— Хорошо. Но эта ее соседка ничего не видела и не слышала сегодня ночью? — Не больше того, что сейчас видим мы. И никаких других свидетельских показаний у нас пока нет. Санна медленно подходит к дивану. Перед ее глазами чудовищная картина произошедшего. Мари-Луиз Рооз, тщедушная семидесятичетырехлетняя старушка, лежит, свесив одну руку с дивана, другая ее рука вытянута вдоль тела. На ней синее кимоно, которому, похоже, много лет. Шелковая ткань с вышивкой нарядным покрывалом укутывает тело. Лишь на груди кимоно грубо порвано: некий острый предмет насквозь продрал ткань и человеческую оболочку. Кимоно стало сосудом, наполненным темной жижей. На горле зияют две раны. Одной, глубокой и протяженной, жертве перерезали горло. Другая, покороче, пересекает первую под углом. Крестом. Серо-сизые волосы Мари-Луиз обрамляют лицо. Кожа бледная и бескровная. Лоб высокий, изборожденный мелкими морщинами. Щеки ввалились, словно из нее выкачали весь воздух. Волевой подбородок отбрасывает острую тень на израненное горло. Глаза плотно сомкнуты. Санна бросает взгляд на телевизор, стоящий напротив дивана. Рядом с ним лежит раскрытая коробка от диска. Документальный фильм о певице Алис Бабс «Алис и я». — Я не стала осматривать ее без тебя, — поясняет Эйр и направляет свет фонарика на лежащее тело. — Приступим? Санна кивает. Эйр осторожно подходит к дивану, переставляет одну из пластиковых панелей и встает на колено перед свисающей с дивана рукой Мари-Луиз Рооз. Склонившись над ней, она светит фонариком на кисть руки. Кожа совершенно чистая, без единой царапины. Но продолжение осмотра показывает, что выше рука покрыта порезами. — Она даже не успела оказать сопротивление, — произносит Эйр. — Только попыталась защититься. Санна кивает. Эйр поднимается на ноги и указывает на горло жертвы. — Мы можем предположить, что сначала он сделал вот это. А потом начал ее кромсать. Порезы на руках. Глубокие колотые и резаные раны на груди. Их слишком много. Жертва подверглась зверскому нападению. Кто-то бил, кромсал, колол Мари-Луиз Рооз в неистовом безумии, стремясь лишить ее жизни. — Детей у нее нет, муж инвалид. Блин, кто же мог ее настолько сильно ненавидеть, чтобы такое сотворить? — произносит Эйр. Санна сокрушенно мотает головой и делает глубокий вдох. Единственный человек, который мог бы ответить на этот вопрос, исчез без следа. — Мы должны найти ее мужа, — отвечает она. Она звонит по телефону. Когда на том конце отвечает Йон, Санна отдает ему распоряжение привлечь к поискам самую крупную добровольческую поисковую организацию. Чтобы найти Франка Рооза, им нужно задействовать любую возможную помощь. Закончив разговор, она некоторое время стоит молча и рассматривает лицо Мари-Луиз. Посеревшие морщинистые губы. Прямой нос, который из-за проступивших с одной стороны бурых пигментных пятен кажется искривленным, как будто сломанным. Воспоминание о вчерашнем дне, о юном безжизненном лице Мии Аскар, внезапно кажется ей бесконечно далеким. Она оборачивается, уловив небольшой сквозняк, и замечает коридор, ведущий куда-то из гостиной. — Пойду поищу книги, — бросает она Эйр. Коридор узкий, там совсем нет дневного освещения. Его заменяет несколько тусклых настенных светильников. На стенах темно-зеленого цвета висят многочисленные картины. Что-то в золоченых рамах, но по большей части рамы красного дерева и довольно старые с виду. Коридор такой длинный, что, кажется, он никогда не кончится. Когда Санна наконец доходит до конца коридора и готова ступить в следующую комнату, она вдруг замечает на стене написанную маслом картину. Она висит чуть ниже уровня глаз и легко могла бы затеряться среди остальной коллекции. На первый взгляд в ней чудится некий налет романтизма. Семеро босоногих ребятишек выстроились в ряд на летней лужайке или чем-то вроде того. Окружающий их пейзаж выглядит загадочным, почти сказочным. Но лица детей говорят о чем-то ином. Все они в масках разных животных. Здесь есть свинья, павлин, осел, собака, коза, лиса и волк. От вида лисьей маски ее охватывает омерзение. Она до неприятного подробно прорисована и, как и некоторые другие животные на картине, мерзко ухмыляется. Глаза глубоко посажены и подведены черным. Ее поражает, что морды животных выглядят состаренными и огрубевшими, тогда как детские тела изображены нарочито пухлыми, с розовым младенческим румянцем. Разглядывая картину, она обращает внимание и на то, как на ней выписан свет. Он кажется жгучим и ярким, как если бы небо, нависшее за детскими спинами, пылало огнем. В маленькой библиотеке, которой оканчивается коридор, стоит мрак. Ей приходится на ощупь искать на стене выключатель. Все здесь в идеальном порядке. Переводы псалмов, которые точно насчитывают несколько сотен лет, первые издания знаменитых романов и масса других книг. Корешки многих из них выглядят блеклыми и невзрачными. Не будь защитных стекол с цифровыми замками и сигнализацией на каждой полке, вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову, что эти книги стоят немалых денег. Темно-зеленая штора скрывает один из углов комнаты, свисая от потолка до самого пола, и оттуда чуть тянет ветерком. За ней скрывается французское окно, ведущее прямо в сад. Кто-то в округе рано встал и разжег костер из листьев и веток, Санна чувствует сухой затхлый запах и слышит потрескивание близкого костра. Она выходит в сад на пожухлую лужайку. В отличие от парадной части сада, примыкающей к фасаду дома, эта совсем невелика. По периметру она обсажена туями и кустистой сиренью, которые скрывают этот участок сада от посторонних глаз. Но кое-где из-за засохших ветвей в живой изгороди успели образоваться дыры, достаточно большие, чтобы сквозь них смог пробраться взрослый мужчина. Она стоит прямо на линии отступления преступника. Сверху слышится скрип открываемого окна. Единственный дом, из которого виден этот кусок сада, — соседский, и вот теперь соседка стоит у окна и смотрит на нее. — Вы не могли бы попросить их перестать палить листья? — кричит она. Она смотрит на ее лицо против света. Плечи опущены, шея теряется в складках кожи. — Вы точно совсем ничего не заметили утром в саду? — спрашивает Санна. — Нет, — отвечает соседка. — Может, что-то слышали? Хоть что-нибудь? — Нет. Ничего. А не то я бы вам рассказала. Санна кивает и идет обратно к двери в сад. — У меня бронхи слабые. Скажите им, чтобы затушили костер. В гостиной Эйр стоит перед большим букетом цветов. На изящном столике рядом с вазой лежит небольшая стопка глянцевых журналов. Эйр изучает воткнутую в букет карточку. — Что там написано? — спрашивает Санна, заходя в комнату. — Она отдала в дар все свои книги. Это открытка из местной библиотеки. — Надо проверить. Выясни, с кем она общалась в библиотеке и был ли кто-то недоволен фактом дарения. Глядя на Санну в этом туманном утреннем свете, Эйр думает, что ее ледяной взгляд и светлые волосы отлично дополняют друг друга. Она поражает какой-то холодной, отстраненной красотой, когда стоит вот так, замерев на месте, и разглядывает Мари-Луиз. — Ну, так это. Что тут за фигня стряслась, как думаешь? — интересуется Эйр. — Кто бы это ни сделал, он постарался гарантировать, чтобы в ней не осталось ни капли жизни. Никогда не видела ничего подобного. Одного-двух ударов ножом было бы достаточно, а здесь… Такая злоба… Санна умолкает на полуслове. — И? — настаивает Эйр, машинально проводя пальцем по корешкам журналов. — Что ты обо всем этом думаешь? — Это журналы о садоводстве? Эйр берет в руки один, поворачивает к себе обложкой и читает название. — Скорее, какие-то каталоги. — Чего? — Всяких заграждений. Вот этот про доски и ограды. — Она подцепляет еще один. — А тут про каменные стены. Против своей воли Санна вдруг вспоминает те бессчетные выходные, которые они с Патриком провели в поисках надежных ограждений, когда Эрик был маленьким. — Я так понимаю, им нужен был новый забор для внутреннего дворика, — подытоживает Эйр. — Дома тут, конечно, красивые, но расположены охренеть как близко друг к другу. Самый верхний каталог в стопке распахнут на странице, где сравниваются преимущества заграждений из стекла и плексигласа. Внезапно Санна вспоминает резиновые сапоги, которые заметила при входе в дом. Они были все в грязи. Вот только лужайка перед домом покрыта ровной бархатистой травкой. И никаких грядок, требующих ухода, она тоже нигде не приметила. — Заграждения против ветра, — произносит она. — Им не забор был нужен, а заграждение против ветра. Она набирает еще один номер и прислоняет трубку к уху. — Бернард? Мне нужно выяснить, есть ли у Мари-Луиз и Франка Рооз еще какая-то собственность помимо дома в квартале Сёдра Виллурна. 4 Черный «Сааб» сворачивает с сельской дороги на широкую гравийку. Санна косится на сидящую рядом Эйр. — Что, укачивает? Эйр кивает и судорожно сглатывает. Очень скоро тошнота заставит ее выскочить из машины, но пока она старается сосредоточиться на чем-то другом. Она мучает ее с самого отъезда из Сёдра Виллурна, откуда они отправились в заповедник на юго-западном побережье острова. Там у супругов Рооз летний домик. Всего в паре километров перед ними открывается вид на море. Йон Клинга следует позади на своем автомобиле. Дорога сюда из города заняла не меньше получаса, и за все время им встретилось не больше десятка машин, причем половина из них трактора или еще какая-то сельскохозяйственная техника. Окрестности по большей части заросли кряжистым прибрежным лесом. Голые узловатые стволы деревьев изогнулись в сторону от береговой линии. Хруст гравия под колесами напоминает Эйр о том давно прошедшем дне, когда она вдруг осознала, что мир обманул ее, что он совсем не так надежен, как она думала. Она только недавно сдала на права, и в тот день они с Сесилией отправились в гости к папе. Он тогда снимал загородный домик километрах в двадцати от города, где они с сестрой выросли. Было лето. Стояла жара. Оставшийся кусок гравиевой дороги проходил через участок заболоченного леса с такими же голыми стволами деревьев, как здесь. Она помнит, как зашуршали под колесами мелкие камушки, когда на повороте ее ослепило внезапным светом. Ощущение, что стряслось что-то непоправимое, охватило ее даже раньше, чем она поняла, что это за синий мерцающий свет. Вдоль дороги выстроилось несколько полицейских автомобилей, а в воздухе она заметила приближавшийся вертолет. Недолго думая, Эйр остановилась у обочины и попыталась понять, что здесь произошло. Наверное, ей казалось тогда, что она могла бы как-то помочь, она уже не помнит. Вокруг никого не было видно. Она вылезла из машины и углубилась в лес. Занятые своим делом полицейские не заметили ее приближения, наверное, они и сами только что прибыли на место. Ей никогда не забыть увиденного там, в лесу, на земле между деревьями. Крохотные ножки, вывернутые ступнями вверх, к небу. Обнаженное тельце кажется совсем бесцветным. Маленькая девочка, похожая на тусклую пластмассовую куклу, у которой кто-то отломал руки. На вид ей не больше четырех или пяти лет. Эйр стояла в нерешительности среди деревьев, ее захлестывала ярость, она чувствовала, как на теле проступает холодный пот. Полицейский в форме попытался увести ее оттуда, но она не могла разобрать его слов. В ушах они звучали невнятным шумом. Она не помнила, как оттолкнула его, как материлась, позже ей сказали, что ее поведение было совершенно недопустимо. Месяц спустя руки девочки нашли в мусорном контейнере вместе с одеждой. Вскрытие показало содержание хлора и героина в крови, сосуды были сильно повреждены. Но на этом все кончилось. Опознать ребенка так и не смогли, как и выяснить, где было совершено убийство, прежде чем тело бросили в лесу, как сломанную игрушку. Не нашлось ни одной зацепки, которая вела бы к тому или к тем, кто был повинен в этом преступлении. В течение нескольких недель Эйр не могла думать ни о чем другом, кроме судьбы девочки. Она думала о бессмысленности произошедшего. О том, как мир предал эту малышку и до, и после смерти. В какой-то момент она дошла до мысли, что и сама причастна к этому предательству, потому что только и может, что читать в газетах о том, как продвигается дело. В конце концов Эйр не выдержала и подала заявление на учебу в полиции.