– Отстань уже, Кайса. «Может, полиция не нашла записные книжки?» – подумала она и вышла на кухню, закрыв за собой дверь и позволив Карстену работать, не отвлекаясь. 26 Под моросящим дождем Кайса бежала вниз к гавани вдоль Хамневейен, мимо пристани с большими лодочными сараями и дальше вдоль череды построек. Было уже за десять вечера, стояла тишина, и людей не было, ей встретилась всего пара машин. Приблизившись к перекрестку и увидев дом Сиссель, Кайса остановилась для разминки, прислушиваясь и осматриваясь по сторонам. Единственное, что она слышала, – плеск моря о прибрежные скалы. Она не спеша побежала мимо дома к пустынному Пляжу. Добежав до места, где уже не было уличного освещения, Кайса свернула на овечью тропу, подошла к подножию горы, обогнула холм, чтобы зайти с задней стороны дома Сиссель. Она прошла через сад к дому и завернула за угол. В саду горел фонарь, и она снова зашла в тень сада, немного подождала, но никого не увидела. Быстрыми шагами взбежала по ступенькам, держа в руке ключ, который взяла из дома Вигдис. Взять его было внезапной импульсивной идеей, он был похож на тот, что показывала ей Бенте. На дверной раме Кайса увидела следы от пломбы. Она знала, что иногда полиция совершала осмотр после того, как техники заканчивали свою работу, но иногда бывало, что они просто халтурили и не опечатывали дверь после ухода. Похоже, случилось именно последнее, но могло быть и так, что они сменили замок. Волнуясь, Кайса вставила ключ в скважину. «Я совсем потеряла голову», – подумала она, когда ключ легко повернулся и Кайса прошмыгнула в дом. Чем больше она узнавала о Сиссель, тем более ее разбирало любопытство и тем менее разумной она становилась. Мысль о том, что полиция упустила из внимания записные книжки, подтолкнула Кайсу на этот поступок. Странно, что Карстену дали ежедневники Сиссель, а не ее записные книжки. Они, должно быть, не менее важны. Может быть, Сиссель даже написала что-нибудь убийце, когда он пришел к ней. Кайса определенно помнила, что она видела целую стопку на пианино. К тому же в последние дни Кайса вынашивала идею написать большую специальную статью о Сиссель. Для этого нужно было больше узнать о ней, а дом может рассказать о хозяине довольно много. Свет в доме не горел. Остатки гнилого кисловатого запаха еще висели в воздухе. Глаза привыкли к темноте, и уличный фонарь прямо у дома делал кухню и гостиную чуть светлее, чем коридор без окон. Кресла, в котором сидела Сиссель, не было, и Кайса смогла разглядеть брызги крови на стене и следы работы полиции. По спине пробежали неприятные мурашки, Кайса ощутила тот страх, который, должно быть, чувствовала Сиссель, как будто ее страх смерти все еще витал в комнате. Дверь в парадную гостиную была закрыта. Записные книжки так и лежали на пианино. Она быстро пролистала их. Это оказались совершенно новые, ни разу не использованные блокноты. На подоконнике по-прежнему лежала Библия. Кайса взяла ее и пролистала. На первой странице было написано: «Сиссель в день крещения. Так, благость и милость [Твоя] да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни. Псалом 22. С любовью, мама и папа». Благость? Мать должна была знать о беременности. Возможно, она переживала это так же тяжело, как Сиссель, и поэтому «ушла в море», как выразилась Эльза. Кайса поспешила обратно в коридор, включила карманный фонарик, который взяла с собой, осветила вокруг себя и просунула руку в карманы висевшей там верхней одежды, проверила сумку. Записных книжек не было. Когда она медленно двинулась наверх, заскрипели ступеньки. Зловоние уменьшилось, его сменил более привычный запах старого дома, так обычно пахнет в пустом холодном доме. Поднявшись на самый верх, она остановилась на лестничной площадке и прищурилась. Там было четыре двери. Первая вела в кладовую. Посветив туда, Кайса увидела одежду на вешалках и целую стену стеллажей, полных кухонной утвари, цветочных ваз, сумок и чемоданов, подушек и одеял. За следующей дверью оказалась спальня с двуспальной кроватью. Обустроена она была по-спартански: два ночных столика и шкаф, на стене рядом с окном висел черный крест. Над кроватью – портрет мужчины с длинными волосами и бородой. Его взгляд был устремлен вверх. Под фотографией было написано «Отче наш». На ночном столике лежали Библия и пара очков. На окне шторы из семидесятых, коричневые в бежевую и горчично-желтую полоску. Следующая комната была очень похожа на первую. Только здесь была неубранная односпальная кровать. Кайса направилась к последней двери и нашла то, что искала, – комнату Сиссель. Окна здесь выходили на улицу, и Кайса подошла к окну и задернула лососево-розовые шторы, включила фонарик и сняла несколько видео и фото на телефон, оглядывая все вокруг. Комната была похожа на комнату ребенка. Кровать красиво застлана белым вязаным покрывалом. Сверху лежали белые и розовые подушки с рюшами по краям. Над кроватью висели две полки, на одной сидели две куклы, вторая – полна мягких игрушек. На комоде стояли несколько безделушек, лампа и шкатулка для украшений. Стены голые, за исключением большой картины над постелью. На ней изображены двое детей, схватившихся друг за друга, на мосту с бурлящей рекой под ними и ангелом над головами Кайса открыла шкаф с одеждой и заметила красный пиджак, должно быть, тот, в котором Сиссель была на похоронах отца. Большинство вещей на полках были землистых цветов, но на вешалках висело несколько блузок ярких цветов: бирюзового, темно-розового, королевского синего. В верхнем ящике комода лежали украшения и косметика, в другом – нижнее белье. «Ну и ну», – подумала Кайса, достав черные прозрачные кружевные женские трусы. На них все еще оставался ценник. То же самое – на ярко-красном бюстгалтере. Там лежало много подобных трусов и лифчиков разных цветов. Кайса выдвинула все ящики, но не обнаружила блокнотов. Видимо, их все же нашла полиция. Задвигая ящик, она вдруг остановилась. Что это было? Еле слышный звук, как будто закрылась дверь. Она выключила фонарь и некоторое время стояла в темноте, напряженно вслушиваясь. Нет, ничего больше она не услышала и продолжила фотографировать оставшуюся часть комнаты, затем раздвинула шторы и вышла. Когда она ступила на лестницу, первая ступенька едва заметно скрипнула. Кайса остановилась, стоя ногами на разных ступенях. Не было ли только что слабого дуновения в воздухе? Она вздрогнула. Новый звук. Откуда он шел? «Надо уходить», – подумала она и поставила ногу ближе к стене, ступая аккуратно, и деревянная конструкция не издала ни звука. Продолжая спуск, она чувствовала сквозняк все сильнее с каждой ступенькой. Как только она ступила на пол в коридоре, входная дверь с грохотом распахнулась. Кайса выставила руки перед собой в попытке защититься. Но ничего не случилось. Она закрыла дверь, прислонилась к ней и выдохнула с облегчением. Она просто неплотно закрыла дверь. Вот откуда шли эти звуки. Кайса вернулась в гостиную и остановилась посреди комнаты, оглядываясь вокруг. Где Сиссель могла хранить свои записные книжки – или последнюю книжку, если она выбрасывала их после того, как исписывала? Кайса подошла к книжным полкам. На верхней стояли только две книги – «Во власти Господа» Эвы Лундгрен и «Волки в овечьей стае». Она сделала несколько фотографий книг и пошла в парадную гостиную. Детская одежда была как попало разбросана на столе. Она расправила вещи, лежащие сверху, и сделала несколько снимков. Нет, теперь пора домой, находиться здесь дольше было невозможно, ее преследовало очень неприятное ощущение. Она медленно прошла обратно в дверь между гостиными. Странно, ей казалось, что она закрыла ее, когда пошла на второй этаж. Но когда она вошла сюда только что, дверь была открыта. Она толкнула маленький столик так, что тот перевернулся, и что-то с шумом упало на пол. Кожа покрылась мурашками от ужасно неприятного чувства присутствия чужого дыхания. 27 Карстен сидел на диване в гостиной и смотрел вечерние новости. Но он не следил за происходящим на экране, его мысли крутились вокруг убийства Сиссель Воге. Он встал и выдвинул ящик старого буфета, который достался им в наследство от тети Кайсы, достал бутылку виски «Гленфиддих» и засунул ее за пояс брюк. Отнеся ее на кухонный стол, он взял стакан, наполнил его и сделал два больших глотка. Два убийства. Отец и дочь. Карстен сделал еще большой глоток и выглянул в окно. Туман лежал на окружающем пейзаже, размывая контуры. Кайса права в том, что в отчаянии Юханнеса было что-то искреннее. Но отчаяние могло объясняться и тем, что он совершил то, о чем сожалеет, – убил любимую женщину. Карстен видел такое раньше. Судя по тому, как Юханнес пришел к ним домой и напал на Кайсу, он не владел собой. Кроме того, у него был конфликт с Педером Воге. Может быть, у парня отсутствовал самоконтроль. Но нет, ведь на остатках кожи под ногтями Сиссель обнаружили не его ДНК. Туман немного рассеялся за окном. Карстен посмотрел на термометр снаружи. Столбик полз вниз, было минус один. Он сделал еще глоток, полистал бумаги на столе, почувствовав подъем оттого, что сидит здесь и размышляет, делает то, что хорошо умеет, выстраивает гипотезы. Он изучил фотографию умершей Сиссель Воге. Удар по затылку. Фонтан крови на стене. Импульсивное убийство, совершено в приступе паники. С целью ограбления? В таком случае она должна была хранить дома деньги или ценные вещи. Но у Карстена не создалось впечатления, что она была состоятельной. Для кого наряжается женщина? Для любимого. Любовника. Того, с кем она знакома. Как, например, Юханнес. Несколько легких снежинок опустилось за окном. Хотя убийство и было похоже на совершенное в состоянии аффекта, конечно, оно могло оказаться и преднамеренным, совершенным тем, у кого был мотив, например, чтобы заставить ее замолчать. Карстен положил фотографии обеих жертв убийств рядом. Его взгляд переходил то к Сиссель, то к Педеру Воге. Modus Operandi[7]. Совершенно разные преступления, разные почерки, подумал он. Может быть двое убийц. Кайса не успела выставить руки. Удар двери пришелся ей прямо по носу. Она упала на колени, обхватив лицо руками, почувствовав теплую кровь между пальцев. На пару секунд все потемнело, и подняв глаза, она различила темную тень, убегавшую от нее. На долю секунды мелькнули светоотражающие полоски на обуви незнакомца. Потом Кайса услышала стук закрывшейся двери в коридоре. От боли потемнело в глазах. Она ослабила шарф на шее и прижала его к носу. «Уходи отсюда!» – кричали ее инстинкты. Но она застыла на месте, пошатываясь. Ее затошнило и чуть не вырвало, она заставила себя дышать спокойно, открытым ртом, и поспешила в коридор, выбралась наружу и дрожащими пальцами заперла за собой дверь. Мороси в воздухе уже не было. Острые холодные льдинки кусали ее лицо. У нее было гадкое чувство, что кто-то за ней наблюдает, и Кайса несколько раз оглянулась. В тени сада она остановилась, нагнулась вперед, пошатываясь, положила руки на колени. В глазах рябило, ее охватила паника, и стало трудно дышать. Его здесь больше нет. Опасности нет, сказала она самой себе. Головокружение по мере пути отступало, она шла через сад и по дорожке, мимо обрыва у подножия горы. Она никого не видела, только слышала свист ветра в кронах деревьев. И тем не менее ей казалось, что чей-то взгляд прожигает ей спину. 28 Мать была солдатом в Армии спасения, и дети тоже участвовали в различных мероприятиях организации. Это было похоже на убежище, где их окружали теплом и заботой. Всем троим было хорошо находиться там. Девочке казалось, что мама – самая красивая из всех солдат в темной форме со светло-синими погонами. Она обожала сидеть с ней рядом и слушать ее пение, у мамы был высокий красивый голос. А когда она пела «Он не брал блеск от жизни»[8], девочка улыбалась. Она как будто и правда верила в каждое слово и всегда так радовалась, когда они были в Армии спасения. Мальчик добыл себе флаг Армии спасения и повесил его над своей кроватью. Флаг был красный с синей окантовкой, а посередине – восьмиконечная желтая звезда с надписью «Кровь и огонь». Рядом с ним висели рисунки символов Армии, которые он сделал: меч, корона и щит. Недавно он также повесил туда листок, где его детским почерком была написана одна из семи заповедей Армии: «Наказание за грех справедливо и вечно». Он сделал это вечером после того, как они с мамой ходили на встречу в Армию. Молебен был о справедливости Бога. По пути домой он посмотрел на маму и сказал: «Неправда, Бог не справедлив, если бы это было так, он бы заставил папу перестать быть таким злым». Мама остановилась, присела на корточки перед ним и взяла сына за обе руки. – Знаю, что тебе трудно понять это, – сказала она. – Но я думаю, что Бог справедлив. И однажды все, и папа тоже, предстанут перед судом за свои грехи. Дети не поняли, что значит «предстанут перед судом», и девочка спросила: – Бог накажет папу? Мама не ответила, только погладила ее по щеке. – Может быть, иногда Богу нужна помощь, чтобы быть справедливым, – сказал мальчик не по годам взрослым тоном, и мать потрепала его по волосам. – Можно и так сказать, – сказала она, грустно улыбнувшись. Перед тем как лечь спать вечером, мальчик сел за свой стол, написал те слова и повесил на стену. «Наказание за грех справедливо и вечно». 29 Когда Кайса вернулась домой, Карстен все еще сидел, склонившись над бумагами. – Привет, – сказал он, подняв глаза и улыбнувшись, но выражение его лица тут же изменилось. – Боже мой! Что с тобой произошло? Кайса не собиралась ничего рассказывать Карстену о том, где была, пока не увидела свое отражение в зеркале в коридоре и поняла, что выбора у нее нет. Над левой бровью образовался синяк, а нос распух и покраснел.