Часть 19 из 41 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Я проснулась рано, потому что член команды, посланный капитаном, пришел искать папу. Я решила не говорить об этом Лео. Он бы только начал строить бесконечные домыслы и теории заговора.
Мама была на взводе уже несколько дней. Я думала, что обнародование ее тайны поможет сбросить напряжение, но этого не произошло. Маму переполняли предчувствия, зачастую беспочвенные, которые она не переставала обдумывать. И она оставалась в постели, утопая в пуховых подушках и прячась от солнечного света, проникающего через иллюминатор.
Все знали, что я не хочу праздника, так как праздновать было нечего. Но даже капитан знал, что у меня день рождения. Лео сказал, что подарит мне особенный подарок, но мне нужно набраться терпения. Я думала, что он не оставил идею с кольцом своей матери, о котором я так много слышала, хотя со стороны его отца было бы безумием отдать единственную принадлежавшую им ценную вещь.
Когда мама наконец встала, она подошла к моей кровати и легла рядом со мной. Она была такой холодной, что я задрожала.
– Моя Ханна, – сказала она, поглаживая мои волосы.
Мама больше ничего не добавила, но я почувствовала, что она хочет мне что-то сказать. Я повернулась и взглянула на нее, чтобы приободрить.
– Пришло время вручить тебе «Слезу», Ханна.
Мамины ледяные руки медленно потянулись к моей шее, и она начала застегивать ожерелье с несовершенной жемчужиной, которое ее отец заказал для ее матери по случаю открытия отеля «Адлон». Драгоценную жемчужину мама получила, когда ей исполнилось столько же лет, сколько и мне сегодня. Тонкая цепочка из белого золота прекрасно дополняла жемчужину, которая была вставлена в треугольник, также из белого золота, с крошечным бриллиантом на острие.
Комната окутывала нас, а бронзовый потолочный светильник с тремя рядами белоснежных лампочек напоминал перевернутый ослепительный свадебный торт, соперничающий по блеску с солнечными лучами. Я не хотела, чтобы время шло. Мы были подвешены в центре этого светящегося пространства. Внезапно я испугалась висевшей на шее жемчужины: она налагала на меня ответственность: необходимо было сберечь украшение, хранившееся в семье несколько поколений. Я побежала к зеркалу, чтобы рассмотреть свою «Слезу», и решила надеть нежно-розовый свитер, чтобы украшение хорошо смотрелось.
Увидев, как я растрогана, мама сделала над собой усилие, встала и подошла ко мне. Желая ее порадовать, я приняла несколько знакомых поз, чтобы она подумала, что я тоже чувствую себя богиней. Она засмеялась. И некоторое время мы веселились. Она надела сине-белое платье, и мы отправились праздновать мой день рождения.
Когда мы подошли к каютам Адлеров, мы заметили снаружи несколько членов экипажа. Мы постучали в дверь, но никто не ответил. Толкнув дверь, мы увидели, что она не заперта. Мама вошла внутрь, и я последовала за ней. Мы прошли в гостиную, где уже находились папа, капитан, двое моряков и корабельный врач. Все они выглядели удрученными. Папа подошел и обнял нас. Я почувствовала, что от него пахнет ментолом, как в каюте Адлеров.
– Вчера вечером мистеру Адлеру стало трудно дышать. Он ушел.
Он ушел, отошел, скончался, он покинул нас. Было бы гораздо проще сказать: «Он умер», но они не хотели: все боялись этого слова. Подошла госпожа Адлер, на ее лице застыла грустная улыбка, но не было ни малейших следов слез. Она взяла маму за руку:
– Я хотела похоронить его в Гаване, но капитан получил телеграмму, в которой говорится, что это невозможно. Нам придется провести отпевание ночью, а потом бросить его тело в море. Можешь себе представить такой конец, Альма?
Капитан разговаривал с двумя членами экипажа, которые показывали ему последние телеграммы. В какой-то момент он поднял голову и сказал мне тихо… так тихо, что я смогла разобрать слова только потому, что читала по его губам:
– Счастливого дня рождения, Ханна!
Итак, все знали, что у меня день рождения. Я предупредила маму, что не хочу праздника вроде тех, что устраивались вечерами для других детей на борту. Я была уверена, что после смерти господина Адлера никто не будет настроен праздновать.
Я выскользнула из каюты и пошла искать Лео. Он, конечно, уже все знал. И он сказал мне, что ночью умер еще один человек.
– Пассажир?
– Нет, кто-то из экипажа. Очевидно, он покончил жизнь самоубийством, прыгнув в море. Его не смогли спасти. Одна трагедия за другой.
Отличные новости для начала моего дня рождения! Я так и знала, что он придется на вторник.
– То, что случилось с господином Адлером, было вполне ожидаемо, – сказала я Лео. – Он ни разу не вставал с постели с тех пор, как поднялся на борт. Он дал себе умереть, потому что ужасно устал.
Мне не было жаль господина Адлера, потому что в конце концов он сдался, но я сочувствовала госпоже Адлер: ей придется похоронить мужа и продолжать эту сомнительную борьбу. Лео уловил мою печаль. Он положил руки мне на плечи и сказал:
– Ханна, пообещай мне кое-что. Мы будем жить вместе до восьмидесяти семи лет. Но после жизнь не стоит того, чтобы жить. Кому охота лежать в постели, как господин Адлер?
Я обещаю, Лео, конечно, обещаю. Я сказала это про себя, потому что он уже отошел в сторону, не дожидаясь моего ответа.
Новость о смерти двух человек уже распространилась среди пассажиров. Друг Лео, Вальтер, предположил, что господин Адлер совершил самоубийство, а член экипажа был убит. И что могли быть другие попытки самоубийства.
– Наши визы ничего не стоят. Говорят, кубинское правительство теперь требует залог за каждого, такую сумму не смогут заплатить даже самые богатые, – пробормотал он. Вальтер огляделся по сторонам, опасаясь, что его слова могут услышать.
– Я тебе не верю, – сурово сказала я ему. – Моя мать получила наши визы в кубинском консульстве в Берлине и купила визу для моего отца в офисе судоходной компании в Гамбурге.
Я была сыта по горло всеми домыслами и глупыми теориями. Все должно было быть в порядке: я была уверена в этом.
– Да, наши такие же. Но они больше не действительны. – Вальтер говорил так уверенно, что я струсила.
– Если нас не пустят на Кубу, у нас есть другие варианты? – спросила я, внезапно встревожившись.
– Пока ведутся переговоры о том, примет ли нас другой карибский остров. – Лео снова взял все в свои руки, не желая показать, что он не в курсе дел. Именно он должен был рассказывать новости, а не Вальтер, считавший себя очень умным.
По крайней мере, никто из них не сказал, что мы возвращаемся в Германию. Это было невозможно. Мы уже сдали свои дома, нам некуда было возвращаться. Никто бы не выжил. Теперь я понимала, почему ходило так много слухов о самоубийстве.
– Как ты думаешь, стоит ли мне поговорить с родителями, чтобы они рассказали мне правду? – спросила я Лео так, чтобы остальные меня не услышали.
– Нет, единственное, что тебе нужно сделать, – это как можно быстрее найти те капсулы. Если во въезде на Кубу откажут, у Розенталей уже есть план, – сказал Лео твердо. – И мы не можем этого допустить, Ханна. Что бы ни случилось, мы должны быть вместе.
Я послушалась его, хотя он был всего на пару месяцев старше меня.
Мы оказались в плену нового кошмара. Я не знала, было ли это реальностью или всего лишь сном.
Я дошла до каюты родителей. Они сидели неподвижно, в тишине, погрузившись в свои мысли. Я пошла к себе в комнату и обнаружила на прикроватной тумбочке конверт с эмблемой «Сент-Луиса» и пометкой «Для Ханны».
Внутри была открытка с изображением самого большого, самого роскошного лайнера, который когда-либо бороздил моря. «Желаю всего доброго в твой День Рождения, Ханна». И подпись: «Капитан». Мама говорила правду: этот человек был джентльменом.
Нужно было подняться на мостик, чтобы поблагодарить его.
Я услышала, как мама плачет снаружи. Я прижала открытку к сердцу и закрыла глаза, желая сохранить иллюзию безопасности на этом железном острове. Мама задыхалась от рыданий, ее голос звучал так пронзительно, что я с трудом понимала, что она говорит: – Даже не обсуждается! Либо мы сходим на берег все втроем, либо не сойдет никто. Ни Ханна, ни ребенок, которого я вынашиваю, ни я не вернемся в Германию, Макс. Можешь быть уверен.
Телеграмма от компании «Гамбург – Америка Лайн»
Четверг, 25 мая
Я не боялась смерти. Прихода последнего часа, когда все выключится и я останусь в темноте. Нестрашно казалось увидеть себя среди облаков, глядя вниз на всех, кто по-прежнему свободно ходит по городу. В моем понимании после смерти просто выключится свет, а вместе с ним и все иллюзии.
Но я не хотела, чтобы мои родители решали, когда это произойдет. Пока не наступил тот час, когда я должна была вернуться в прах. Они не посмеют, потому что я буду защищаться. Мне было все равно, что наши визы больше не действительны, что они не дадут нам высадиться на этом непримечательном острове.
По ночам, во сне, я слышала голоса, приказывающие мне встать, выйти из комнаты, выйти на палубу и броситься в океан. Течением меня бы отнесло к единственному месту, куда я смогла бы приплыть и легко попасть на другой крошечный остров, не отмеченный ни на одной карте. Я видела себя совсем одну, без родителей и Лео. Сверху я едва могла разглядеть себя, будучи крошечной точкой, затерянной на берегу. Вот на что, должно быть, похожа смерть.
С самого рождения нас, нечистых, готовили к преждевременной смерти. В течение многих лет, даже в счастливые времена, мы старались избегать ее на каждом шагу, встречаясь с ней и продолжая идти дальше. Иногда я задавалась вопросом, какое право мы имели думать, что сможем выжить, когда другие умирали как мухи.
Что мне не нравилось в смерти, так это невозможность попрощаться, уйти, не сказав «прощайте!». Одна эта мысль заставляла меня содрогнуться.
Я не позволю другим решать мою судьбу. Мне было двенадцать! Я была еще не готова, и поэтому мне нужно было найти эти чертовы капсулы. Если бы я этого не сделала, Лео прибил бы меня. Он объяснил, что мне нужно искать маленький бронзовый цилиндр с завинчивающейся крышкой. Внутри будут три тонкие стеклянные капсулы со смертельным веществом внутри, те самые, которые, как мама предположила только вчера, могут избавить ее от мучений, если нам не разрешат высадиться в Гаване.
Я должна была обыскать каждый угол, каждый чемодан и обязательно навести порядок, оставив все как было, чтобы никто ничего не заметил.
В тот вечер должен был состояться традиционный бал-маскарад, всегда устраиваемый на «Сент-Луисе» перед высадкой. Но мы пока не знали, прибудем ли мы в порт, разрешат ли кораблю причалить, разрешат ли нам высадиться. У нас не было конечного пункта назначения.
Корабельный гудок возвестил о том, что пора идти в бальный зал. Лео уже забыл и о коньках, и о прогулках по палубе, и о нашей игре в графа и графиню. Время игр закончилось. Он снова стал конспиратором.
После разговора, который состоялся у родителей в каюте, я сомневалась, что они захотят пойти на какой-то бессмысленный маскарад. Я шла по коридору первого класса. С каждым днем он казался мне все уже: потолок опускался ниже, а желтые бра отбрасывали вездесущие тени. Я искала боковую лестницу и нехотя спустилась, устав от маминых жалоб, папиного молчания и требований Лео. Я дошла до двери в мезонин и, когда открыла ее, услышала хлопанье пробок шампанского, болтовню пассажиров, ожидавших, когда оркестр начнет играть, смех пассажиров, которые все еще были уверены, что мы покинем корабль, как только прибудем в порт Гаваны.
Нас, детей, не пустили на бал, но Лео нашел для нас место на балконе мезонина, украшенном бумажными цветами. Оттуда мы могли наблюдать, как эта толпа глупцов развлекается перед тем как получить пощечину от кубинских властей в субботу на рассвете.
Обстановка оставалась спокойной. Капитан и пассажирский комитет позаботились об этом, чувствуя ответственность за 936 блуждающих душ.
Вальтер и Курт не могли сдержать восторга, указывая на диковинные костюмы. Лео все еще был в образе конспиратора, анализируя каждый жест пар на танцполе. Гости напоминали духов, перемещающихся под сверкающими, украшенными гирляндами канделябрами, которые были призваны создать ложное ощущение веселья. С нашего наблюдательного пункта бальный зал, ранее так впечатливший меня своим величием, теперь казался не более чем убогой декорацией. Я видела гипсовую лепнину, скопированную с интерьеров какого-то французского дворца, неуклюжие копии пасторальных сцен в искусных золоченых рамах, панели из благородных пород дерева, бронзовые бра в виде сфинксов, зеркала из матового стекла. Фантасмагория посреди океана. «Дешевая роскошь», – как сказала бы мама.
Инес выглядела грустной, ожидая потенциального поклонника. На ней была диадема с фальшивыми бриллиантами и платье из тюля и кружев, которое выглядело так, словно было сшито из дешевого хлопка. Она пришла как принцесса без трона и надменно приветствовала своих подданных: трех девушек в небесно-голубых платьях, с белыми розами на шеях и в бриллиантовых серьгах. Инес увидела, что мы наблюдаем за ними сверху, и кивнула нам.
Вальтер и Курт чуть не захлопали в ладоши, когда увидели, как в зал ворвался мужчина с ярким гримом. Щеки у него были красными, брови очерчены черным, а веки покрыты ярко-синими тенями. Он был одет в белый смокинг, задрапированный эффектной красной бархатной накидкой, а его голову венчала золотая корона, украшенная лавровыми листьями.
Высокая дама, путешествовавшая в одиночестве, облачилась в черное платье с блестками и широкими прозрачными рукавами, усыпанными звездами. Жемчужная диадема с огромным пером дополняла ее наряд, а ярко-алые губы и темные линии на нижних веках придавали ей зловещий вид. Скрываясь за огромным веером из страусиных перьев, она перемещалась по залу, где уже почти некуда было ступить.
– Это королева ночи! – воскликнул Курт.
– Нет, она вампирша! – поправил его Вальтер, и мы все рассмеялись.
Среди гостей больше всего было пиратов, пара молодых людей оделись как моряки, а также мы увидели несколько греческих богинь в драпированных платьях на одно плечо.
Шум усиливался, но до нас все так же доносился звон бокалов, наполненных пьянящими пузырьками. Оркестр, расположившийся в пролете между двойной лестницей, ведущей на паркет, начал играть немецкие мелодии, вызвавшие массу воспоминаний и омрачившие настроение присутствующих. Нам никак не давали забыть.
Затем оркестр сделал паузу, и наступила недолгая тишина. Два трубача вышли на авансцену и заиграли мелодию, которая – для меня, по крайней мере, – принадлежала нам с Лео. Лео взглянул на меня: он тоже узнал ее. С первыми нотами «Серенады лунного света» я увидела, как папа вошел в зал в своем сшитом на заказ смокинге. Он сопровождал богиню, облаченную в черное кружевное платье со шлейфом и разрезом спереди. На родителях были черные бархатные маски, а у мамы – с перьями и стразами.