«Маньяна», то есть «завтра» – популярное среди пассажиров слово, которое Лео повторял с сильным акцентом, – наша судьба должна была решиться. Мои родители ждали, пока я засну, чтобы достать бронзовый контейнер с чудодейственным порошком из своего тайника. Отец будет держать меня, а мама откроет мне рот. Я бы не сопротивлялась: я бы раскусила стеклянную оболочку, чтобы высвободить цианистый калий, который вызвал бы мгновенную смерть мозга. Боли бы не было. Спасибо, мама и папа, за то, что не позволили мне страдать, за то, что подумали обо мне, за то, что положили конец моим мучениям. Я бы простилась с вами с радостной улыбкой на лице. Время пришло. Я легла рядом с папой на кровать, и мы смотрели, как мама готовится к последнему ужину на борту. Она подошла к туалетному столику и взяла футляр для драгоценностей, старинную музыкальную шкатулку. Когда я была маленькой, я оставалась завороженной каждый раз, когда открывала маленький черный футляр, инкрустированный перламутром, и видела игрушечную балерину, танцующую под мелодию пьесы Бетховена «К Элизе». Мама разрешала мне играть с ней и часами заводить ее. Аромат, который ассоциировался у меня с мамиными драгоценностями, доносился до кровати: тонкий аромат лаванды, хранящейся в шелковом мешочке внутри футляра. В отделении, где был спрятан механизм, приводивший в движение балерину, мама открыла крошечный ящичек и достала свое обручальное кольцо, самое ценное украшение, которое она привезла из Берлина. В этот момент меня осенила догадка. Я чуть не вскочила, но сумела вовремя остановиться: все эти дни я пыталась найти бронзовый контейнер, и вот он появился прямо у меня под носом! Должно быть, это и есть тот самый тайник! Если эти капсулы были на вес золота, то что может быть лучше, чем хранить их вместе с большим бриллиантом, самым ценным из маминых сокровищ. Снова прозвучал корабельный гудок. Вряд ли что-то могло раздражать меня больше, чем этот гудок. Но такая вещь нашлась: незнакомые люди стучались к нам в дверь. Пора было возвращаться в столовую, где собирались подавать последний ужин в Гаване. Мои родители оделись во все белое: они выглядели так, словно застыли во времени. – Я скоро, я еще не готова, – сказала я родителям. Они посмотрели на меня с удивлением, но промолчали, решив уважать мой распорядок дня, с каждым днем становившийся все более странным. Я села за туалетный столик и взяла в руки музыкальную шкатулку. Я могла бы швырнуть ее в море, чтобы она исчезла, вместе с драгоценностями и всем остальным, но вместо этого я повернула ключ и наблюдала, как бесконечно кружится стройная балерина. Мне было страшно открывать потайное отделение, потому что, если бы капсул там не оказалось, я бы окончательно сдалась. Мои пальцы неконтролируемо дрожали, когда я открыла потайной ящик и увидела бронзовый контейнер. Он был таким маленьким, что я чуть не рассмеялась. Мое сердце начало биться так сильно, что я испугалась, что кто-то за пределами каюты может его услышать. Я взяла контейнер со смертельным порошком внутри. Руки тряслись так сильно, что я с трудом открутила крышку. Успокойся, Ханна. Ничего не происходит. В такой момент Лео должен был быть рядом со мной. Открыв крышку, я затаила дыхание. Я увидела, что стеклянная капсула действительно находится внутри, и поэтому быстро закрыла контейнер. Я боялась, что крошечные частицы цианида могут вырваться наружу из открытого контейнера, попасть в воздух, и нас всех парализует. Звенящий звук внутри контейнера подсказал мне, что там не одна капсула с цианидом. Конечно, их должно быть три! Я не могла понять, как что-то настолько маленькое может быть таким мощным. Если человек вдохнет его или молекула попадет на кожу, он сразу окажется на том свете. Я подумала о том, чтобы положить одну капсулу в рот прямо сейчас, но я не могла поступить так с Лео. Это решение мы должны были принять вместе, иначе это было бы предательством, за которое он никогда меня не простит. Давай так и сделаем, Лео! И я побежала искать его. Проносясь по коридорам, я столкнулась с пассажирами первого класса, спускавшимися на прощальный ужин. Когда я вошла в столовую, меня оглушил звон столовых приборов, касающихся тарелок, шум разговоров собравшихся, и обволокло запахом жареного мяса. Сбоку, в дверном проеме, я увидела Лео в сопровождении своих обычных соратников – Вальтера и Курта. Заметив меня, он подал знак, чтобы я оставалась на месте: он сам ко мне подойдет. Пройдясь по залу, Лео посмотрел вниз, на мою правую руку, и сразу понял, что я держу сокровище. Он не улыбнулся. На самом деле мне показалось, что он впервые по-настоящему испугался. Когда он взял мою руку, я раскрыла ее и позволила маленькой бронзовой трубке с тремя капсулами цианида опуститься в его руку. Лео убедился, что никто не смотрит и не следит за ним, и вышел из комнаты, не сказав ни слова, как настоящий конспиратор. Я видела, как мои родители разговаривали с одним из стюардов. Госпожа Мозер пришла без детей и села за стол одна. Мама пригласила ее присоединиться к ним, и она робко согласилась. Последний ужин стал пиршеством, которое началось с черной икры на обжаренных тостах и сельдерея в оливковом масле, затем подали спаржу в голландском соусе и шпинат в винном соусе, а после – бифштекс с картофельными чипсами, макароны с пармезаном и лионский картофель и, наконец, калифорнийские персики и сыр бри с малиной. Я почти не притронулась ни к чему, кроме макарон и персиков: мне хотелось только, чтобы этот абсурдный прощальный ужин закончился. После ужина начались танцы. Оркестр заиграл вальс «Цветок лотоса», затем «Вернись в Сорренто», после чего последовало попурри Шрайнера и произведение венгерского композитора Франца Легара. Основные верхние лампы выключили, и освещение стало намного мягче: янтарное сияние окутало танцоров, которые, казалось, парили в облаке тумана. Внезапно оркестр замолчал. Пары ждали следующей мелодии, не возвращаясь на свои места, в то время как шум за столиками усилился. Стюарды творили чудеса, лавируя по залу, в котором становилось все более многолюдно. Высокая стройная женщина в желтом платье без бретелек, с огромным красным цветком за ухом неохотно поднялась на сцену, словно ее вынудили стать главной героиней следующего номера. Она обратилась к музыкантам, которые уже закрыли партитуры: очевидно, они им были не нужны. Женщина взяла микрофон в обе руки, закрыла глаза и начала петь низким голосом. Когда прозвучал первый куплет немецкой песни «В прохладе долины», все замолчали: «В прохладе долины / Вращается ветряная мельница, / Хотя моей возлюбленной, которая когда-то жила в ней, / Больше там нет». Никто не осмелился сдвинуться ни на дюйм. Пары обнимались, пока оркестр аккомпанировал певице. Как только закончился последний куплет, она сошла со сцены, не говоря ни слова. К тому времени атмосфера в зале стала траурной. Одетые в белое папа и мама вносили диссонанс в этом потоке черного, серого и коричневого. Лео подошел ко мне сзади, тяжело дыша. – Я все сделал, – прошептал он мне на ухо, пытаясь восстановить дыхание. Я вздрогнула. Он бросил их в море. Мы потеряли наш единственный шанс спастись все вместе! Ему не пришло в голову, что капсулы могли стать нашим спасением. Сидя рядом со мной, Лео завороженно смотрел на изобилие экзотической еды. Его глаза загорелись, когда он положил себе столько, сколько могла уместить фарфоровая тарелка с эмблемой корабля. Он уже забыл и о капсулах, и о возможности броситься в море, и о бегстве. Он был голоден, и этот пир, который стюард описывал, произнося невразумительные названия, казался ему гораздо прозаичнее. Это была просто еда: салат, мясо, картофель, фрукты и сыр. Он поглощал содержимое тарелки с такой жадностью, словно ел последний раз в жизни. Его первое замечание звучало в точности как фраза из телеграмм, которые капитан получал и передавал папе: – Ты в безопасности. Мне не нужно было бояться: у меня на шее висела моя жемчужина, и мой лучший друг был рядом со мной. Гаванская газета «Морской ежедневник» 2 июня 1939 г. Пятница, 2 июня Меня разбудили мамины крики. Только что рассвело, и иллюминаторы были открыты. До нас доносились звуки утренних работ в порту, а вместе с ними и горячий ветерок, показавшийся мне удушливым. Мама расхаживала взад и вперед по крошечному пространству, где она провела большую часть ночи без сна. Она была в отчаянии. Шелковые подушки и покрывало были свалены в кучу в углу постели. Она вернулась в каюту сразу после ужина, не желая даже смотреть на Гавану, на которую открывался вид из окон. Этот город никогда не станет ее. В каюте словно бушевал ураган. Чемоданы открыты, содержимое ящиков высыпано наружу, одежда разбросана по полу. Создавалось впечатление, что нас ограбили, пока мы спали. Мои родители не спали уже несколько часов. От усталости их движения были замедленными. Я закрыла глаза, не желая участвовать в этой битве без врагов. Я хотела, чтобы они думали, что я их не слышу, что я не существую ни для них, ни для кого-либо другого, что я невидимка и никто не может меня найти. – Они не могли исчезнуть, Макс. Кто-то, должно быть, украл их. Это была единственная надежда, которая у меня оставалась, Макс, поверь мне. Я не могу вернуться, Макс. Ни Ханна, ни я этого не вынесем, – мама повторяла имя отца, как заклинание, которое могло бы спасти ее. Они не могли найти капсулы, и в конце концов они узнают, что это сделала я. Что Лео выбросил их в море, где они растворились в теплых водах залива. Боже мой, что я наделала? Прости меня, мама. Мама плакала, и мне казалось, что с каждой слезой она медленно истекает кровью, приближаясь к смерти. Папа, повернувшись спиной к беспорядку, который мама устроила в нашей каюте, изучал береговую линию Гаваны, погрузившись в раздумья. Город был тенью, массой безжизненного воздуха. Порт виднелся далеко на горизонте, до которого никто на борту не мог дотянуться. Я все еще лежала с закрытыми глазами: я сжимала веки изо всех сил, желая сделать то же самое с ушами, чтобы не слушать рыдания этой отчаявшейся женщины. Конец наступил, и по моей вине все будет гораздо хуже. Теперь родителям придется накрыть мне голову подушкой и задушить меня. Я была готова: я не буду сопротивляться. Я дошла до точки, и здесь не было никаких капсул. Это была бы медленная смерть, но я заслужила ее, потому что именно я была виновата в том, что мы потеряли волшебный порошок, который избавил бы нас от боли. Обратного пути не было. Я признаюсь в своем преступлении. Я была уверена, что они плюнут мне в лицо. Изобьют меня. Бросят в море. В конце концов я приоткрыла глаза и увидела маму, сидевшую на кровати. Она успокоилась. Возможно, она была готова стать убийцей. Я не винила ее. Мама уже оделась. Очень медленно она надела шелковые чулки и белые туфли ручной работы. Она расчесала свои короткие волосы и накрасила губы нежно-розовой помадой. Затем она намазала кремом руки, шею и лицо. Защита от солнца. У двери стояли три чемодана. Один из них был моим: я узнала его. Я понадеялась, что родители упаковали мой фотоаппарат. Папа, казалось, был где-то в другом месте, он стоял, уставившись в пустоту. Выхода не было. Пора прощаться. – Ханна! – Мамин голос утратил свою нежность. – Мы уезжаем, – сказала она по-испански. Я притворилась, что проснулась. На мне все еще было платье, в котором я легла спать. Я едва успела надеть туфли. Мне не хотелось больше создавать им проблем. В дверь постучали, и, как обычно, это меня напугало. Это были огры: они пришли за нами. Они собирались сбросить нас в залив, в бездну. Член экипажа в форме сказал нам, что пришло время высаживаться. Нас доставят на рабочем баркасе в порт Гаваны, которая с палубы казалась совершенно нереальной и иллюзорной. Мама вышла первой. Я последовала за ней и почувствовала, что папа идет позади меня. Затем он ускорился, догнал маму и бросил свои ценные часы в ее сумочку. На палубе я слышала только крики и плач, семьи выкрикивали свои фамилии в надежде, что кто-то на туманном, далеком берегу услышит их: кто-то, кто спасет их от беды. Капитан ждал нас. Он выглядел крошечным рядом с папой. А Лео? Где был Лео? Мне нужно было увидеть его, чтобы я смогла попрощаться. Мы с трудом пробирались сквозь толпу. Кубинские чиновники в пропотевшей униформе смотрели на нас презрительно. Мы привыкли к этому. На палубе поднялась суматоха. Кто-то протискивался, пробивался вперед. – Всем нельзя стоять здесь. Ждите своей очереди! – крикнул старик, который с трудом устоял на ногах, когда его трость с серебряной ручкой упала на пол. Рука подняла трость и вернула ее старику. Лео! Я знала, что ты не бросишь меня, Лео! Давай прыгнем вместе и уйдем. Море принадлежит нам. Лео взял мою руку и что-то вложил в мою ладонь. Я не знала, что это было, потому что мне хотелось только смотреть на него. Меня пугала мысль о том, что я могу забыть его лицо. Я плотно сжала руку, чтобы не потерять подарок. Затем появился его отец, схватил Лео за руку и оттащил от меня, прежде чем я успела поблагодарить его. Лео сопротивлялся и снова приблизился ко мне: – Не открывай коробку, пока мы не встретимся снова, Ханна! Я приду за тобой, клянусь! Сегодня, завтра или в другой жизни, но я найду тебя! Ты слышишь меня, Ханна? Я почувствовала дрожь во всем теле, и мне показалось, что я сейчас упаду. Лео по-прежнему стоял передо мной, губы его дрожали. Я не могла понять, что он пытался сказать. Оставайся со мной, Лео. Не дай им оторвать нас друг от друга. – Если мы никогда больше не встретимся, дождись, когда тебе исполнится восемьдесят семь лет, и только тогда открой. Мы договорились жить вместе до этого возраста.