Туалет был рядом. Она сделала свои дела. Из комнаты медсестер доносился звук работающего телевизора. Слышался закадровый смех, – видимо, они смотрели какой-то ситком. Туалет состоял из двух помещений. В первом был умывальник, во втором только унитаз и мусорное ведро. Она закрылась на защелку во втором. Главный засов не работал. Когда она отдыхала, опершись всем телом об умывальник и собирая силы для возвращения в свою палату, в полосе света, перерезающей темноту, она увидела силуэт, повернутый к ней спиной. Неизвестный вертелся, явно разыскивая кого-то. Сначала она подумала, что это полицейский. Возможно, он проснулся и ему стало стыдно от того, что заснул. Увидев пустую кровать, он должен был впасть в панику. Она, насколько смогла, высунулась из туалета, дверь заскрипела. В этот момент Иза узнала силуэт, несмотря на натянутый на голову капюшон. Правая рука женщины скрывалась за стопкой документов. Иза сразу представила себе, что может быть в ее руке. Сердце забилось быстрее. Через несколько секунд оно уже готово было выскочить из груди. Иза отступила назад в туалет, пытаясь дрожащими руками хоть как-то закрыть сломанный засов, тем не менее у нее не получилось захлопнуть дверь плотнее. Внезапно она все вспомнила и теперь была полностью уверена в своих показаниях. Это Люция стреляла в нее в «Игле», а сейчас стоит за этой тонкой дверью, и наверняка у нее есть оружие. Точно как в тот день. Перед глазами в замедленном темпе поплыли картинки. Она помнила каждый шаг бывшей подруги, ее взгляд и то, как ее саму парализовало от страха. Она была почти уверена, что Ланге сейчас выстрелит в нее, но на этот раз чуда не произойдет. Нет ни единого шанса скрыться. Ей хотелось кричать, звать на помощь, но она не могла выдавить из себя ни звука. Иза сползла по стене, свернулась в клубок и ждала прихода убийцы. Она закрыла глаза, как будто это могло спасти ее от неминуемой смерти. Через какое-то время дверь вновь заскрипела. Она увидела серые кроссовки с вышитыми на них маленькими зелеными крокодилами, которые, казалось, издевательски скалятся. Теперь однажды спасенная была уверена, что тогда видела не револьвер. Она хорошо помнила черное дуло, резьбу для накрутки глушителя и звук выстрела. Иза потеряла сознание. Люция всю ночь ждала ксендза Староня в его кабинете. Вчера вечером она не нашла в квартире Буля и Тамары ничего, что приблизило бы ее к пониманию правды. Она обыскала все шкафчики, поверхностно просмотрела документы. Гостья даже не пыталась скрыть следы своего пребывания в квартире. Резиновые перчатки вряд ли помогут, если ей решат инкриминировать кражу со взломом. Говорят, сейчас даже по частице перхоти можно установить ДНК. Поэтому после обыска она оставила Булю записку, в которой проинформировала о том, что была здесь, но ничего не украла, а лишь одолжила папку с документами, касающимися SEIF, и забрала свой депозит в Au[43]. Потом она сделала покупки в супермаркете и вернулась в дом священника. Ей хотелось приготовить тефтели и испечь маковый пирог. Машину Тамары она припарковала у ворот, ключи положила на место и взялась за готовку. Викарий, видимо, спал, потому что вошел в кухню, потирая глаза. Она хотела накрыть на стол, но он остановил ее жестом и прочитал мораль на тему ее скандального поведения, предупредив, что сообщил полиции о побеге и угоне автомобиля. – Тебя разыскивают. – Он сделал паузу, рассчитывая на эффект. Люция не реагировала. Она спокойно закончила чистить морковку и уменьшила огонь под кастрюлей с рассольником. В ответ она вручила ему глиняную миску для замешивания теста, после чего взялась за приготовление пирога. – На самом деле я не позвонил в полицию, – признался через какое-то время Гжегож Масальский и тут же замолчал. Она подняла голову и вглядывалась в него с ожиданием. Инстинкт подсказывал ей, что только сейчас вокруг нее начало сжиматься кольцо опасности. Викарий остался доволен эффектом. Он продолжал: – Я сообщил твоей тете, она обещала тебя найти. Ксендз поехал с ней. Это примерно в тридцати километрах отсюда, в Долине радости. У вас там дача? Я в детстве тоже гулял там с друзьями, когда бывал у тетки. Люция порезалась и вскочила, после чего схватила телефон и набрала номер священника, но услышала автоответчик. Она знала, что в тех местах часто не бывает связи, но оставила сообщение о том, что уже вернулась и ничего плохого не сделала, ей нужно было только кое-что проверить. Она положила телефон на стол, рассчитывая, что ксендз перезвонит. Однако мобильник упорно молчал. Викарий удовлетворенно наблюдал за Люцией, явно не собираясь уходить из кухни. – Лучше бы ты сдал меня легавым! – крикнула она, задыхаясь от слез, вырвала у него из рук миску и начала нервно растирать масло с сахаром. – Ты прямо профессионал! – промурлыкал викарий. – Ты по образованию повар? Люция не ответила. Еще одно слово, и она приложит его скалкой. Никогда прежде не встречала человека, который бы настолько ее раздражал. – Хорошо у тебя пироги получаются, – примирительно добавил Масальский. – Отвали, – прошипела она. И тут же, игриво наклонив голову, спросила: – Не боишься, что я тебя отравлю? Он на секунду напрягся, но ничего не сказал. – Не бойся, это не в моих интересах, – успокоила она его. – Сейчас выкипит. – Он указал на плиту со стоящими на ней несколькими кастрюлями. Крышка на одной из них бодро подпрыгивала. Люция подбежала и еще раз уменьшила пламя. – Шел бы ты уже, – объявила она. – Помолиться, или что вы там делаете в свободное время. Минут через десять будет готово. – Я уже ел. Пани Тамара сделала бутерброды. Приятная женщина. – Масальский уселся поудобнее. Видимо, ему хотелось с кем-нибудь пообщаться. – Собственно, я привык к сухому пайку. Пока тебя не было, мы постоянно так питались. Я не голоден, а вот ксендз Мартин наверняка будет. Они ищут тебя с двух часов, то есть уже часов шесть. Семь, – поправил он сам себя, взглянув на часы. – А если бы я по дороге убила кого-нибудь или ограбила? Что бы вы мне сделали? – cпросила она, смеясь. И уже серьезно: – Даже немного хотелось, но никто не попался. Он тоже улыбнулся. За этой гримасой скрывался мелкий инквизитор. – Я не верю, что ты сделала это, – изобразил он искренность. – Но тем не менее ты странная. – Хорошо, что ты – нет. – Люция достала муку, яйца и доску для вымешивания теста. Она думала: что ему надо, почему он тут сидит? Тот факт, что викарий не позвонил в полицию, показался ей подозрительным. Она была уверена, что он именно так и сделает. Вдруг ей пришло в голову, что он здесь вовсе не потому, что ему хочется вести с ней беседы. Он просто следит за ней, чтобы опять не сбежала. Люция осмотрелась и уверенно заявила: – Ты не мог бы оставить меня одну? Не обижайся, мне надо подумать. – Подумать? – Он встал, явно обидевшись. – Наверное, есть о чем, – буркнул. – Ладно. Я пойду. – В отличие от тебя у меня есть о чем поразмыслить, – отрезала она и улыбнулась, состроив одну из аккуратных гримас, которые именовала «невидимый карандаш в зубах». Эта улыбка застыла на ее лице, потому что, когда Масальский выходил, он вынул что-то из кармана сутаны. Она слишком поздно сориентировалась. Подбежав к двери, она потянула за ручку, но викарий уже повернул ключ в замочной скважине. – Второй ключ у ксендза. Он тебя освободит, – услышала она из коридора. – Спокойной ночи. – И очень хорошо. Ты, мелкий, кривой двадцать первый палец! – крикнула Люция и истерически рассмеялась. Ей показалось забавным, что она фактически по-прежнему в тюрьме. Здесь было даже хуже, потому что приходилось стараться быть милой и правильной. Сначала она хотела все бросить и выскочить в окно, но отказалась от этой идеи. У нее было дело к священнику. Им нужно прояснить несколько вещей. Она решила, что уйдет только тогда, когда узнает правду. Сейчас ей уже нечего было терять. Она закончила свою работу на кухне, помыла посуду и закурила. Вместо пепельницы воспользовалась чашкой из праздничного сервиза. Эта маленькая выходка улучшила ей настроение. Люция представила себе мину викария. Она скажет ему, что из-за того, что викарий запер ее на ключ, у нее не было возможности выйти на улицу. Какое чудесное объяснение. Люция курила какое-то время, но все-таки ее укололо чувство вины. Дело было не в Масальском, а в Староне. Сигарета стала невкусной. Она подошла к окну и выставила горящую сигарету на улицу, чтобы дым не шел в помещение. Она чувствовала себя нашкодившей школьницей. В те времена у них еще был дом в Картузах и она, прячась на чердаке, курила заграничные сигареты матери. Часы пробили одиннадцать. В плебании господствовала тишина. Люция в очередной раз набрала номер, но никто не ответил. Тем не менее связь была, автоответчик включился только после нескольких гудков. Вот и хорошо. Ее звонки должны были сохраниться в пропущенных. Она приблизила ухо к двери, но не услышала ничего, кроме собственного учащенного дыхания. Вынув из волос шпильку, разогнула ее и сунула в замочную скважину. Все заняло больше времени, чем обычно, так как она давно уже не делала этого, но в конце концов язычок попал в западню и замок открылся. Свобода. На этот раз она не сбежала, чего опасался викарий. Ровным шагом Люция направилась в кабинет ксендза. Она приготовилась к серьезному разговору. Вынула из тайника патроны, деревянный пистолет и материалы об Игле. Находясь в кабинете, она уже не стеснялась, поэтому выкурила почти целую пачку «кэмела». Люция провела там всю ночь, почти до четырех утра, подремывая в одежде на диване, накрытая только тонким пледом, потому что не хотела, чтобы Масальский услышал шаги, ведь ее комната находилась как раз рядом с его спальней. Но ксендз Старонь больше не вернулся на Стоги. Ни в тот день, ни на следующий, никогда. Неожиданно исчезла Тамара. Люция, кроме того первого вечера, больше ее не видела, не обменялась с ней и парой слов. Во второй половине дня вместе с несколькими чиновничками из курии приехал какой-то старикан, которого Люция видела когда-то по телевизору «в пурпуре». Гжегож Масальский распластался перед ним, как сладкий блин. Епископ позволил ему поцеловать свой огромный перстень, погладил попика по голове, благословляя, после чего переступил порог скромной плебании, как царь в окружении свиты. Он съел двойную порцию тефтелей, похвалил пирог с маком и освободил Люцию от ее обязанностей. – Вы больше не понадобитесь. Спаси Господи. Когда она уходила, толпа людей заполнила домик. Казалось, что он вот-вот начнет трещать по швам. Беспрерывно кто-то входил и выходил. Выносили и вносили какие-то вещи. В бывшей комнате Люции засела сорокалетняя дама, похожая на сову. Люция сразу догадалась, что эта старая дева выполняет в церкви функцию контролера Верховной контрольной палаты. Из-под бурой длинной юбки выглядывали слоновьи щиколотки панны. Пепельный свитер тщательно скрывал женские округлости. Волосы – конечно, серые и бесформенные – были покрыты платком, как ни странно, цветным. Дама сначала надела фартук и взялась за уборку в доме, а потом потребовала книгу записей и все финансовые документы, которые намеревалась изучить. Люция в течение нескольких минут собрала свое имущество и папку Буля. Когда она поняла, что все вещи ксендза Мартина куда-то вывозят, без колебаний забрала все, что нашла ранее в кабинете, и забросила в свой пакет. Подумав, она прихватила также и кассету «Роз Европы». У Люции не было магнитофона, чтобы прослушать кассету, но раз уж она лежала вместе с документами, то должна была иметь какое-то значение. Она ушла, как и появилась, в кроссовках и спортивном костюме. Никто даже не спросил ее, есть ли у нее куда пойти. Машин с мигалками или кого-либо, прибывшего, чтобы арестовать ее, она тоже не наблюдала. Отмечаться в участке ей нужно было только через несколько дней. К тете она не поедет. Старушка и так из-за нее натерпелась. Люция шумно вдохнула через нос. Свобода пахнет весной и пирогом с маком, кусок которого ей дал на дорогу довольный собой викарий. На посошок он также вручил ей вознаграждение за труды – целых пятьдесят злотых жертвенной мелочью. Она приняла милостыню, хватит на три пачки сигарет. – Эй, что происходит? – конфиденциально шепнула она, притворяясь доброй подружкой. – Я не уполномочен отвечать на подобные вопросы, – последовал ответ. – А Тамара? Ты же знаешь… – Вы же знаете, – поправил он ее. – Или святой отец. Тебе следует так ко мне обращаться. Мы не приятели. Ланге онемела. Она не выпустила изо рта поток проклятий только потому, что не могла оправиться от шока. – Прошу передать пани Кристине, что деньги за последнюю стирку она получит банковским переводом. – Каким еще переводом? – Мы дадим знать, если нам потребуется ее помощь. Но желательно, чтобы ни она, ни вы больше никогда здесь не появлялись. Так будет лучше и для вас и для нас, – отчеканил он. – Давай-давай, – бросила она на прощание. – Я-то уж точно не приду, а насчет тети – это ксендз Мартин решит. – Ксендз Мартин? – Викарий замялся и со страхом огляделся на толпящихся церковных бюрократов. – Староня перевели отсюда, даже, собственно говоря, отстранили от выполнения обязанностей. Можно сказать, что его никогда здесь и не было. Сейчас все решаю я, и я советовал бы тебе попридержать язык. Особенно в данной ситуации. Господь с тобой. До Люции сразу дошло, что случилось. Он звонил не ксендзу Староню, а своему начальству. Те приехали произвести чистку, затушевать дело. Что на самом деле произошло, она не знала. Ясно было только, что эта гнида донесла на Староня. Иуда. Вот почему в последние дни он притворялся добреньким. Она кормила его, выслушивала. Помогала убирать в костеле, даже заштопала ему порванную куртку. Сейчас Люция сожалела, что не насыпала ему в суп крысиного яда. – Как же тебе не стыдно, сволочь? – крикнула она и толкнула его на случай, если он вдруг не поймет вопрос. Он испуганно повернулся к ней, а она добавила, зло улыбаясь: – А те тефтели в грибном соусе были с мухоморами. Маловато для летального исхода, но надеюсь, что вас хотя бы хорошенько пронесет. Тот, самый жирный, сожрал больше всех, поэтому не выйдет из сортира до завтра. Масальский не дал себя обмануть. Он даже не наградил ее взглядом и с достоинством удалился. Люция была в шоке от того, как быстро и как сильно он изменился. Сейчас он был властен, горд. Он хорошо знал, к кому и когда подлизаться и на кого нажаловаться. Такой сделает головокружительную карь еру в церковной иерархии. – Третья слева, я уверена, – повторила Иза Козак. Она всматривалась в лицо Люции Ланге, стоящей в шеренге женщин за зеркалом Гезелла, и судорожно зажимала ладони на подлокотниках инвалидной коляски, на которой ее привезли из больницы. Уже в течение нескольких минут все собравшиеся внимательно следили за ее реакцией. – Пожалуйста, назовите номер, – сказал Дух. – Номер три. Это она в меня стреляла. Я уже не помню, что это было за оружие, но не револьвер. Я тогда ошиблась. – Вы уверены? – Я запомню это лицо до конца жизни, – заверила Иза. – Детка, подумай еще раз, – пробормотал Дух, но прокурор Зюлковская испепелила его взглядом. Сегодня она была в красных туфлях на шпильках, губы накрашены в тон, выглядела она лишь чуть-чуть менее шикарно, чем обычно. Только очень внимательный наблюдатель заметил бы темные круги вокруг глаз и легкое дрожание рук прокурора. Присутствующие на опознании церковные чиновники наверняка не могли оторвать от нее глаз. – Подтверждаете ли вы предыдущие показания о том, что именно эта женщина вчера прокралась в больницу и снова напала на вас? – зачитала Зюлковская. Дух демонстративно повернулся на каблуках. Это опознание было таким же странным, как и весь сегодняшний день. Тучи начали сгущаться сегодня около полуночи. Сначала из больницы сообщила о нападении на пациентку. К счастью, кроме временной потери сознания и нескольких гематом, полученных во время падения, с пациенткой ничего не произошло. Врачи заверили, что ее состояние стабильно. Теперь ее перевели в закрытое отделение, а у двери поставили охрану из пяти вооруженных человек. Остальные десять прочесывали территорию вокруг больницы. Люцию задержали, когда она пыталась поймать такси на главной улице. Сопротивления она не оказывала. – Я Изке ничего не сделала, – сказала она. – Просто хотела поговорить. Оружия у нее не нашли. Только старую тетрадь с записями и стопку бухгалтерских документов. Она сразу заявила, что одолжила это у Блавицкого. – Одолжила? – рассмеялся один из сотрудников и увез бумаги под Щецин, куда поехал на задание вместе с антитеррористической группой. Документы должны были вернуться послезавтра, потому что тайная операция продлилась дольше, чем планировалось. Когда Духновский узнал об этом, то матерился в течение получаса: – Поотрываю им эти утиные бошки! Постнемецкие чайники, идиоты! Потом стало еще хуже. Перед пересменкой, в восемь двадцать две, в участок пришла Тамара Соха, жена Буля, и заявила, что хочет дать показания. Она уперлась, что будет говорить только с Духновским. Тамара сидела на стуле в комнате ожидания до трех часов дня, потому что Дух вместе с Джекилом и командой техников поехали на Стоги, где, как показал предварительный осмотр, произошел взрыв газового баллона в автомобиле. Водитель погиб на месте. Дух давно не занимался такими мелочами, но Валигура приказал ему отправляться на место происшествия. – Ты в городе? – удостоверился он, после чего сказал точный адрес. – Тогда давай, вприпрыжку, и возьми лучших людей. Только не плачь, но духовоза у тебя больше нет. – И отключился.