— Ну и? — Вчера вечером, когда мы поняли, что Ава Дорн была автором и маски, и картины Мари-Луиз, я пошел сюда перекусить и перекинуться словечком с этим мужиком, хозяином местным. Посмотреть, что он скажет. И узнал, что они общались. — То есть он был с ней знаком? Бернард кивает. — Но сказать ему особо нечего. Он повторил то, что всем и так известно. Что несколько лет назад она заехала на паром в сторону материка на своей машине, но так никогда и не съехала с него. — Упала за борт. — Я показал ему фотографию картины Мари-Луиз, но он ее прежде не видел. Потом показал маску Мии. О ней он тоже ничего не знал. — Ладно. И зачем же мы здесь? — Из-за вот этого, — произносит Бернард и указывает на стену за спиной Эйр. Там висит квадратная картина тех же тонов, что и большая, на которую они только что смотрели. По периметру она увита рыбацкой сеткой со стеклянными поплавками и привлекает гораздо меньше внимания. — Я обычно прихожу сюда пообедать пару раз в неделю. Так что стены эти я знаю. Так вот та, она новая. — Ну и что? Он купил картину. Арестовать его за это? Эйр снова смотрит на картину. Внизу под рамой белеет табличка. — Да, смотришь, куда надо, — говорит Бернард. — Рама новая. Я сходил утром в багетную мастерскую. Они сказали, что иногда им приносят полотна Авы Дорн. Полотна, которые выглядят совсем новыми или, во всяком случае, не встречались прежде на рынке. Она же знаменита, эта Дорн. Парень в багетной мастерской много знал о ее творчестве и был очень озадачен. — Погоди-ка, так ты веришь, что она… — Я ни во что не верю. Но похоже, кое-кто из коллекционеров обрамляет новые полотна Авы Дорн. Эйр снова оборачивается к большой картине. Нижняя часть тел у фавнов козлиная. Волосатая. Мускулистая. Горизонт за их спинами светится едким охряно-желтым светом. Такой же свет был на картине с детьми в масках животных: пронзительный, насыщенный и жгучий. Эйр пытается понять, на что же она на самом деле смотрит. Кажется, что фигуры не освещены, а скорее растворяются в желтом свете. На картинах Авы Дорн главное не дети или полулюди, главное — свет, который прикидывается задним планом. — Что с тобой? — спрашивает Бернард. — У тебя такой вид, будто ты нечистого увидала. 14 Вечер обволакивает остров, уже почти семь, когда Санна садится в машину и направляется на юг, в сторону кладбища, где покоятся Эрик и Патрик. Она провалялась в постели весь день, тщетно заставляя себя подняться. Телефон, лежащий на соседнем сиденье, начинает вибрировать. — Да, — устало отвечает она. — Едешь на кладбище? — спрашивает Экен. — Чего тебе? — Джек Абрахамссон. Я хочу, чтобы ты вернулась на работу завтра рано утром, попробуем со всем разобраться. — У меня нет сил. — Он хочет говорить только с тобой. — Вы и сами разберетесь с этим. — Но ты… Санна больше не слушает. Она знает, что должна идти навстречу. Не быть неудобной и злопамятной. И что может потерять работу, если не соберется, не поедет назад и не поможет с расследованием. Она кладет трубку. А еще она знает, что приедет на кладбище уже затемно. И все же, думает она, Вильгот Андерссон будет выхаживать взад-вперед по скрипучему деревянному полу у себя в гостиной пасторского дома, нацепив воротничок священника, который на самом деле сейчас совсем не нужен. Она представляет, как он то и дело будет поглядывать на небольшое кладбище, видное через окно с железным переплетом стекол. Она думает о его доме, заставленном столиками и этажерками. Повсюду громоздятся книги, старые диски и разномастные подарки, преподнесенные ему прихожанами. Чего тут только нет: безделушки, от фарфоровых кошек до трав в самодельных цветочных кашпо на шестиногих основаниях, украшенных крестом. Но лучший подарок, по словам самого Вильгота, он получил от нее: ее доверие к нему в том, что касалось Эрика. Много лет прошло с тех пор, как Эрик появился на пороге его дома посреди ночи, сонный, ничего не понимающий, напуганный. Ни она, ни Патрик никогда не посещали службы Вильгота, к тому же вся округа знала, что Патрик атеист и неприкрыто выражает свою неприязнь к церкви. Но Эрик ходил во сне. Он самостоятельно пересек дорогу и очутился перед дверьми пасторского дома. Когда Вильгот позвонил, ей пришлось отвечать шепотом, чтобы избежать семейной ссоры. Еще через несколько минут она была у него, чтобы забрать сына, который все еще не проснулся окончательно. Эрик не хотел идти домой, вместо этого он направился к дверям церкви. Когда она попыталась увести его, он стал упираться и плакать. Вильгот предложил им войти в церковь и немного посидеть там вместе с ним. Оказавшись внутри, Эрик тотчас пошел к крестильной купели. Увидев это, Вильгот предложил ей вернуться на следующее утро и поговорить о крещении сына. Она помотала головой и, не раздумывая ни секунды, произнесла: «Нет, мы сделаем это прямо сейчас, пока мой муж не проснулся». Ситуация странная, но она связала их на всю жизнь. Она знает, что тайну крещения Эрика той ночью Вильгот унесет с собой в могилу и не раскроет никому даже теперь, когда ни Эрика, ни Патрика нет в живых. Она оставляет машину рядом с маленьким кладбищем и проходит за ограду. Присаживается на корточки у могилы, достает две свечи и коробок спичек. Она вглядывается в пламя двух свечей, блуждает взором по камню, на котором высечены имена, «Патрик и Эрик». Чуть поодаль покоятся ее родители. Над их могильным камнем раскинулся розовый куст. Она думает, что его, должно быть, посадил здесь Вильгот. С тех пор как она увидела, с какой заботой Вильгот отнесся к Эрику, она привязалась к нему. Ее завораживали кипучий темперамент священника, его громоздкая, плотно сбитая фигура и сам факт, что он переехал не просто на остров, а в самый маленький его приход и сделал его своим домом. Она никогда не была религиозна, но когда Эрик был маленьким и только начал говорить целыми предложениями, у него вдруг появились какие-то странные игры с зеркалами. Он беседовал с ними. С кем-то или чем-то, что видел по ту сторону стекла. Желая прекратить эти игры, она убрала прочь из дома все зеркала и запрятала их в чулан. Но в один из дней обнаружила сына в подвале. Он вытащил откуда-то зеркало, сидел и рыдал над ним. В детской поликлинике ей сказали, что беспокоиться не о чем: «Все дети иногда что-то придумывают, и лучшее, что вы как родитель можете сделать, это оставаться спокойной». Патрик тоже не воспринял всерьез ее страхи, так что она оказалась один на один с переменами, происходившими в сыне. Пока не встретила Вильгота. Спустя всего неделю после крещения игры Эрика с зеркалами стали более жизнерадостными, теперь зеркала заражали его смехом и улыбками, а возникшие между ней и Вильготом доверие и дружба становились все крепче. Во всем остальном Санна была рационалисткой, но если дело касалось Эрика, это отменяло любые правила. В кладбищенской тишине есть особый покой. Она соскребает землю с маленького могильного светильника, чтобы открыть окованное заржавевшим железом стекло. — Я прождал весь день. Она узнает прокуренный голос Вильгота. Священник вдруг вырастает за ее спиной. Она встает с колен, но не оборачивается. — Сегодня ему исполнилось бы пятнадцать, — говорит она. — Мне нужно было собраться с силами, чтобы приехать сюда. Вильгот делает еще один шаг к ней, теперь они стоят бок о бок. Свечи отбрасывают снизу свет на его кожу, матовую, как замша. Складки на его лице образуют причудливые лабиринты. — Как ты? — спрашивает он. Санна кивает в сторону поваленного могильного камня. — Я думала, вандалов больше не осталось. — Нет, временами случается. Но я воспринимаю это со смирением. Пока у меня есть силы поднимать камни, нет смысла ругаться и требовать возвести забор повыше и навесить засовы на калитки. — Вы же можете установить камеру наблюдения. — Господь наблюдает за всеми нами. И собственно говоря, наших средств хватает лишь на это наблюдение. Слышал, что у нас чуть не появились новые соседи, — помолчав, добавляет он. — Да. Чуть. — Но ты была не готова? Всему свое время, — продолжает он, не дождавшись от нее ответа. — Ты сможешь двинуться дальше, когда будет нужно. Давай зайдем ко мне ненадолго. Здесь слишком холодно и ветрено. Под защитой спины Вильгота порывы ветра не кажутся такими сильными. Пока они идут по склону от кладбища к пасторскому дому, Санна рассматривает его спину и думает, что она уже не выглядит такой мощной, как прежде. Наверное, ничего странного в том, что годы берут свое и им подвластны даже эти широкие плечи. — Слишком много времени проводишь в этой старой колымаге, — говорит он, голос его приглушает ветер. — И кстати говоря, сомневаюсь, что Патрик так уж хотел бы, чтобы ты ее берегла. Ездить на ней небезопасно. Вильгот уже стоит на вершине холма. Он кажется силуэтом из театра теней. Стоит так и смотрит вниз на нее с широкой улыбкой. Она чувствует, как пот стекает у корней волос, пока она с трудом делает последние шаги к нему. — Идем же, — со смехом произносит он и протягивает ей руку, чтобы помочь подняться оставшийся отрезок пути, — а то еще мертвых разбудим. Кухня в доме священника теплая и уютная. — Точно не хочешь хотя бы глоток холодной воды? — спрашивает Вильгот, кивком указывая на ее кофейную чашку. Она мотает головой. Они сидят друг напротив друга за его стареньким раскладным столом. Он зажег свечи, а на одном из окон горит керосиновая лампа. Снаружи глухая темень, ни света в окнах соседей, ни звезд на небе.