала, поняла, что скоро ее схватят, морально сломалась… – Получается, что так, – вздохнул Михаил. – Надо проверить, не вытолкнули ли ее. – Но как же тогда записка? – растерялся Вадик. – Там вроде русским по белому написано… – Надо убедиться, что писала именно она. Это несложно. Могли заставить написать, потом столкнули. У постороннего, если он был, имелась масса времени, чтобы уйти. Мог через чердак, потом спустился по лестнице в соседнем подъезде… Демаков, пусть работают опера и криминалисты, ищут следы, снимают отпечатки пальцев. Опросите народ – может, кто видел постороннего или заметил что-то необычное… Он сидел в машине во дворе, провалившись в оцепенение. Знаменитое станиславское «Не верю» просто било в набат. Почему он не верил? Галина Сергеевна вполне подходила на роль Звонаря – как и все прочие. Неплохо зарабатывала, предпочитала современный стиль – в одежде, в дизайне жилища. Своенравная, прямолинейная, но скрытная. К тому же нервничала, расстраивалась, могла довести себя до ручки… Мертвое тело загрузили в «буханку» с медицинскими крестами и увезли. Во дворе появились люди, стали переговариваться, посматривали на черную «Волгу» с антенной. В присутствии сотрудников комитета милиция работала активнее. Демаков забрался в машину через полчаса. – Ух ты, что это у вас, товарищ майор? Система «Алтай»? – он полез к беспроводному телефону. – Руками не трогай, – буркнул Кольцов. – Подумаешь, – фыркнул Демаков, – да у нас всех такие штуки… Вспомнили анекдот про вьетнамского космонавта. «Слетал нормально, все хорошо, понравилось. Только русские надоели: сюда не лезь, это не трогай…» – В доме нашли пару рукописных листов, какие-то квитанции. Это ее рука, Галина Сергеевна писала записку. В квартире только ее отпечатки пальцев. На стакане с карандашами – тоже. И на ручке балконной двери. А также на ограждении, на которое она оперлась. Гости давно не приходили. Теперь о неприятном. Посторонних никто не видел – ни в подъезде, ни во дворе. Их, похоже, и не было. Падение с балкона произошло примерно в 9.30. За полчаса до этого к Мышковец зашла соседка из квартиры напротив. Женщина за сорок, уверяет, что всегда нормально общались. Вы говорите, Мышковец суровая – нет, в домашних условиях она была обычная, даже приветливая. Муж зарплату спустил, хотела попросить взаймы до получки рублей десять. Особа приличная, не пьет, ну, случилось такое… – Не рановато в девять утра приходить в гости? – проворчал Кольцов. – Выходной день, люди спят. – Так не в гости, а по делу, – возразил Демаков. – На базар соседке надо, сын обещал вечером заехать. Да и не спят так долго одинокие женщины… В общем, позвонила в дверь. Мышковец открыла – казалась не от мира сего. Словно тело осталось здесь, а сама куда-то улетела. Соседка выложила просьбу, та не сразу поняла, потом пожала плечами, ушла за деньгами. Соседка вошла в прихожую. Уверена, что, кроме Галины, в доме никого не было. Вернулась Мышковец, вся белая, сунула соседке несколько банкнот, даже считать не стала. Та оторопела, сказала, что только червонец нужен. Мышковец отмахнулась, буркнула что-то невнятное. На вопрос, все ли в порядке, кивнула, но смотрела не на соседку, а куда-то сквозь нее. Та не стала допытываться, просто ушла. Кстати, долг она теперь может не отдавать… Я к тому, товарищ майор, что это – самоубийство, как бы вам ни хотелось представить иное. За полчаса до случившегося она уже знала, что сделает. Понятно, что при этом не пела и не плясала. – Доказательств не хватает. – Хватает. Через полчаса другая женщина, Маргарита Семеновна из соседнего подъезда, развешивала на балконе постиранные полиэтиленовые пакеты. Их балконы практически рядом – в десяти метрах. Отличное майское утро, ничто не предвещало несчастья. Женщине 60 лет, бодрая, активная, бывшая профсоюзная работница. На соседний балкон вышла Мышковец. Маргарита Семеновна вежливо поздоровалась, но та будто не слышала. В лице ни кровинки, взгляд отсутствующий. Еще заметила, что Мышковец накрасилась. Никто Галину Сергеевну не сталкивал и не принуждал. Постояла, взявшись за перила, словно воздух набирала в легкие перед тем, как нырнуть… и перевалилась через ограждение. Маргарита Семеновна не поняла: какое-то новое физическое упражнение? Офигела, в общем. Перегнулась – а та лежит на земле. Тут и дошло до нее, дурно стало, попятилась в дом. Валерьянки выпила, снова вышла на балкон – а там уже кто-то кричит, люди бегают… Снова стало плохо, отдышалась, лекарство приняла. Женщина вменяемая, просто переволновалась. Милиция приехала, она и спустилась. Сама Мышковец с собой покончила, никто ей не помогал. Видели ее, товарищ майор? Одета нарядно, хоть и по-домашнему, голову помыла, накрасилась – чтобы красивой на асфальте лежать. Хрен поймешь этих баб… Трудно дышалось этим утром, словно самого расплющило об асфальт. Михаил поднялся в квартиру. Подтянулись сотрудники, недоуменно переглядывались. – Раскрыли дело, товарищ майор? – осторожно осведомился Вадик Москвин. – Не говори «гоп»… Не мы раскрыли – добрые люди помогли. Он сидел на тахте в гостиной, пытался реанимировать голову. Криминалисты уехали, остались лишь свои сотрудники. Блуждали по квартире, проводили обыск. Санкции от прокурора не требовалась. Несколько раз Михаил брал в руки записку, вчитывался в неровный текст, всматривался в буквы, пытался прочесть между строк. Подошел Вишневский, положил на журнальный стол твердую пачку болгарских сигарет «БТ». – Полюбуйтесь, товарищ майор. Шпионская камера «Пентакс». Нашли в шкатулке для ниток. Закрываем дело? Резиновые перчатки пока не снимали. Михаил осмотрел находку, открыл. Подобные штуки производились и на Западе, и в СССР. Компания изначально японская, теперь ее подразделения были разбросаны по всему миру. Шпионская аппаратура занимала существенный сегмент выпускаемой продукции. В пачке не хватало двух сигарет. Прощупывалось металлическое уплотнение. И вес изделия был больше, чем у стандартной пачки. Объектив маскировал рисунок. Затвор взводился выниманием на пару сантиметров определенной сигареты – как правило, крайней. Спуск производился возвращением сигареты на место. Извлечение устройства и смена пленки много усилий не занимали. Микропленка позволяла делать до пятидесяти снимков. Качество аппаратуры постоянно улучшалось – снятые фотокамерой документы читались легко. Вишневский забрал устройство, вернул через несколько минут. – Пленка отсутствует. Ничего удивительного – отснятый материал ушел по адресу. Михаил недоверчиво разглядывал шпионский атрибут. Покойная Мышковец курила. Но делала это на кухне, где имелась хорошая вытяжка, и использовала только закрытую пепельницу. – Где, говоришь, нашли – в шкатулке для ниток? Да вы издеваетесь, товарищи… – А что не так, товарищ майор? – удивился сотрудник. – Женщина одинокая, посторонние заходят редко. Где хочет, там и держит. Она же не рассчитывала, что придет КГБ и будет проводить обыск? В чем дело, Михаил Андреевич? У вас столько скепсиса на лице. – А сам подумай, как удобно: есть признание, человек мертв, лишнего не скажет – дело закрыто, и все довольны. – Так бывает, товарищ майор, – подал голос Швец. – В меру запутанная шпионская история с логичным окончанием. Шпионка не выдержала нервного напряжения и покончила с собой. Женщина все-таки. Она сама это сделала, по своему желанию, в трезвом уме и ясной памяти – следствием установлено. В этом и состояла главная загвоздка. Снова возникало неприятное чувство, что комитетчиков дурачат. Подставляли Запольского, потом Погодину, теперь Мышковец. Не может быть так просто, он это кожей чувствовал. Женщина прямая, своевольная, порывистая. Могла работать на американцев? Безусловно. Одинокая, не нужно утаивать свою деятельность от близких. В этом Вишневский прав. Была ли она шпионкой? Вопрос. Извилины грелись от напряженной работы. Странные метания Мышковец в последние дни: то туда съездит, то сюда. Шпион бы сидел тихо как мышь. Опять же визит к колдуну – товарищ явно замаскированный, советской властью подобная практика не поощряется. Визит успокоения не принес. Что с ней? Проблемы у родни? Есть дочь и внучка, живут в другом районе. Есть сын от первого брака, проживает в братской Венгрии. Проблемы с ней самой? Что с вами не так, Галина Сергеевна? Приболели? Ответ лежал на поверхности, следовало только приложить немного усилий. – Так, – сказал Михаил, – отставить эйфорию, все внимание на меня. Есть ощущение, что нас в очередной раз хотят объегорить. Дама с таким нравом не стала бы совершать самоубийство из одной лишь боязни быть раскрытой. Мы никоим образом на Галину Сергеевну не выходили. Да, нервная система, но волевые качества в порядке. Такие по пустякам суицидом не кончают. Давайте разбираться. Что уставились, товарищи офицеры? Прилетит вдруг волшебник? Не прилетит. Славин и Москвин, найти медицинскую карту Галины Сергеевны, она же прикреплена в какой-то поликлинике? Могла наблюдаться где-то еще, тоже выяснить. Такое понятие как семейный врач устарело, но вопрос проработайте. Мне плевать, что сегодня воскресенье – ищите выход, поднимайте людей в горздраве. Все, летите. – На чем лететь-то, товарищ майор? – осторожно спросил Москвин. – Да хоть на ФАУ-2! Вы еще здесь? Вечером – полный отчет, – он начинал злиться. Труднее становилось держать себя в руках. Сколько еще людей должно погибнуть? – Так, вы двое. Первое. Что за история с такси у гостиницы «Центральной»? Мышковец имела в машине беседу. Сотрудник, осуществлявший слежку, лица клиента не разглядел. Номер машины известен. Найти водителя и допросить. Вытянуть из него все до мельчайших подробностей. Второе – родственники Мышковец. Дочь Юлия и внучка Марина. Найти и тактично расспросить. У девушки горе, это понятно, надеюсь, умеете себя вести? Скорее всего, она еще не знает… Второе – сын в Венгрии. Не мне вам объяснять. Все, что сможете вытащить по этой теме… Вишневский и Швец без пререканий удались. – А мне куда, товарищ майор? – спросил Некрасов. – А ты займешься любимым делом, Виктор Алексеевич – пасти Штейнберга. Ты же не рассчитывал отдохнуть в красный день календаря? А я настрою на нужный лад свое начальство. Надо что-то делать с нашим заграничным другом… Вечером информация выливалась как из рога изобилия! Пухла голова от полученных сведений. – Фамилия таксиста – Сумин, – ровным голосом докладывал Швец. – Штейнберг, когда ушел от наблюдения, поймал машину в районе улицы Нарымской… – Стоп, – перебил его Кольцов, – это точно был Штейнберг? – Предположительно, – допустил Швец. – По сложению вроде он, одет в серый плащ свободного покроя, на голове кепка, надвинутая на глаза. Подбородок прикрывал тонкий шарф… Деталь одежды не по сезону, но клиент глухо кашлял, изображая простуду – думаю, это сценический атрибут. Очки в тяжелой оправе, вроде бы усы… В общем, рассмотрел клиента плохо, но допустил, что человек в машине и человек на фото – одно лицо. Он сидел сзади – выбрав такое место, чтобы шофер не подглядывал в зеркало. Говорил с небольшим акцентом – водитель посчитал, что он прибалт. Сунул червонец, сказал, что на час откупает машину. Сделка Сумина устроила. Червонец – средняя выручка за полдня. Поехали к гостинице «Центральной», там и стали. Потом появилась барышня, клиент ее позвал, попросил водителя погулять. Сумин не возражал, подышал воздухом, купил газету. Беседа в машине продолжалась минут десять-пятнадцать. Женщина ушла – как-то нетвердо, но он почти не смотрел. Сел в машину, клиент сказал, куда ехать. Вышел недалеко от вокзала, направился к арке, выходящей на улицу Сибирскую. В пути клиент молчал. Да, Сумину прокрутили запись с голосом Штейнберга. Записано на рынке, где он покупал продукты. Сумин допустил, что это голос клиента. Но точной гарантии дать не может. Сомневающийся у нас товарищ… – Сомневается – это правильно, – сказал Вишневский, – с нашим братом – как не сомневаться? Я тоже кое-что нарыл, товарищ майор. Юлия Малиновская, дочь Мышковец, характером, слава богу, не в маму. Известие об утрате встретила горькими слезами. Но я вел себя чутко, успокоил, как мог, и в итоге мы поговорили. Пятилетнюю дочурку временно отвели к соседям. Брак у Юлии развалился, толком не начавшись, есть молодой человек, но там все сложно. Живет в Дзержинском районе, работает преподавателем рисования в художественной академии. Отношения с матерью были неровные, но общались, и своих девчонок Мышковец любила. Мать в последний месяц была задумчивой, часто уходила в себя. Ее что-то тревожило, но на вопросы она отвечала, что все в порядке, устает на работе. У Юлии свои заботы, поэтому она сильно не приставала. Общались в основном по телефону. Пару раз Мышковец приезжала к ним в гости. Случившееся с матерью стало полной неожиданностью. Не может поверить, что мать покончила с собой. – С дочерью в последнее время ничего не происходило? – Я спросил. Девушка напряглась, но отнекиваться не стала. В подъезде три дня назад ее сильно напугали. Свет не работал, кто-то гнался за ней по лестнице. Добежала до квартиры, ключи уже в руке – и нет никого, тишина. Чуть кондрашка не хватила. Влетела в квартиру, заперлась. Больше ничего. В милицию заявлять не стала: они же люди занятые, им не до буйных фантазий граждан. А позавчера с дочерью дорогу переходила – чуть машина не сбила. По переходу шли, ничего не нарушали. Лихач на «Жигулях» дал по газам – и резко встал, едва их не ударив. Словно нарочно это сделал. Малышка – в слезы, Юлия – в крик. Перепугались – не описать. А водитель сдал обратно, объехал их и – в ближайший переулок. Лица она не разглядела, номер не запомнила. Полчаса еще трясло, дочку успокаивала. Матери обо всем рассказала в тот же вечер по телефону… – Пока укладывается в версию, – кивнул Кольцов. – В какую? – насторожился Вишневский. – Почему у нас нет этой версии? Я, кстати, не закончил. Считалось, что Борис Фирсов – сын Мышковец от первого брака – проживает в Венгрии. Информация устарела, в данный момент он проживает в израильской Хайфе. Переехал туда с новой семьей отца четыре месяца назад. Информация в ОВИР, кстати, не поступила, добывали по ведомственным каналам. – Интересно, – удивился Кольцов, – но не думаю, что дело связано с антисоветчиной. Мышковец бы за это не наказали и не факт, что уволили бы с работы. Она не отвечает за бывших родственников. Вряд ли сын писал ей из Израиля – такие письма обязательно проходят через наше ведомство. Ее бы вызвали на беседу. Но ничего такого не было. – Не было, – подтвердил Вишневский. – Но факт есть, и он прямо вопиет. Кстати, известно, что Бориса вызывали в израильскую полицию и пытались инкриминировать связь с русской мафией. Это, конечно, вздор. Когда бы успел? Но кто-то настучал, а сигнал обязаны проверить. Бориса отпустили, но посоветовали далеко не отдаляться. Парню, кстати, 28 лет. Его сестре Юлии – 24. Отец непрост, раз ухитрился отвоевать опеку над сыном. – Горжусь нашими органами, – усмехнулся Кольцов. – Мы за считаные часы узнаем, что происходит в другой стране с интересующими нас людьми. Осталось научиться выяснять, что происходит у нас под носом. – Мы работаем над этим вопросом, товарищ майор, – с важным видом сообщил Вадим Москвин. – У Мышковец была терминальная стадия рака желудка.