– Не стану притворяться и говорить, что понимаю, как вас угораздило подорваться на такой мине. Я не могу припомнить подобной истории, разве что дело Лундаля в газете «Экспрессен» в шестидесятые годы… Если, конечно, вы, молодежь, слышали о таком. Ваш источник тоже был мифотворцем?.. – Хенрик Вангер покачал головой и, понизив голос, обратился к Эрике: – Я уже был издателем и могу тряхнуть стариной. Не нужен ли вам еще один партнер? Для Микаэля этот вопрос прозвучал как гром среди ясного неба, но Эрика, похоже, ни капельки не удивилась. – Что вы имеете в виду? – спросила она. – Как долго вы пробудете в Хедестаде? – ответил Хенрик вопросом на вопрос. – Я уезжаю завтра. – Вы могли бы – конечно, вместе с Микаэлем – уважить старика и прийти сегодня ко мне на ужин? Скажем, в семь вечера? – Отлично. С удовольствием. Но вы так и не ответили на мой вопрос. Почему вы хотите стать совладельцем «Миллениума»? – Я обязательно отвечу на ваш вопрос. Но думаю, что лучше нам будет обсудить его за трапезой. Прежде чем принять решение, мне необходимо поговорить с моим адвокатом Дирком Фруде. В двух словах могу сказать, что у меня имеются свободные средства. Если журнал выживет и снова станет прибыльным, я выгадаю. Если нет – ничего страшного, в свое время я терял и не такие деньги. Микаэль уже собирался открыть рот, когда Эрика опустила руку ему на колено. – Мы с Микаэлем долго боролись за то, чтобы обрести полную независимость. – Ерунда. Полностью независимых людей не бывает. Но я не стремлюсь отнять у вас журнал и не намерен контролировать его содержание. Раз уж этот чертяка Стенбек извлек для себя выгоду, издавая «Модерна тидер», то я вполне могу стать соиздателем «Миллениума». Тем более что журнал вполне достойный. – Это как-то связано с Веннерстрёмом? – вдруг спросил Микаэль. Хенрик Вангер улыбнулся: – Микаэль, мне уже за восемьдесят. И мне жаль, что есть дела, которые остались незавершенными, и люди, с которыми я не успел полностью расквитаться. Кстати, – снова обратился он к Эрике, – я бы вложил в журнал капиталы при по крайней мере одном непременном условии. – Я вся внимание, – сказала Эрика. – Микаэль Блумквист должен вновь занять должность ответственного редактора. – Ну уж нет, – тут же возразил Микаэль. – Это обязательно, – сказал Хенрик Вангер столь же резко. – Веннерстрёма хватит кондрашка, если мы объявим через пресс-службу о том, что концерн «Вангер» начинает поддерживать «Миллениум» и что одновременно ты возвращаешься в кресло ответственного редактора. Тем самым мы ясно даем понять: всё остается на своих местах и редакционная политика не меняется. И уж тогда рекламодатели, которые собрались уходить из журнала, задумаются и смогут все взвесить еще раз. Веннерстрём не Господь Бог, враги у него тоже имеются, и найдутся фирмы, которые захотят разместить у вас свою рекламу. – Что за дела, черт побери? И о чем была речь? – спросил Микаэль, как только они с Эрикой вышли от Хенрика Вангера. – По-моему, речь идет о зондировании почвы перед заключением сделки, – ответила она. – А ты не говорил мне, что Хенрик Вангер такой милый. Микаэль преградил ей дорогу. – Рикки, ты с самого начала знала, чем закончится этот разговор. – Эй, малыш, сейчас только три часа, и я хочу, чтобы до ужина меня хорошенько развлекли. Блумквист буквально кипел от злости. Но ему никогда не удавалось долго злиться на Эрику. Эрика надела черное платье, короткий пиджак и лодочки на высоком каблуке, которые она перед поездкой на всякий случай кинула в маленькую дорожную сумку. Она заставила Микаэля сменить форму одежды со спортивной на парадную. Так что ему пришлось нарядиться – он надел черные брюки, серую рубашку, темный галстук и серый пиджак. Когда они, не опоздав ни на минуту, прибыли к Хенрику Вангеру, то обнаружили в числе гостей еще и Дирка Фруде и Мартина Вангера. Все были в костюмах и при галстуках, кроме Хенрика, который красовался в коричневом свитере и в бабочке. – Преимущество девятого десятка заключается в том, что никто не обращает внимания на то, как ты одет, – заявил он. Эрика на протяжении всего ужина пребывала в хорошем настроении. А позже они перебрались в каминный салон и, попивая коньяк из рюмок, приступили к серьезному обсуждению своих дел и планов. Они проговорили почти два часа, прежде чем выработали проект соглашения. Дирку Фруде поручили создать компанию, полностью принадлежащую Хенрику Вангеру. В правление вошли сам Хенрик, Дирк Фруде и Мартин Вангер. Она должна была в течение четырех лет инвестировать сумму, которая покрывала бы разницу между доходами и расходами «Миллениума». Деньги перечислялись из личных средств Хенрика Вангера. Взамен тот получал один из руководящих постов в издательстве. Договор заключался на четыре года, но «Миллениум» оговаривал право расторгнуть его через два года. Однако досрочное расторжение договора потребовало бы значительных средств, поскольку выкупить долю Хенрика можно было, только выплатив ему всю вложенную им сумму. В случае внезапной смерти Хенрика на оставшийся срок действия контракта в правлении его заменял Мартин Вангер. По истечении этого срока последнему предоставлялось право решать, продлевать участие в этом проекте или нет. Мартин, казалось, радовался возможности свести счеты с Хансом Эриком Веннерстрёмом, и Микаэлю стало любопытно, что же такое между ними могло произойти. Когда рабочий вариант контракта был готов, Мартин Вангер начал доливать всем коньяк. Хенрик, пользуясь паузой, склонился к Микаэлю и прошептал ему на ухо, что этот договор никаким образом не повлияет на их деловые отношения. Переговорщики решили, что объявят о своем союзе в тот день, когда Микаэль Блумквист в середине марта сядет в тюрьму, – тогда это произведет на массмедиа максимальное впечатление. С точки зрения пиара объединять эти два события было настолько нелепо, что неизбежно должно было озадачить недоброжелателей Микаэля и привлечь самое пристальное внимание к Хенрику Вангеру. На самом же деле здесь была своя логика: эти действия подчеркивали, что рано хоронить издательский дом «Миллениум» и что у журнала появляются новые покровители, готовые действовать. Да, предприятия концерна переживают не самые лучшие времена, но Вангеры по-прежнему обладают авторитетом и при необходимости могут атаковать. Условия контракта обсуждали с одной стороны Эрика, с другой – Хенрик и Мартин. Мнения Блумквиста никто не спрашивал. Поздно ночью Микаэль, уложив свою голову Эрике на грудь, заглянул ей в глаза. – И долго же вы с Хенриком обсуждали это соглашение? – спросил он. – Примерно неделю, – ответила она и улыбнулась. – Кристер в курсе? – Разумеется. – Почему вы мне ничего не сказали? – С какой стати я должна была обсуждать это с тобой? Ты отказался от поста ответственного редактора, бросил журнал и поселился в лесу. Микаэль задумался. – Так что, по-твоему, я заслужил, чтобы со мной обходились как с полным придурком? – О да, – многозначительно сказала она. – Значит, ты действительно на меня разозлилась. – Микаэль, я никогда не чувствовала себя настолько взбешенной, обманутой и брошенной, как в тот день, когда ты ушел из редакции. Никогда прежде я так не злилась на тебя. Она схватила его за волосы и сбросила его голову со своей груди. В воскресенье Эрика уехала. Микаэль был настолько зол на Хенрика Вангера, что встречаться с ним или с кем-нибудь другим из династии опасался. Он отправился в Хедестад и всю вторую половину дня гулял по городу. По дороге зашел в библиотеку и кондитерскую. А вечером отправился в кино и наконец посмотрел «Властелина колец»; раньше он этот фильм не видел, хотя премьера состоялась уже год назад. Микаэль вдруг подумал, что орки – гораздо более понятные и бесхитростные существа, чем люди. После кино он посетил «Макдоналдс» в Хедестаде и вернулся на остров на последнем автобусе, около полуночи. Дома заварил кофе, уселся за кухонный стол и достал папку. Он читал до четырех утра. В деле Харриет Вангер оставались некоторые загадки, которые, по мере того как Микаэль углублялся в документы, все больше завладевали его вниманием. Ни к каким неожиданным выводам он так и не пришел. Эти же загадки не давали покоя комиссару Густаву Мореллю на протяжении долгого времени, особенно на досуге. В последний год до исчезновения Харриет Вангер изменилась. Конечно, отчасти это могло объясняться сложностями тинейджерского возраста, так называемого переходного периода, через который проходят все. Харриет начала взрослеть, и все опрошенные – одноклассники, учителя, родные – утверждали, что она стала более скрытной и замкнутой. Еще два года назад Харриет ничем не выделялась из среды своих сверстников и была милой веселой барышней, но теперь она начала отдаляться от своего окружения. В школе она по-прежнему общалась с друзьями, но, по словам одной из ее подруг, «стала безразличной». Эта формулировка показалась довольно необычной, и Морелль записал ее и продолжал задавать вопросы. В частности, он разузнал, что Харриет перестала откровенничать, ее не интересовали сплетни и разные секреты. В детстве Харриет Вангер, как и все ее сверстники, посещала воскресную школу, по вечерам читала молитвы и прошла обряд конфирмации. В ее религиозной жизни не происходило никаких примечательных событий. Но в последний год она, похоже, стала глубоко верующей, читала Библию и регулярно ходила в церковь. Однако к местному пастору Отто Фальку, другу семьи Вангеров, она не обращалась, а ездила в Хедестад, в общину пятидесятников. Правда, интерес к ним Харриет проявляла недолго. Уже через два месяца она покинула эту общину и начала штудировать книги о католицизме. Что это было – типичная религиозная одержимость, свойственная подросткам? Возможно. Но в семье Вангеров особой набожностью не отличался никто, и почему с Харриет произошли такие разительные перемены, так и осталось неясным. Конечно, девушка могла приблизиться к Богу из-за внезапной смерти ее отца, утонувшего год назад. Во всяком случае, Густав Морелль считал, что в жизни Харриет что-то произошло, что-то повлияло на нее, но что именно, ему так и не удалось установить. Как и Хенрик Вангер, Морелль очень подолгу беседовал с ее подругами, пытаясь найти кого-нибудь, кому Харриет могла доверять. Определенные надежды возлагались на Аниту Вангер, дочь Харальда Вангера. Она была на два года старше Харриет, провела лето 1966 года в Хедебю и считала, что они очень сблизились. Однако Анита тоже не смогла ничего прояснить. Они общались все лето – купались, гуляли, болтали о кинематографе, поп-музыке и литературе. Харриет часто сопровождала Аниту на уроки вождения. Однажды они стащили из дома бутылку вина и здорово надрались; еще как-то раз несколько недель прожили одни на краю острова, в хижине Готфрида – бревенчатом домике, который отец Харриет построил в 1950‑е годы. О чем на самом деле думала Харриет, что она чувствовала – эти вопросы остались без ответа. Микаэль, однако, заметил одну нестыковку: скрытной ее называли школьные друзья и некоторые родственники. А вот Анита Вангер отнюдь не считала подругу таковой. Блумквист решил как-нибудь при случае обсудить это с Хенриком. Особое внимание Морелля привлекла страничка из ежедневника Харриет Вангер – тетради в эффектном переплете; ее девушке подарили на Рождество за год до исчезновения. В нем она записывала планы на день, напоминания о встречах, даты контрольных работ в гимназии, домашние задания и прочее. В ежедневнике осталось много свободного места для более пространных записей, поскольку Харриет вела дневник крайне нерегулярно. В январе она решила стать настоящим хроникером: записала, с кем встречалась на рождественские каникулы, и прокомментировала некоторые фильмы, которые успела посмотреть. Но до окончания учебного года так и не записала ничего личного. А потом, судя по некоторым записям, можно было сделать вывод, что в этот период Харриет серьезно увлеклась каким-то юношей, чье имя не упомянула. Страницы, отведенные под номера телефонов, содержали некую загадку. Здесь аккуратно в алфавитном порядке перечислялись родственники, одноклассники, некоторые учителя, несколько членов общины пятидесятников и другие лица из ее окружения, которых легко можно было идентифицировать. На последней страничке, уже не относящейся к алфавитной книжке, имелось пять имен и столько же номеров телефонов. Три женских имени и два инициала. Магда – 32016 Сара – 32109 РЯ – 30112 РЛ – 32027 Мари – 32018 Пятизначные номера, начинавшиеся на «32», в 1960‑е годы относились к Хедестаду. Третий номер, начинавшийся с номера «30», указывал на местечко Норрбю, за пределами Хедестада. Но в том-то и дело, что, приложив массу усилий и опросив весь круг знакомых Харриет, инспектор Морелль так и не смог выяснить, кому принадлежат эти номера телефонов.