Мартин Вангер выглядел уставшим, глаза ввалились. А ведь за полгода их знакомства Мартин здорово постарел, подумал Микаэль. Борьба за спасение империи обходилась ему дорого, и неожиданная болезнь Хенрика только прибавляла хлопот. – Как ваши дела? – спросил Мартин. Микаэль еще раз подчеркнул, что не собирается прекращать работу и уезжать в Стокгольм. – Спасибо, неплохо. Ситуация с каждым днем становится все более любопытной. Когда Хенрику станет лучше, я надеюсь, что смогу удовлетворить его интерес. Биргер Вангер жил в одном из домов из белого кирпича по другую сторону дороги, всего в пяти минутах ходьбы от больницы. Его окна выходили на море и гостевую гавань. Микаэль позвонил в дверь, но никто не открыл. Позвонил Сесилии на мобильный, но тоже без успеха. Он немного посидел в машине, постукивая пальцами по рулю. Биргер Вангер был джокером в этом семействе. Он родился в 1939 году, стало быть, к моменту убийства Ребекки Якобссон ему было десять лет. Однако когда исчезла Харриет, ему уже стукнуло двадцать семь. По мнению Хенрика, Биргер и Харриет почти не общались. Он вырос в Уппсале, где тогда жила его семья, и переехал в Хедестад, чтобы работать в концерне, но через пару лет увлекся политикой. Правда, когда убили Лену Андерссон, он был в Уппсале. Распутать эту историю Микаэль не мог, но инцидент с кошкой не оставлял сомнений – над ним нависла угроза и ему необходимо поторопиться. Когда исчезла Харриет, прежнему пастору Хедебю Отто Фальку было тридцать шесть лет. Сейчас ему исполнилось уже семьдесят два года, он был моложе Хенрика Вангера, но по части интеллектуальной кондиции значительно уступал патриарху шведской индустрии. Микаэль нашел его в больничном пансионате «Ласточка» – желтом кирпичном здании, расположенном поблизости от реки Хедеон, на другом конце города. Журналист представился больничному персоналу и попросил разрешения поговорить с пастором Фальком. Он объяснил, что знает про болезнь Альцгеймера у пастора, и поинтересовался, насколько тот коммуникабелен. Старшая сестра ответила, что диагноз пастору Фальку поставили три года назад и что болезнь стремительно прогрессирует. Он вполне общителен, но плохо помнит недавние события, не узнает некоторых родственников, и вообще с каждым днем его сознание тает все больше и больше. Микаэля также предупредили, что у старика может начаться паника, если ему задавать вопросы, на которые он не в силах ответить. Старый пастор сидел на скамейке в парке, вместе с тремя другими пациентами и санитаром. Микаэль целый час пытался разговорить его. Пастор Фальк утверждал, что прекрасно помнит Харриет Вангер. Он моментально просветлел и отозвался о ней как об очаровательной девушке. Однако Микаэль быстро понял: пастор благополучно забыл о том, что она пропала почти тридцать семь лет назад. Он говорил о ней так, словно виделся с нею лишь недавно, и просил Микаэля передать ей привет и уговорить ее как-нибудь его навестить. Блумквист пообещал выполнить его просьбу. Когда он спросил о том, что произошло в день исчезновения Харриет, пастор растерялся. Он явно забыл про аварию на мосту. Только к концу беседы старик выдал что-то, что заставило журналиста насторожиться. Когда Микаэль напомнил о том, что Харриет интересовалась религией, пастор вдруг призадумался. По его лицу словно скользнуло облачко. Он немного посидел, раскачиваясь взад и вперед, а потом внезапно взглянул на Микаэля и спросил, кто он такой. Блумквист снова представился, и старик подумал еще немного. Затем он сердито покачал головой: – Она все еще не нашла то, что ей нужно. Ей надо проявить бдительность, и вы должны ее предостеречь. – От чего я должен ее предостеречь? Пастор Фальк вдруг разволновался. Он вновь покачал головой и насупил брови: – Ей нужно прочитать sola scriptura[88] и понять sufficientia scripturae[89]. Только так она сможет сохранить sola fide[90]. Иосиф их решительно исключает. Их никогда не включают в канон. Микаэль решительно ничего не понял, но записал все слово в слово. Потом пастор Фальк склонился к нему и доверительно прошептал: – Я думаю, она католичка. Она тяготеет к мистике и еще не обрела своего Бога. И нуждается в наставлении на путь истинный. Слово «католичка» пастор Фальк произнес с витимой неприязнью. – Я думал, что ее интересовало движение пятидесятников. – Нет-нет, не пятидесятники. Она ищет запретную истину. Она еще не стала настоящей христианкой. После этого пастор Фальк позабыл о Микаэле и о теме их беседы и начал общаться с другими пациентами. В начале третьего Блумквист вернулся на остров. Он прогулялся до дома Сесилии Вангер, но безрезультатно, потом опять позвонил ей на мобильник – и вновь остался без ответа. Он смонтировал пожарные датчики на кухне и в прихожей. Один огнетушитель разместился возле железной печки, перед дверью в спальню, а второй – возле двери в туалет. Потом Микаэль приготовил себе вместо обеда кофе и бутерброды, уселся в саду и набрал на лэптопе все свои заметки, сделанные во время разговора с пастором Фальком. Он надолго задумался, а потом взглянул в сторону церкви. Новой пасторской усадьбой в Хедебю стала самая обычная современная вилла. Она находилась в нескольких минутах ходьбы от церкви. Около четырех часов Микаэль постучал в дом пастора Маргареты Странд и объяснил, что ему нужна консультация по теологии. Маргарета была шатенка, возраста примерно того же, что и Микаэль, одета в джинсы и фланелевую рубашку. Открывать дверь она вышла босиком, и Микаэль отметил, что у нее накрашены ногти на ногах. Он и раньше несколько раз сталкивался с нею в «Кафе Сусанны» и разговаривал о пасторе Фальке. Женщина приняла его радушно и пригласила пройти в сад. Микаэль рассказал о своей беседе с пастором Фальком и воспроизвел его слова, признавшись, что ничего не понял. Маргарета Странд выслушала его и попросила повторить все дословно. Затем задумалась. Наконец она произнесла: – Меня назначили в Хедебю только три года назад, и я никогда не встречалась с пастором Фальком. Он вышел на пенсию несколькими годами раньше, но, насколько я поняла, он был приверженцем старых церковных традиций. А сказал он вам примерно следующее: надлежит придерживаться исключительно Священного Писания – sola scriptura – и что оно sufficientia scripturae. Последнее означает, что Писания достаточно для верующих, понимающих его буквально. Sola fide означает «одну лишь веру» или «чистую веру». – Я понимаю. – Все это, так сказать, базовые догмы. По большому счету, это платформа, на которой стоит церковь, и ничего более. То есть он хотел сказать вам лишь следующее: «Читайте Библию – она дает достаточное знание и гарантирует чистоту веры». Микаэль почему-то смутился. – А могу ли я спросить вас, в каком контексте возник этот разговор? – Я беседовал с ним о человеке, которого он знал много лет назад и о котором я сейчас пишу. – О человеке, искавшем путь к вере? – Что-то в этом роде. – Хорошо. Думаю, я понимаю смысл. Пастор Фальк сказал еще две вещи – что «Иосиф их решительно исключает» и что «в каноне они всегда отсутствуют». Может быть, вы ослышались и он сказал Иосефус, а не Иосиф? Собственно, по сути дела, это то же самое имя. – Не исключено, – ответил Микаэль. – Я записал разговор на пленку, так что его можно послушать. – Нет особой необходимости. Эти две фразы не оставляют сомнений в том, что он имел в виду. Иосефус, или Иосиф Флавий, был иудейским историком, и сентенция «в каноне они всегда отсутствуют», вероятно, означает, что их никогда не включали в иудейский канон. – И что это означает? Пастор улыбнулась. – Пастор Фальк утверждает, что тот человек увлекался эзотерическими источниками, а точнее, апокрифами. Слово «апокрифос» означает «тайный, сокровенный». Следовательно, апокрифы суть сокровенные книги, которые одни считают спорными, а другие полагают, что их следовало бы включить в Ветхий Завет. К ним относятся книги Товита, Юдифи, Эсфири, Варуха и Сираха, книги Маккавеев и некоторые другие. – Простите мое невежество. Я многое слышал об апокрифах, но не читал их. Что в них особенного? – В общем, ничего особенного в них нет, просто они возникли несколько позже остальной части Ветхого Завета, поэтому и не включаются в еврейскую Библию – не из-за того, что иудейские книжники не доверяли их содержанию, а просто потому, что во время их написания Книга Откровений Господа уже была закончена. Зато апокрифы присутствуют в старом греческом переводе Библии. Они не противоречат, например, догматам римско-католической церкви. – Понятно. – Однако протестантская церковь считает их спорными. При Реформации теологи придерживались старой еврейской Библии. Мартин Лютер удалил апокрифы из Библии эпохи Реформации. А Кальвин еще позднее заявил, что апокрифы никак не могут быть положены в основу религиозных убеждений. То есть их содержание противоречит claritas scripturae – ясности Писания. – Иными словами, он подверг Священное Писание цензуре. – Вот именно. В апокрифах, например, утверждается, что можно практиковать магию, что ложь в некоторых случаях допустима. Есть и другие отклонения, а это, естественно, возмущает тех, кто толкует Писание догматически. – Я понимаю. Значит, если кто-то тяготеет к религии, то он вполне может читать апокрифы, а такого человека, как пастор Фальк, это должно возмущать. – Точно. Если тебя интересует Библия или ты тяготеешь к католической вере, то ты неизбежно сталкиваешься с апокрифами. И также их будет читать человек, просто интересующийся эзотерикой. – А у вас, случайно, нет экземпляра апокрифов? Она засмеялась. По-дружески и без подвоха. – Разумеется, есть. Апокрифы, кстати, были изданы в восьмидесятые годы в серии официальных документов Библейской комиссии. Драган Арманский был очень заинтригован, когда Лисбет Саландер попросила его о личной встрече. Он закрыл дверь и жестом пригласил ее сесть в кресло для посетителей. Девушка сообщила, что работа для Микаэля Блумквиста завершена – Дирк Фруде заплатит до конца месяца, – но что она решила продолжать участвовать в расследовании. А Микаэль предложил ей существенно меньшую зарплату. – У меня своя фирма, – сказала Лисбет. – До сих пор я не брала никакой работы, кроме той, которую ты мне поручал, согласно нашему договору. Мне хотелось бы знать, что будет, если я займусь работой на стороне, без твоего участия. Драган Арманский развел руками: – Ты являешься индивидуальным предпринимателем и можешь сама выбирать себе задания и устанавливать оплату по собственному разумению. Я только одобрю, если ты что-то заработаешь самостоятельно. Вместе с тем с твоей стороны будет нелояльно переманивать к себе клиентов, которых мы нашли для тебя. – Я не намерена этого делать. Я полностью выполнила задание в соответствии с контрактом, который мы заключили с Блумквистом. Эта работа закончена. Речь идет о том, что мне самой хочется продолжить расследование. Я согласилась бы работать даже бесплатно. – Никогда и ничего не делай бесплатно. – Ты меня понял. Я имею в виду, что мне хочется узнать, чем закончится эта история. Я уговорила Микаэля Блумквиста, чтобы он попросил Дирка Фруде нанять меня для дальнейшей работы в качестве ассистента-исследователя. Она протянула Арманскому контракт, и он пробежал его глазами. – Да уж, при такой зарплате можно считать, что ты работаешь бесплатно… Лисбет, у тебя талант. Тебе незачем вкалывать за гроши. Ты знаешь, что можешь зарабатывать у меня гораздо больше, если перейдешь на полный рабочий день. – Я не хочу работать полный день. Но, Драган, мне важно знать, как ты к этому относишься. Ты ведь с самого начала приютил и выручил меня. Я хочу знать, не испортит ли такой контракт наши отношения и не будет ли у нас потом каких-нибудь разногласий. – Понятно… – Он задумался. – Все нормально. Спасибо, что спросила. Если в дальнейшем будут возникать подобные ситуации, я хотел бы, чтобы ты всегда меня спрашивала, и тогда никаких недоразумений не возникнет. Лисбет Саландер минуту сидела молча, взвешивая, надо ли что-нибудь добавить. Затем она посмотрела на Драгана Арманского, кивнула, встала и ушла – как всегда, ничего не сказав на прощание. Получив ответ, который ей хотелось услышать, она полностью потеряла интерес к Арманскому. Драган улыбнулся. То, что она вообще пришла к нему за советом, означало новую ступень ее социальной адаптации. Он открыл папку с отчетом об обеспечении безопасности в музее, где собирались открыть большую выставку французских импрессионистов. Потом отложил ее и взглянул на дверь, в которую только что вышла Лисбет Саландер. Он вспомнил, как она смеялась вместе с Микаэлем Блумквистом у себя в кабинете, и задумался: означает ли все это, что она начинает взрослеть, или все дело в Блумквисте? Внезапно он забеспокоился. Ему никак не удавалось отделаться от ощущения, что Лисбет Саландер потенциально является идеальной жертвой, а теперь она еще и укатила куда-то в глушь и гоняется там за какими-то психами…