Когда ночь поглотила маленькую тюрьму и тихие совиные крики взбудоражили прохладный воздух, Мейкпис устроилась в углу комнаты и попыталась заснуть. Правда, ее постоянно будил стук. Каждый раз Мейкпис просыпалась во тьме, не понимая, что происходит, пока ночное зрение медведя не подсказывало, где она сейчас. Потом дверь с грохотом распахнулась, и Мейкпис заморгала от света яркого фонаря. Ее подняли и потащили в маленький кабинет, где ждал спокойный мужчина в черном. Как оказалось, у него были к ней вопросы. Налагают ли Фелмотты проклятия на своих врагов? Могут ли проходить сквозь каменные стены? Натираются ли мазью и летают ли? Она когда-нибудь летала? Он продемонстрировал Мейкпис несколько рисунков. Гравюры с изображениями приспешников колдунов. Видела ли она что-то подобное в Гризхейзе? Черный заяц в прыжке. Грубо намалеванная рыба с женским, перекошенным гримасой лицом. Корова со змееподобным, закрученным спиралью хвостом. Покрытая щетиной лягушка размером с ребенка, которую кормят кровью с ложки. – Нет, – выдохнула Мейкпис. – Нет. И все это время медведь, созданный из тени и ярости, шевелился в ее сознании, желая встать на задние лапы и посшибать головы врагов. – Нет, – повторила она. Люди в черном решили, что она говорит с ними. «Еще рано, медведь». Ее отвели в камеру и оставили в темноте. Но стук продолжался. Люди в черном намеревались лишить ее сна и отнять волю. Теперь она это понимала. Жажда была еще хуже голода. Голова болела, а рот был словно набит глиной. Когда закончилась эта бессонная ночь, когда птичья песня подсказала Мейкпис наступление утра, к ней пришел Саймонд. Очевидно, он был доволен, увидев ее скорчившейся в углу комнаты – живую картину злосчастья. Он картинно поднес к лицу носовой платочек, чтобы не вдыхать спертый воздух чулана. – Я думал, ты будешь готова говорить. Но ты явно наслаждаешься отдыхом. Возможно, мне следует уйти и вернуться через пару дней. – Нет! – вскрикнула Мейкпис таким жалобным и пронзительным голосом, какой только могла изобразить. – Не уходи! Я скажу! Скажу, где спрятала… – Тсс! – Саймонд быстро закрыл и запер дверь. – Говори потише! Как и надеялась Мейкпис, он пересек комнату, чтобы слышать ее шепот. И только в последний момент заметил, как она напряглась. Но прежде чем успел среагировать, она уже вскочила. Медведь учуял запах Саймонда. Саймонд пах метко пущенными камнями, волочащимися цепями, кровью и жестокостью. Мейкпис позволила медвежьему реву вырваться из глотки, зная, что он эхом пронесется по лесам. Она ударила Саймонда по лицу, опрокинув навзничь. Он ударился головой о стену и, оглушенный, сполз на пол. Мейкпис схватила Саймонда за воротник. Ей вдруг захотелось сломать ему шею. Но она вспомнила себя и свой план. «Сейчас, Морган!» На нее нахлынуло короткое ознобное ощущение, словно из ушей вынули кусок влажной марли. Дымчатая гибкая тень вилась по ее руке к лицу Саймонда. Послышались приглушенные крики, кто-то попытался вышибить дверь. Призрак Морган достиг рта Саймонда и был втянут внутрь при вздохе за полсекунды до того, как дверь с треском и грохотом подалась. Вновь прибывшие сумели оторвать Саймонда от Мейкпис и выволочь из комнаты. У них хватило ума не пытаться усмирить ее прямо сейчас. Только когда на подмогу примчались еще двое, они вчетвером вернулись в чулан, набросили ей на голову одеяло и связали веревками. Позже, решив, что она немного успокоилась, ее потащили к предводителю. Но оставили связанной, поскольку искренне питали суеверное почтение к силам зла. – Ты не оставляешь мне выбора, – заявил человек в черном. – Вы можете меня отпустить, – возразила Мейкпис с неожиданной дерзостью. – Я хотела одного: чтобы меня оставили в покое. Отпустите меня, и, клянусь, я никому не причиню зла. – Сама знаешь, что этого я сделать не могу, – покачал он головой. – Такая сила, как твоя, может быть получена только из источника зла и приведет только ко злу. Мы должны спасти тебя и спасти от тебя других. На твоих руках следы ожогов, – продолжал он, подавшись вперед и сцепив пальцы, – от горшков и котлов. Это такая боль, когда дюйм твоей кожи горит, пусть и секунду! Но представь, что твою руку приложат к раскаленному котлу на десять секунд. Не на одну. Представь ту муку, которую будешь терпеть не десять секунд, а минуту, когда не отодвинуться и ничего нельзя сделать, кроме как наблюдать постепенно чернеющую кожу. Теперь представь жгучие страдания, пронизывающие каждый клочок тела, продолжающиеся неделю, год, жизнь, миллионы жизней. Представь отчаяние от осознания того, что эта и тысяча других пыток никогда, никогда не закончатся. Представь скорбь от осознания того, что ты могла узнать истинное счастье, но променяла его на вечность ужаса. Это и есть ад. На руках и плечах у Мейкпис выступили мурашки. Что-то в этом человеке напоминало ей попларского священника. Его вера была свирепой, как лезвие ножа. Но скорее ранила окружающих. Не его самого. – Возможно, будет высшим проявлением доброты, – продолжал он, – если я подержу твою руку в пламени свечи, чтобы дать ощутить вкус страданий, которые ты можешь претерпеть, если не отторгнешь зла. Лучше потерять руку, чем душу. – В Библии говорится, что мы узнаём дерево по плодам, которое оно приносит, – ответила Мейкпис чуть резче, чем намеревалась. – Если вы сожжете мою руку, что я буду о вас думать? – Иногда страдание – величайшее благо, – спокойно ответил охотник за ведьмами. – Ребенка учит не только книга, но и розга. Скорби наших жизней наставят и очистят нас. – Господь да пошлет вам много милостей, – пробормотала Мейкпис так тихо, что он не услышал. – Видишь ли, тебя, пожалуй, можно спасти. Разве не хочешь снова быть чистой и свободной? Разве тогда твоя душа не будет петь? Мейкпис долго молчала, делая вид, будто обдумывает его слова, после чего разразилась сдавленными всхлипами, которые, как она надеялась, были убедительными. – Конечно, будет, – пролепетала она. – О, если бы только это было возможно! Во мне сидит демон – это правда, но я никогда не просила об этом! Думаю, Фелмотты наслали его, чтобы преследовать меня. – Но зачем им это? – Потому что я… – Мейкпис снова опустила глаза и позволила себе заикаться: – Я… ук-крала у них одну вещь, к-когда сбежала. Есть такой кусок п-пергамента, который для них ценнее золота. Поэтому я взяла его с собой, решив посмотреть, смогу ли продать. Но, когда заглянула в него, испугалась. В нем затейливыми буквами было написано о том, что семья якшается с призраками. Внизу стояли подпись короля и восковая печать величиной с конский каштан. – Уверена? Вся кровь отхлынула от лица допросчика. В глазах сверкало восторженное и одновременно паническое выражение рыбака, который подцепил на крючок целого кита вместо форели и теперь должен вытащить его на берег. – Королевская подпись? Где сейчас этот пергамент? – Я послала его подруге и попросила сохранить, – как ни в чем не бывало солгала Мейкпис. – Куда? – В Оксфордшир. Это недалеко от Брилла. Лицо человека в черном мгновенно омрачилось. И Мейкпис прекрасно знала почему. Брилл находился в опасной зоне. Между двумя армиями. Но она по его лицу видела, что он взвешивает степень риска и решает, стоит ли игра свеч. Документ, доказывающий связь короля с колдунами! – Где ее дом? – допытывался он. – Как его найти? – О, она не отдаст пергамент никому, кроме меня, – твердо заверила Мейкпис. – Я сказала, что любой, кто придет за ним, возможно, шпион Фелмоттов, как бы он ни выглядел. – В таком случае ты должна поехать с нами, – решил допросчик с мрачным видом. – Это может быть началом твоего наказания и доказательством твоего покаяния. Нельзя терять времени. Потому что Фелмотты тоже будут искать эту бумагу, и кто знает, каким образом их бесенята могут помочь им проследить, где она находится! Мы выезжаем сегодня, как только лорд Фелмотт почувствует себя достаточно хорошо, чтобы сесть на коня. Несколько часов спустя Мейкпис, одетую потеплее, вывели из дома на дневной свет, казавшийся необычайно ярким. «Что за странные животные мы, люди, – думала она. – Так быстро привыкаем ко всему. Возможно, мы могли бы привыкнуть даже к аду». К своей досаде, она обнаружила, что должна сидеть на лошади вместе с Саймондом. Тот тоже не слишком этому обрадовался. На его подбородке темнел синяк цвета грозовой тучи, но, похоже, он уже светлел. Видимо, приправа в виде призраков помогала быстрее исцелиться. Мейкпис усадили боком перед Саймондом и опять связали запястья и щиколотки. Очевидно, рисковать они не намеревались. Допросчик Мейкпис и два его коллеги сели каждый на свою лошадь. – Насколько мы можем положиться на Морган? – спросил доктор. «Я просила ее сказать Фелмоттам, что меня везут в Брилл, – пояснила Мейкпис про себя. – Полагаю, она сделает это независимо от того, решит нас предать или нет». Если повезло, то хитроумная шпионка использовала Саймонда, чтобы тот во сне написал шифрованное послание и положил там, где Хелен могла бы его найти. Мейкпис сдали плохие карты, и ее единственной надеждой было выбить хорошие из рук других игроков. Слово «хаос» звучит куда лучше, чем «безнадежность». – Что бы ты ни задумала, ничего не получится. – Слова Саймонда неприятно врезались в мысли Мейкпис. – Рано или поздно я тебе все равно понадоблюсь. В качестве друга. Если отдашь мне грамоту, я тебя прощу. Но если она попадет в чьи-то руки, клянусь, сделаю все, чтобы тебя повесили как ведьму на самом высоком боярышнике. А потом я приду за твоим призраком. Высосу твой разум по капельке, буду терзать всю неделю, пока от тебя не останется одно хныканье. Вот его сохраню навеки, чтобы пугать других призраков, и повешу на стене как охотничий трофей. Мейкпис ничего не ответила. Только постаралась сидеть на широкой конской спине так прямо, насколько могла. Саймонд медленно поглощал ее дух, и это смахивало на ад даже больше, чем огненный котел. Часть 7 Конец мира Глава 36 В этой долгой поездке Мейкпис чувствовала себя выставленной напоказ: веревки, обмотанные вокруг запястий и щиколоток, привлекали всеобщее внимание. Редкий нервный дождик залетал ей за воротник, капли ползли по спине, путались в ресницах, а она даже не могла их смахнуть. Только и оставалось смотреть на затянутые в перчатки, сжимавшие поводья руки Саймонда и колышущуюся гриву лошади. Но через некоторое время мерное движение стало ее убаюкивать. Медведь хотел спать, так что Мейкпис позволила ему делать что пожелает. Сейчас она ничего не могла предпринять, и, кроме того, позже придется бодрствовать. Так что она позволила векам опуститься и предоставила врагу удерживать ее на конской спине.