— Да, я из полиции, и мне нужно поговорить про «Рассвет». Несколько детей там подверглись инсценированному расстрелу. Ей кажется, что на лице Кранца мелькает тень грусти, прежде чем он успевает отвернуться. — Детей? — переспрашивает он. — После этой инсценировки кто-то из них начал драку, — она тихо вздыхает. — Вы понимаете, что я говорю? Он кивает. Она аккуратно достает маленький пакетик для вещдоков с фотографией из «Рассвета» и кладет ему на колени. — Мы пытаемся выяснить личность мальчика, который изображал волка, — произносит она. Неровные ногти Кранца скользят по лицам детей. — Где он? — шепчет старик. Мобильный телефон медсестры пищит, она встает и выходит из комнаты. Санна подносит фотографию ближе к лицу Кранца. — Кто это? — спрашивает Санна и тычет пальцем в ребенка рядом с Мией. — Вы помните, как его зовут? Кранц отталкивает от себя снимок. Потом откатывается на своем кресле подальше в угол. Там он сцепляет руки на коленях. Он сипит, закрыв глаза, дыхание его замедляется и превращается в тихий храп. Санна оглядывается по сторонам. Мебель здесь, похоже, больничная. Из светлого лакированного дерева. Неубиваемая. У стены стоят письменный стол и кресло. Она бросает взгляд на продолжающего спать Кранца. Скользнув к столу, Санна начинает осматривать ящики, по очереди выдвигая их. Они глубже, чем ей казалось. И все пустые. — Простите, — раздается громкий и внятный голос Кранца. — Я то и дело засыпаю. Он полностью проснулся, сидит и смотрит на нее. Она выдавливает нервную улыбку, которая удается ей весьма скверно. — Дети, вы помните их имена? — делает она еще одну попытку. Входит медсестра. Она обращает внимание на выдвинутые ящики стола и отводит Санну в сторону. — Может быть, мы продолжим в другой день? — шепчет она Санне. В груди у Кранца что-то вдруг начинает громко свистеть. Он прижимает руку к груди и поворачивается к медсестре. И тогда Санна видит, что он плачет. Взгляд у него тревожный. Затуманенный. — Где я? — бормочет он. 27 Санна тянется за папкой, которая лежит на полу со стороны пассажирского сиденья. Она пролистывает фотографии с мест преступления и останавливается, добравшись до фото Мари-Луиз Рооз. Огромный диван. Тощий лик Мари-Луиз. Рука, свисающая с дивана и запахнутое на теле голубое кимоно. Красивая ткань старательно украшена вышитыми цветами. И порвана бесчисленными ударами ножа. На ее тело обрушилась чья-то исступленная безумная ярость. Эйр права, невозможно представить, чтобы это мог сделать подросток. Она постукивает пальцами по рулю, смотрит на квартал, в котором живет Инес Будин, и думает, что Эйр вечно опаздывает. Пока ждет, она дозванивается до Фабиана из отделения судмедэкспертизы. — Да? — его голос звучит отрешенно. — Я хочу обсудить с тобой ранения на груди жертв. У тебя будет минутка? — Ммм. — Фабиан? — Я слушаю. — Мне позже перезвонить? — Нет, валяй. Он откладывает что-то в сторону, слышен лязг металла. — Когда мы обсуждали Мари-Луиз Рооз, ты сказал, что раневые каналы на ее теле очень глубокие, — говорит она. — Что на каждый удар пришлась большая сила. — А? Да, точно. — А Ребекка Абрахамссон и Франк Рооз? Ты уверен, что там раневые каналы тоже глубокие? — Я же вам отправил протокол результатов вскрытия, ты что, пытаешься подловить меня на халатности? — шутливо реагирует он. Санна захлопывает папку и находит в телефоне фотографию детей. Она пересняла ее себе на телефон, прежде чем отдать оригинал Суддену. — Мне просто интересно, можешь ли ты сделать какие-то предположения о росте и комплекции преступника? О его физической силе… — Я вам сказал, когда вы приходили: этот человек мог обладать большой физической силой, но это необязательно, если учитывать, что раны были нанесены сверху. Угол нанесения ударов дает нападающему преимущество. — То есть чисто гипотетически преступником мог быть, ну скажем, подросток? В трубке на несколько секунд повисает молчание. — Да, — голос Фабиана звучит неуверенно, — чисто гипотетически, это возможно. Но более определенно я ничего тебе сказать не могу. — А еще что-то тебе пришло в голову? — Нет. — Уверен? — Задавай конкретные вопросы, если тебе нужно мое мнение о чем-то вне протокола. А то мне работать надо. Санна сидит молча. — Так ты считаешь, преступник — молодой человек? — первым прерывает молчание Фабиан. — Да. — Подросткового возраста? — Да. — Но? Она не отвечает. — Санна? — Да, прости… Я просто задумалась о фактах, которые говорят в пользу этого. — Эй, ты же всегда доверяла своей интуиции. — Что верно, то верно. Она вешает трубку. Все началось с самоубийства Мии Аскар, напоминает она себе. Она и есть связующее звено между всеми жертвами. А потом сами места преступления. Везде кровавая баня. Почерк убийцы, печать его ярости. Исступленные удары ножом. Кто-то, кого переполняет бесконтрольная ненависть. Кто-то, кто мстит за смерть Мии Аскар. По словам Бергмана, Мия близко сдружилась с одним мальчиком в лагере, между ними установились особые отношения. Он рассвирепел, полез в драку ради нее. Уже в то лето, думает она, еще когда они были детьми. Если Мия лишила себя жизни в маске, почему бы преступнику не отправиться мстить за нее, надев свою? Может быть, они даже договорились об этом заранее? Она еще раз открывает фото на телефоне. У мальчика, стоящего рядом с Мией, карие, почти черные, глаза и слишком хорошо сложенное для ребенка тело. Правая рука свисает вдоль тела, левую он прячет у себя за спиной. Что-то он держит в ней, скрытое от постороннего взгляда. Она снова перезванивает Фабиану. — У меня есть конкретный вопрос. Не для протокола. — Да? — По твоему мнению или предположению, убийца левша или правша? Если посмотреть на раневые каналы, их направление по отношению к тому месту, где находился преступник, и подумать о его действиях? — Погоди-ка. Слышны его шаги по залу, потом щелканье клавиатуры. Он пошел смотреть свои записи и фотоматериал. Она терпеливо ждет. — Он левша? — не выдержав, подгоняет его Санна.