– Не так давно это было прекрасное графство, – пробормотала Пег. Сейчас окрестности Оксфорда выглядели так, словно настал конец света. Луга и пахотные земли были изрыты, разорены и истоптаны копытами, будто здесь проскакали четыре всадника Апокалипсиса. От рощ остались одни пни. А среди комьев развороченной земли посверкивали лужи, отражавшие клочки неба. Впереди на обочинах дороги темнели две только что возведенные земляные насыпи, служившие примитивной защитой для моста. Справа, на расстоянии, виднелись еще несколько насыпей. Коричневый крутой гребень обхватывал северную сторону города. Вероятно, это защитная стена, но выглядела она так, словно раненый ландшафт поднялся на задние лапы, как огромный зверь, пытавшийся обороняться. На земляных склонах копошились фигуры с лопатами и тачками. – Не похожи они на солдат, – пробормотала Мейкпис. Среди работавших были мужчины и женщины всех возрастов и даже дети. – Это жители Оксфорда. Выполняют свой долг по защите города, – пояснила Хелен. – Либо это, либо плати пеню, – буркнула Пег. – Если бы передо мной стоял такой выбор, мне бы, возможно, тоже пришлось взять лопату. За мостом и земляными укреплениями открылся величественный каменный арочный мост, охватывавший путаницу речных притоков. Перебравшись через него, они миновали прекрасное золотисто-песочное здание – колледж Святой Магдилены, если верить Пег, и приблизились к обветренным серым стенам. Часовой у ворот глянул в бумаги Хелен, держа их вверх ногами, и знаком велел проезжать. Фургон медленно вкатился в ворота, и они оказались в Оксфорде. После Лондона это был первый большой город, который увидела Мейкпис, прекрасный и жуткий одновременно, и она сразу, без пояснений, поняла, что с этим городом что-то неладно. Улица была широкой и красивой, дома – высокими и великолепными. Но прежде и сильнее всего ее поразил смрад, от которого в желудке все переворачивалось. Вдоль дорожек, по которым они проезжали, тянулись вонючие канавы, забитые гнилью и мусором. В одном переулке она увидела останки дохлой лошади с побелевшими глазами и кожей, усеянной зелеными мухами. Почти рядом дети набирали кувшинами воду из лужи. Лица горожан на людных улицах были осунувшимися, изможденными, многие в шрамах. В воздухе будто маячил призрак голода, и во рту у Мейкпис появился вкус неизбывного отчаяния. Все казалось таким же разоренным и растерзанным, как земля в окрестностях Оксфорда. Красота только усугубляла ситуацию. Мейкпис глазела на огромные здания со стройными колоннами, каменной резьбой, тонкой, как кружево, и башнями, которые могли бы украсить даже собор. Здания высоко держали голову, но их фасады были грязны и смердели. Все равно что поблекшая, полубезумная придворная красотка в изящном туалете. Хелен остановила фургон у Мертонского колледжа и отдавала приказы. Пока бочонки разгружали, Мейкпис рассматривала золотистый камень здания и причудливые дымовые трубы. – Нам отвели комнаты, – объявила Хелен. Они втроем последовали за молодым человеком, который повел их через две улицы и открыл дверь лавки «белого» пекаря, который пек дорогой белый хлеб для аристократов. Сам пекарь, тощий сорокалетний мужчина с хорошими манерами, смиренно кивнул, когда ему сказали, что предстоит принять еще больше гостей, и даже ухитрился вымучить нечто вроде улыбки при виде Хелен, протянувшей ему несколько листочков бумаги. – Что это? – шепотом спросила Мейкпис у Пег. – Плата за постой… или станет платой, как только война будет выиграна, – решительно ответила Пег. – Тогда все верные слуги короля смогут предъявить эти расписки и получат все, что им должны. Мейкпис начинала понимать, почему у пекаря такой расстроенный вид и почему полки его лавки пусты. Расписки – всего лишь ничем не подкрепленные обещания короля. И возможно, не слишком пригодятся, чтобы отогнать волка от двери. Вновь прибывших проводили в крохотную каморку с убогой походной кроватью и маленькими окнами. – Простите, но лучшего помещения нет, – устало вздохнул пекарь, – потому что все забито постояльцами. У нас уже есть офицер, свечных дел мастер, жена ювелира и драматург. Очень много народа бежит в Оксфорд в поисках безопасности – сами знаете, как это бывает. – Вы когда-нибудь слышали о враче по имени Бенджамен Квик? – спросила Мейкпис. – Нет, этого имени не помню. – Пекарь нахмурился. – Но если он знает свое дело, значит, очень занят и востребован. Разве вам не известно, что в городе гуляет тиф? – Тиф? Спутницы Мейкпис переглянулись удивленно и встревоженно. – Солдаты принесли его из лагерей в окрестностях Рединга, – пояснил пекарь, не в силах скрыть звучавшую в голосе горечь. – Моя жена варит снадобье, но я боюсь, что из-за мускатного ореха его изготовление дорого обойдется. Поэтому нам придется просить за это деньги. Мускатный орех был редкой пряностью, известной своими целительными свойствами и почти магической способностью защищать владельца от чумы и других болезней. – Мы останемся, пока не завершим дела, но не долее того, – резко отчеканила Хелен, – и с радостью заплатим за снадобье вашей жены. Мейкпис ничего не оставалось, кроме как согласиться. Под каким предлогом можно избегать королевского двора, находившегося сейчас в изгнании? Вряд ли она сумеет привести достаточно веский довод. При этой мысли девочка занервничала. Хотя бы потому, что понятия не имела о придворных манерах. Кроме того, вполне вероятно, что там может оказаться один из Фелмоттов или их друг, который посещал Гризхейз. Оставалось надеяться, что никто не ожидает увидеть при дворе вечную судомойку, наряженную в шелка и бархат. Оставшись в своей комнате, Мейкпис и Хелен попытались хоть как-то привести себя в порядок для визита ко двору. Мейкпис снова облачилась в богатую одежду и скрыла мозолистые руки под перчатками. Пег позаимствовала у хозяйки щипцы для завивки и целый час старательно завивала волосы спутниц, а потом тщательно напудрила их лица, потому что обе выглядели от усталости серыми, как сама смерть. Две бессонные ночи не прошли для Мейкпис даром. Ее мутило, голова была неприятно легкой. Она устала, но спать не могла и задавалась вопросом, сумеет ли когда-нибудь уснуть вообще. Медведь же совершенно измучился и сейчас дремал. Мейкпис с легким уколом боли поняла, что ей нравятся Пег и Хелен. Если они когда-нибудь узнают, что она их обманывала, возможно, отдадут в руки правосудия как вражескую шпионку. Но она не держала на них зла за это. Ей пришлось по душе, что они встречали опасность с улыбкой и старались руководствоваться здравым смыслом, обходясь без хвастовства, ненужных клятв и вздымания шпаг к потолку. Сама Пег решила остаться, чтобы присматривать за вещами. – Это город голодных, – заметил она. – Даже честные люди иногда забываются. У дьявола нет лучшего друга, чем пустой желудок. – Но мы привезли деньги для короля! – напомнила Мейкпис, вспомнив о целом состоянии в золоте. – Неужели он не может заплатить людям монетами, а не клочками бумаги? Пег печально усмехнулась: – О нет. Все будет немедленно потрачено на долгожданную выплату жалованья солдатам. Если король не найдет золота… весь гарнизон восстанет и разнесет город. Поверьте, в этом случае жителям придется куда хуже! – Дайте человеку шпагу и пистолет, – поддержала Хелен, – и оставьте его голодным на несколько недель, тогда всякий покажется ему врагом. – Не печальтесь так, – флегматично утешила Пег. – Благодаря нам силы его величества пока что не разбегутся и не подадутся в разбойники. Насколько мне известно, мы, возможно, только что повернули вспять ход войны. У Мейкпис упало сердце. Для человека, который не испытывает преданности к какой-то стороне, она на удивление глубоко погрязла в военных хитростях. Может, ей стоит бежать в Лондон, явиться в парламент и там искать убежища от Фелмоттов, но, возможно, своими поступками она успела сжечь этот мост. Если до парламента дойдет правда о том, что она контрабандой привезла целое состояние для армии короля, вряд ли там поймут ее мотивы. – Колледж Церкви Христа – там расположился королевский двор, – рассказывала Хелен, пока они шли по улицам. – Если король сейчас не на охоте, в это время он непременно будет при дворе. «Если король не на охоте…» Оксфорд стоит посреди огромной разоренной пустоши, окруженной войсками парламента. Но король, разумеется, покинул город, чтобы поохотиться. Ну конечно. При виде колледжа у Мейкпис перехватило дыхание. На ее взгляд, он выглядел как величественный дворец. Резной золотисто-коричневый камень, из которого было построено здание, напоминал чудесное пирожное. У сторожки привратника документы Хелен снова проверили, и женщинам позволили войти. Мейкпис словно очутилась в волшебном мире. Дым, вонь и толпы остались где-то позади. За темным крытым входом раскинулся широкий, заросший травой двор, где хорошо одетые леди и джентльмены гуляли, сидели, играли на музыкальных инструментах. Лоснящиеся откормленные собаки катались по траве и весело гонялись друг за другом. Два джентльмена, похоже, играли в мяч. В стороне паслись животные. Высокие золотистые стены, возле которых стояли часовые, охраняли маленький рай. Атмосфера была какой-то нереальной, словно Карл, подобно сказочному королю, волшебством сумел перенести дворец в сердце отчаявшегося города. Хелен приветствовала друзей и кокетливо отвергала комплименты взмахом веера. Но тут серьезный бородатый мужчина отвел ее в сторону, попросив разрешения поговорить, и сгоравшая от смущения Мейкпис осталась одна. В довершение всего оказалось, что двое мужчин на другом конце сада наблюдают за ней. Она была в этом уверена. Один выглядел смутно знакомым. Но только заметив роскошные кружевные манжеты, она поняла, кто перед ней. Этот молодой человек был тем самым, кто бросил в товарища платком, а потом униженно извинялся перед леди Эйприл в Двенадцатую ночь. Возможно, он тоже ее узнал, несмотря на новый наряд. А вдруг все заметили ее неуклюжую походку и унюхали въевшиеся в кожу за три года бараний жир и золу из очага?! Тут она заметила, что молодой человек что-то прошептал своему спутнику и провел пальцем по подбородку. Мейкпис ощутила, как от солнца повеяло холодом. Значит, он разглядел ямочку у нее на подбородке! Вполне возможно, что он не узнал ее, но предположил, что в ней течет кровь Фелмоттов. Первым порывом было спрятаться за одной из смеющихся компаний и придумать, как выбраться из колледжа. Но какой смысл прятаться? Ее заметили. Даже если она сейчас сбежит, молодые люди наверняка начнут сплетничать о молодой девушке с подбородком Фелмоттов. И вместо того чтобы скрыться, она подняла голову в тот момент, когда молодые люди смотрели на нее. Встретившись с ними глазами, она застыла, словно смущенная бесцеремонным разглядыванием. Оба картинно поклонились, прося их извинить, и Мейкпис улыбнулась им, как надеялась, очаровательно и учтиво. Очевидно, ее улыбка оказалась достаточно приветливой, поскольку оба сочли возможным приблизиться. На расстоянии они казались теми же идеально ухоженными павлинами, что и раньше. Но когда подошли, она увидела отчетливые отметины, оставленные войной. Напудренные лица выглядели смертельно уставшими. Дорогие камзолы вычищены не так идеально, а сапоги видели больше битв, чем ваксы. «Как странно, – подумала Мейкпис, вглядываясь в их лица. – Четыре месяца назад казалось, что они гораздо старше меня, но теперь стали совсем мальчишками, по крайней мере на вид. Слишком молоды, чтобы воевать». – Мы напугали вас, – начал метатель платков. – Мы настоящие чудовища и заслужили ваши самые жестокие упреки. Простите за грубость, но мне показалось, что мы встречались. – Не уверена, – покачала головой Мейкпис, стараясь немного смягчить свой акцент. – Но, возможно, я видела вас с одним из моих кузенов… Они не узнали в ней служанку из Гризхейза, теперь она была почти уверена в этом. Раз она оказалась при дворе, значит, должна быть леди благородного происхождения. Метатель платков обменялся понимающими взглядами с приятелем. – Похоже, я знаю, о каком кузене вы говорите. Наш близкий друг. Он здоров? – Я… давно его не видела, – осторожно ответила Мейкпис, которую застал врасплох его жизнерадостный тон. Неужели «близкий друг» – это Саймонд? Может, они не слышали о его дезертирстве? – О нет, разумеется, нет! – воскликнул он любезно. – Теперь я вспомнил: Саймонд оказался двуличным изменником, и семья отреклась от него навсегда, не так ли? Никаких откормленных тельцов для нашего мальчика. – Он подмигнул пораженной Мейкпис. – Не волнуйтесь! Видите ли, мы все – участники этой шутки. – Вот как! Несмотря на недоумение, Мейкпис выдавила улыбку: – Это… хорошо. Как… как вы узнали? – Саймонд прислал письмо. – Метатель платков заговорщически подался вперед. – Ваша семья не единственная, которая ставит на обеих собак во время собачьих боев. Я знаю нескольких младших сыновей, перешедших на сторону парламента с тайного благословения родни. Если мятежники победят и поместья Фелмоттов будут конфискованы, парламент с благодарностью отдаст их Саймонду, так что земли, по крайней мере, останутся в семье. Ведь таков план Фелмоттов, верно? Мейкпис не сразу поняла, что он имел в виду. Значит, некоторые благородные семьи вели опасную игру, чтобы любой ценой сохранить за своим родом земли предков, даже если победит «неправильная сторона». Для благородных семей подобные радикальные меры вполне оправданны, но она была совершенно уверена, что дезертирство Саймонда не было задумано Фелмоттами. Их ярость и потрясение казались абсолютно искренними. – Он писал вам? Как интересно! Вы ему отвечали? – Мы рассказали о слухах, чтобы не дать ему умереть от скуки, – пояснил метатель платков. – Он утверждает, что окружен фанатиками пуританами, мрачной сворой, которые день и ночь читают над ним молитвы и не позволяют развлекаться. «Идиоты, – подумала Мейкпис. – Сообщать придворные сплетни вражескому офицеру! Немудрено, что он продолжает переписываться с этими гусями!» Может, разоблачить ложь Саймонда и сказать его другу правду? Но если она сделает это, может упустить шанс.