– Вы говорите «его»… – Статистика говорит, что большинство убийц – мужчины. Правда, среди женщин клана Вангеров есть настоящие чертовки. – Я уже встречался с Изабеллой. – Да, она – одна из них. Но есть и другие. От Сесилии Вангер можно ждать всяких неожиданностей… А Сару Шёгрен вы видели? Микаэль покачал головой. – Она – дочь Софии Вангер, одной из кузин Хенрика. Вот уж действительно весьма отталкивающая и жестокая особа. Но она жила в Мальмё, и, насколько я смог установить, у нее не имелось мотива убивать Харриет. – Ну, и что дальше? – Но проблема заключается в том, что, как бы мы ни старались, нам никак не удается выяснить мотив. А это самое главное. Если мы определим мотив, то узнаем, что произошло и кто виноват. – Вы очень тщательно расследовали этот эпизод. Но, возможно, осталось что-нибудь, что вам не удалось довести до конца? Морелль усмехнулся. – Нет, Микаэль. Я посвятил этому делу бесконечное количество времени и не могу припомнить, чтобы не довел чего-нибудь до конца. Даже после того, как меня повысили и я смог уехать из Хедестада. – Смогли уехать? – Да, родом я не из Хедестада. Я служил там с шестьдесят третьего по шестьдесят восьмой год. Потом дослужился до комиссара и перебрался в Евле, в местную полицию, и работал там до выхода на пенсию. Но даже там я не переставал размышлять над исчезновением Харриет. – Вероятно, вам не давал покоя Хенрик Вангер. – Разумеется. Но не только поэтому. Загадка Харриет и сегодня не отпускает меня. Я хочу сказать… Знаете, у каждого полицейского имеется своя неразгаданная тайна. Когда я служил в Хедестаде, как-то раз за чашкой кофе более опытные коллеги рассказали мне о случае с Ребеккой. Особенно один полицейский по имени Торстенссон – он уже умер давным-давно – из года в год возвращался к этому делу. Он думал о нем и в свободное время, и в дни отпуска. Когда местные хулиганы не досаждали ему, он обычно вытаскивал старые папки и размышлял. – Та девушка тоже бесследно исчезла? Комиссар Морелль не сразу понял, что Микаэль имеет в виду. А потом сообразил, что он ищет какую-то взаимосвязь, и улыбнулся: – Нет, я привел этот пример по другой причине. Я имел в виду, что у полицейских очень болит душа, когда какие-то дела остаются нераскрытыми. Случай с Ребеккой произошел еще до рождения Харриет, и уже много лет назад дело закрыто за давностью. В сороковые годы в Хедестаде какие-то подонки напали на женщину, изнасиловали и убили ее. Рядовой эпизод для криминалистов; каждому полицейскому за годы службы приходится расследовать такие дела. Но некоторые из них врезаются в память и проникают в душу. Ту девушку убили самым жутким образом. Убийца связал ее и положил головой в догорающие угли костра. Невозможно представить себе, сколько времени несчастная девушка умирала и какие страдания ей пришлось пережить. – Черт возьми! – Вот именно. Дикость и жестокость. Бедняга Торстенссон оказался первым на месте преступления, когда ее обнаружили, и убийство осталось нераскрытым, хотя к нему привлекались эксперты из Стокгольма. Так вот, он так никогда и не смог смириться со своим поражением в этом деле. – Понимаю… – Для меня же дело Харриет – как для него «дело Ребекки». Мы даже не знаем, как умерла Харриет. Собственно, мы даже не можем доказать, что имело место убийство. Но меня эта история не отпускает многие годы. Немного помолчав, он продолжил: – Расследование убийств – занятие для одиночек. Друзья жертвы волнуются и приходят в отчаяние, но рано или поздно – через несколько недель или месяцев – их жизнь возвращается на круги своя. Ближайшим родственникам требуется больше времени, но даже они преодолевают горе и тоску. Жизнь продолжается. Однако нераскрытые убийства терзают. И только один человек продолжает думать о жертве и пытается восстановить справедливость – полицейский, остающийся один на один со старым делом. Из семьи Вангеров на острове проживали еще трое. Сын третьего брата, Грегера, Александр Вангер, родившийся в 1946 году, жил в отреставрированном деревянном доме начала XX века. Хенрик сообщил Микаэлю, что сейчас он находится в Вест-Индии и предается своим любимым занятиям – парусному спорту и полному безделью. Судя по тому, что Хенрик позволял себе довольно резкие высказывания о племяннике, Микаэль пришел к выводу: с Александром Вангером связаны некие серьезные разногласия. Журналист узнал лишь, что Александру было двадцать лет, когда пропала Харриет, и что он вместе с другими родственниками находился в тот день на острове. Вместе с Александром проживала его мать Герда, восьмидесятилетняя вдова Грегера Вангера. Микаэль ее не видел, поскольку она болела и в основном лежала в постели. Третьим членом семьи был Харальд Вангер. За первый месяц Микаэлю не удалось даже мельком увидеть старого приверженца расовой теории. Жилище Харальда находилось поблизости от домика Микаэля, производя зловещее впечатление своими плотно зашторенными окнами. Несколько раз Микаэль, проходя мимо, замечал, что занавески колышутся, а однажды, очень поздно, уже перед сном, он заметил свет в комнате верхнего этажа, где шторы были чуть раздвинуты. Минут на двадцать Микаэль застыл у кухонного окна, как завороженный, наблюдая за освещенными окнами, а потом махнул рукой и лег спать. Утром все окна снова были плотно зашторены. Харальд Вангер казался неким бесплотным существом, которое своим невидимым присутствием накладывает определенный отпечаток на жизнь всего селения. В глазах Микаэля Харальд представал как злобный Горлум[60], шпионящий за окружающими из-за штор и занимающийся в своем заколоченном логове колдовскими ритуалами. Раз в день пожилая женщина из социальной службы навещала Харальда Вангера, принося ему еду. Ей приходилось с трудом пробираться через сугробы, поскольку он отказывался расчищать дорогу к дому. «Дворник» Гуннар Нильссон только печально покачал головой, когда Микаэль пытался его расспросить. Он объяснил, что пытался предлагать свои услуги, но Харальд решительно не хотел, чтобы кто-то заходил на его участок. В ту зиму, когда Харальд вернулся в Хедебю, Гуннар Нильссон завернул к его дому на тракторе, чтобы расчистить двор, как он всегда делал это в других хозяйствах, но Харальд Вангер выскочил на улицу и буянил до тех пор, пока Нильссон не убрался восвояси. К сожалению, Гуннар не мог расчищать двор у Микаэля, поскольку его трактор не мог проехать в слишком узкие ворота, и Блумквисту приходилось полагаться только на свою лопату. В середине января Микаэль Блумквист попросил своего адвоката разузнать, когда ему предстоит отбывать трехмесячный срок в тюрьме. Он хотел как можно скорее разделаться с этим делом. Попасть за решетку оказалось легче, чем он предполагал. После недельных препирательств было решено, что 17 марта Микаэль сядет в тюрьму Руллокер под Эстерсундом – в пенитенциарное учреждение общего режима для лиц, совершивших не особо тяжкие преступления. Адвокат также сообщил Микаэлю, что срок его пребывания под стражей, скорее всего, будет немного сокращен. – Вот и хорошо, – отозвался Микаэль без особого энтузиазма. В это время он сидел за кухонным столом и ласкал пятнистую кошку, привыкшую раз в несколько дней ночевать у Микаэля. От живущей через дорогу Хелен Нильссон он узнал, что кошку зовут Чёрвен и что она ничейная – просто бродит от дома к дому. Со своим работодателем Микаэль встречался почти ежедневно – иногда чтобы обменяться буквально парой фраз, а иногда они часами обсуждали исчезновение Харриет Вангер и различные моменты в частном расследовании Хенрика. Порой Микаэль выдвигал какую-нибудь теорию, а Хенрик ее опровергал. Блумквист пытался не слишком увлекаться, чтобы не потерять профессиональное чутье, но вместе с тем он чувствовал, что в какие-то моменты его не на шутку затягивала головоломка, в которую превратилось исчезновение Харриет Вангер. Накануне отъезда Микаэль заверял Эрику, что параллельно будет разрабатывать стратегию борьбы с Хансом Эриком Веннерстрёмом, но за месяц пребывания в Хедестаде он ни разу не открыл старые папки, материалы из которых довели его до суда. Наоборот, он старался забыть обо всем этом. Каждый раз, когда Блумквист думал о Веннерстрёме и о ситуации, в которой он оказался, его одолевала депрессия и он утрачивал интерес к жизни. Иногда Микаэль даже беспокоился, уж не стал ли он таким же маньяком, как Хенрик. Его профессиональная карьера разлеталась, как карточный домик, а он спрятался в глухомани и охотится за призраками… К тому же ему не хватало Эрики. Хенрик Вангер присматривался к своему новому сотруднику со сдержанным беспокойством. Он чувствовал, что временами журналист теряет равновесие. В конце концов Хенрик принял неожиданное для себя самого решение. Он снял трубку и позвонил в Стокгольм. Беседа заняла двадцать минут, и речь шла в основном о Микаэле Блумквисте. Эрика сменила гнев на милость только через месяц. Она позвонила в один из последних дней января, в десять часов вечера, и спросила вместо приветствия: – Ты еще долго собираешься там торчать? Микаэль уже и не ожидал услышать ее голос, поэтому смутился и сразу даже не нашел, что ответить. Потом улыбнулся и поплотнее укутался в одеяло. – Привет, Рикки. Ты могла бы и сама сюда приехать. – Вот еще! Неужели жизнь у черта на куличках обладает особым шармом? – Я только что почистил зубы ледяной водой. Все пломбы ноют. – Сам виноват… Впрочем, в Стокгольме тоже адский холод. – Ну, давай, рассказывай. – Мы потеряли две трети постоянных рекламодателей. Никто ничего толком не объясняет, но… – Знаю. Составляй список тех, кто отпадает. Когда-нибудь мы напишем о них в соответствующей манере. – Микке… Я подсчитала: если у нас не появятся новые рекламодатели, к осени мы обанкротимся. Только и всего. – Скоро все изменится к лучшему. Эрика усмехнулась на другом конце провода: – Тебе хорошо мечтать, сидя в своей лапландской дыре. – Послушай, до ближайшей саамской деревни не меньше пятисот километров. Она замолчала. – Эрика, я… – Знаю, знаю. Мужчина должен делать то, что должен, и прочая фигня[61]. Не надо ничего объяснять. Извини, что я вела себя, как стерва, и не отвечала на твои звонки. Давай начнем все сначала… Может, мне набраться храбрости и навестить тебя? – Приезжай, я жду тебя всегда. – Мне придется взять с собой ружье и волчью картечь? – Пока не стоит. Мы наймем нескольких лопарей с собачьей упряжкой. Когда ты приедешь? – В пятницу вечером. Согласен? Тут жизнь сразу показалась Микаэлю значительно милосерднее. Не считая узенькой расчищенной тропинки, участок Микаэля до самой двери был покрыт метровым слоем снега. Журналист долго и недоверчиво смотрел на лопату, а потом отправился к Гуннару Нильссону и спросил, нельзя ли Эрике на время своего визита поставить «БМВ» у них. Пожалуйста, конечно, можно. В гараже полно места, и даже можно поставить обогреватель для двигателя. Эрика отправилась в путь в середине дня и прибыла в Хедебю около шести вечера. Они несколько секунд разглядывали друг друга, а потом долго обнимались. Улицы тонули во мраке, и осматривать было почти нечего, за исключением подсвеченного здания церкви. «Консум» и «Кафе Сусанны» как раз закрывались, поэтому журналисты отправились прямиком домой. Пока Микаэль стряпал ужин, Эрика внимательно изучала его жилье, выдавала комментарии в адрес журнала «Рекордмагазинет» 1950‑х годов и изучала лежавшие в кабинете папки. Потом они ели бараньи отбивные с тушеной картошкой и сливочным соусом – перебор калорий – и запивали все это красным вином. Микаэль пытался вернуться к начатому по телефону разговору, но Эрика не была настроена обсуждать проблемы «Миллениума». Вместо этого они два часа беседовали о своих собственных делах и о том, как продвигается работа Микаэля. А потом пришла пора проверить кровать – вместит ли она их двоих.