Напоследок он дал Лисбет Саландер копию списка из телефонной книжки Харриет. Магда – 32016 Сара – 32109 РЯ – 30112 РЛ – 32027 Мари – 32018 – Что я должна сделать, как ты считаешь? – Я выяснил, что РЯ – это Ребекка Якобссон, и связал ее гибель с библейской цитатой, где говорится о сожженной жертве. Ее убили, сунув головой в догорающий костер, что очень напоминает именно этот фрагмент. Если я окажусь прав, то мы обнаружим еще четыре жертвы: Магду, Сару, Мари и РЛ. – Ты думаешь, что они мертвы? Их убили? – Да. Какой-то убийца действовал в пятидесятые и, возможно, в шестидесятые годы. И каким-то образом все это связано с Харриет Вангер. Я пролистал архив газеты «Хедестадс-курирен». Пока мне удалось только обнаружить, что убийство Ребекки – единственное кошмарное преступление, связанное с Хедестадом. Я хочу, чтобы ты продолжила поиски в других частях Швеции. Лисбет Саландер надолго замолчала. Микаэль ждал ее ответа и нетерпеливо ерзал на стуле. А вдруг он ошибся в ней… Наконец она подняла взгляд. – Хорошо. Я берусь за эту работу. Но ты должен подписать контракт с Арманским. Драган Арманский распечатал контракт, который Микаэлю Блумквисту следовало отвезти в Хедестад на подпись Дирку Фруде. Вернувшись к кабинету Саландер, он через стекло увидел, что они с Микаэлем Блумквистом стоят, склонившись над ее лэптопом. Микаэль положил руку ей на плечо – он ее коснулся! – и что-то ей показывал. Арманский замедлил шаг. Журналист сказал что-то, привлекшее внимание Лисбет. В ответ она громко засмеялась. Драган никогда прежде не слышал ее смех, хотя несколько лет пытался завоевать ее доверие. Микаэль Блумквист знал ее всего пять минут – а она уже смеялась… Внезапно Арманский воспылал ненавистью к Микаэлю Блумквисту – такой сильной, что даже сам удивился. Открывая двери, он на всякий случай кашлянул и положил перед ними пластиковую папку с контрактом. После обеда Микаэль успел ненадолго заскочить в редакцию «Миллениума». Он зашел туда впервые после того, как перед Рождеством забрал свои вещи, и столь хорошо знакомая лестница вдруг почему-то показалась ему чужой. Код замка не изменили, и Микаэль смог незамеченным проскользнуть в дверь редакции. Он немного постоял, оглядываясь и заново привыкая. Офис «Миллениума» имел форму буквы «L». Прямо сразу за входом располагался просторный холл, которому не находилось почти никакого применения, и они расположили здесь диван и два кресла, чтобы принимать посетителей. За диваном находились столовая с мини-кухней, туалеты и два чулана с книжными полками и архивом. Там стоял также письменный стол для приходящих практикантов. Справа от входа в редакцию стеклянная стена отделяла рабочее пространство Кристера Мальма. Его собственная фирма тоже располагалась здесь, занимая восемьдесят квадратных метров и имея собственный вход с лестницы. Слева приблизительно на ста пятидесяти квадратных метрах располагалось помещение непосредственно редакции, со стеклянным фасадом, выходившим на Гётгатан. Интерьерами занималась Эрика. Это она решила установить застекленные перегородки, которыми отделялись три персональных кабинета. Все остальные сотрудники находились в общем офисном помещении. Себе она выбрала самый просторный кабинет, в глубине редакции, а Микаэля разместила в другом конце офиса. Его кабинет оказался единственным, куда можно было заглянуть, никуда не сворачивая. Микаэль отметил, что в его рабочее помещение так никто и не переехал. Третий кабинет находился чуть подальше, и его занимал шестидесятилетний Сонни Магнуссон, который несколько лет занимался рекламой в «Миллениуме». В компании, где он проработал бо́льшую часть жизни, затеяли сокращения, и Сонни остался без работы. Вот тогда-то Эрика и встретила его. К тому времени Сонни пребывал в таком возрасте, что уже не рассчитывал найти себе постоянную работу. Эрика схватила его за шкирку, предложила небольшую ежемесячную зарплату и проценты с доходов от рекламы. Санни согласился, и ни одна из сторон не пожалела об этом. Однако в последний год его опыт уже не спасал, и доходы от рекламы резко сократились, а вместе с ними и ужалась зарплата Сонни. Но он не искал себе другую работу, а потуже затянул пояс и великодушно остался на своем посту. «В отличие от меня, ставшего причиной этой катастрофы», – подумал Микаэль. Наконец он собрался с духом и вошел в полупустую редакцию. Эрика сидела в своем кабинете, прижав к уху телефонную трубку. Кроме нее, на рабочих местах находились еще двое. Одна из них, Моника Нильссон, тридцати семи лет, журналист общего профиля, специализировалась на освещении политических событий и являлась, вероятно, самым искушенным и циничным журналистом из всех, кого Микаэль когда-либо встречал. Она проработала в «Миллениуме» девять лет, и ей здесь очень нравилось. Двадцатичетырехлетний Хенри Кортез, самый юный сотрудник редакции, появился у них два года назад в качестве практиканта, прямо после Высшей школы журналистики, и заявил, что хочет работать только в «Миллениуме». Из-за усеченного бюджета Эрика не могла зачислить его в штат, но предложила ему письменный стол в углу и постоянно снабжала работой. При виде Микаэля оба, издав радостные возгласы, бросились к нему, расцеловали его в щеки и похлопали по спине. Они с ходу спросили, не собирается ли он вернуться на работу, и разочарованно вздохнули, когда Блумквист объяснил, что его командировка в Норрланд продлится еще полгода и что он зашел только поприветствовать всех и пообщаться с Эрикой. Бергер тоже очень обрадовалась встрече. Налив обоим кофе и закрыв дверь кабинета, первым делом она поинтересовалась состоянием Хенрика Вангера. Микаэль объяснил, что его единственный источник информации – Дирк Фруде. По словам адвоката, старик пока жив, но находится в тяжелом состоянии. – А ты что здесь делаешь? Микаэль почему-то смутился. Он заходил в «Милтон секьюрити», всего в нескольких кварталах от редакции, и зашел сюда, просто поддавшись порыву. Сейчас ему не хотелось объяснять Эрике, что он нанял частного консультанта, который не так давно взламывал его компьютер. Поэтому Блумквист пожал плечами и сказал, что ему пришлось приехать в Стокгольм по делу, связанному с Вангером, и что ему нужно сразу же возвращаться обратно. Он спросил, как идут дела в редакции. – Есть обнадеживающие новости – объем рекламы увеличивается, число подписчиков растет. Но вместе с тем не могу умолчать об одном досадном обстоятельстве. – То есть? – Я беспокоюсь по поводу Янне Дальмана. – Ну да, я догадываюсь… – Мне пришлось провести с ним беседу в апреле, сразу после того, как мы сообщили, что Хенрик Вангер стал совладельцем. Не знаю, то ли он ко всему настроен исключительно негативно в силу своего характера, то ли тут что-то посерьезнее… Может, он ведет двойную игру? – Но что же все-таки случилось? – Я больше не могу ему доверять. Когда мы подписали соглашение с Хенриком Вангером, нам с Кристером предстояло выбрать: либо тотчас информировать всю редакцию о том, что теперь мы уже точно не закроемся к осени, либо… – Либо информировать сотрудников, но не всех, а избирательно. – Вот именно. Возможно, я чересчур все утрирую, но мне не захотелось рисковать – мне показалось, что Дальман может проболтаться. Поэтому мы решили информировать всю редакцию в день, когда о соглашении будет объявлено официально. То есть мы молчали больше месяца. – И что же потом? – Вообще-то это была первая хорошая новость за год. И представь себе, все ликовали, кроме Дальмана. Понимаешь, мы ведь не самая крупная редакция в мире. В результате радовались три человека, плюс один практикант… А один страшно разозлился: мол, почему мы не сообщили о соглашении раньше… – Он, наверное, обиделся… – Я понимаю. Но дело в том, что он без конца муссировал эту тему, и поэтому в редакции воцарилось подавленное настроение. Через две недели после этого эпизода я вызвала его к себе в кабинет и призналась, что не доверяла ему и не хотела, чтобы он разболтал все раньше времени, и именно поэтому не проинформировала всю редакцию. – И как он это воспринял? – Конечно, он очень обиделся и рассердился. Но я не стала с ним церемониться и выдвинула ему ультиматум: либо он возьмет себя в руки, либо пусть ищет другую работу. – А он что? – Он взял себя в руки. Но ни с кем теперь не контачит. Между ним и остальной редакцией ощущается нервное напряжение. Кристер его не выносит и вполне откровенно демонстрирует это. – И все-таки, в чем конкретно ты подозреваешь Дальмана? Эрика вздохнула: – Сама не знаю. Мы приняли его на работу год назад, когда уже поссорились с Веннерстрёмом. Доказательств у меня нет, но мне кажется, что он работает не на нас. Микаэль кивнул: – Возможно, ты права. – А может, он просто попал не на свое место и поэтому деморализует всю редакцию… – И такое может быть. Но в одном я с тобой согласен – напрасно мы наняли его. Через двадцать минут Микаэль уже повернул на север от станции «Слуссен» на машине, которую одолжил у супруги Дирка Фруде. Своим «Вольво» двадцатилетней давности она все равно не пользовалась, и Микаэлю предложили брать его когда угодно. Возможно, Блумквист и не обратил бы внимания на эти мелочи и детали, не будь он столь бдителен. Пачка бумаг на столе слегка перекосилась, а одна папка высунулась с полки. Ящик письменного стола был задвинут до упора, а Микаэль точно помнил, что тот оставался немного приоткрытым, когда он накануне уезжал с острова в Стокгольм. Журналист посидел какое-то время неподвижно, прикидывая, не изменяет ли ему память, но уже почти не сомневаясь, что кто-то похозяйничал в его доме. Микаэль вышел на крыльцо и осмотрелся. Дверь он запирал, но она была оснащена стандартным допотопным замком, который ничего не стоит вскрыть небольшой отверткой; да и еще вопрос, сколько ключей от него раскиданы по разным местам. Он вернулся в дом и методично проверил кабинет, пытаясь выяснить, не пропало ли что-нибудь, и в результате убедился, что все вроде как на своих местах. Однако факт оставался фактом – кто-то заходил в дом, кто-то сидел в его кабинете, кто-то просматривал бумаги и папки. Компьютер Блумквист возил с собой, так что до него они не добрались. Возникало, как минимум, два вопроса. Во-первых, кто это был? И во-вторых, многое ли удалось разнюхать этому таинственному посетителю? Папки, которые находились на столе, были из коллекции Хенрика Вангера – Микаэль перенес их обратно в домик, когда вернулся из тюрьмы. Ничего нового в них не содержалось. В записях из блокнотов, лежавших на письменном столе, непосвященный не разобрался бы. Но тот, кто рылся в его бумагах, – был ли он и в самом деле непосвященным? Однако посреди письменного стола лежала маленькая пластиковая папка, а в ней был список «телефонов» и аккуратно переписанные, в соответствии с цифрами, цитаты из Библии. Вот это уже серьезно. Тот, кто обыскивал кабинет, теперь знал о том, что Микаэль раскрыл библейский код. Но кто это был? Хенрик Вангер лежал в больнице. Домоправительницу Анну Микаэль не подозревал. Дирк Фруде? Но с ним он и так уже поделился всем, что знал. Сесилия, которая отменила поездку во Флориду и вернулась вместе с сестрой из Лондона? После ее приезда Микаэль с нею не встречался, но видел, как накануне она проехала на машине через мост. Мартин? Харальд? Биргер? Тот ведь присутствовал на семейном совете, куда Микаэля не пригласили, через день после того, как у Хенрика случился инфаркт. Александр? Изабелла, самая антипатичная особа из всего семейства Вангеров? С кем из них успел побеседовать Фруде? Что он им рассказал? И сколько ближайших родственников теперь в курсе того, что Микаэль раскрутил расследование по новой? Часы показывали начало девятого вечера. Микаэль позвонил в круглосуточную ремонтную мастерскую в Хедестаде и попросил, чтобы ему врезали новый замок. Слесарь объяснил, что сможет приехать только на следующий день. Блумквист пообещал заплатить по двойному тарифу, если тот приедет немедленно. Они договорились, что слесарь появится около половины одиннадцатого и вставит новый цилиндровый замок.