— Занимайся своими делами до дальнейших распоряжений, — отпускает его Адам. — Круто. — Он останавливается на полпути к двери. — Если нужно привезти какую-нибудь еду, просто дай знать. Я привезу. Наконец, Адам и я остаемся одни. — Итак, Оливер - телохранитель. С чего вдруг? Адам пожимает плечами. — Мой агент настоял. Сказал, я достиг того уровня, когда фанаты просто обязаны вытворять всякое сумасшедшее дерьмо, так что лучше быть готовым. — Ты не похож на человека, которому нужен телохранитель. Адам смеется. — Оливер - бывший спецназовец. Кажется, участвовал в секретных операциях. Он обучен всем видам рукопашного боя, оборонительным и наступательным методам борьбы, технике оценки угрозы и еще всякому весьма эффективному и немного пугающему дерьму. Плюс, он просто крутой. — Адам тащит меня за руку из маленького холла на кухню. Это апартаменты свободной планировки, с таким же темным паркетом, что и в коридоре. Большие окна выходят на улицу, из них открывается потрясающий вид на реку и городской пейзаж Онтарио. Вся кухня отделана темным в крапинку мрамором и нержавеющей сталью, между кухней и гостиной стоит круглый стол. В самой гостиной имеется огромный коричневый кожаный диван с соответствующим ему креслом, а на неоштукатуренной кирпичной стене висит настенный телевизор с плоским экраном. — Симпатичное место, — говорю я, снова чувствуя себя неловко. — Я снял жилье в краткосрочную аренду. Просто пока я здесь снимаюсь. Стараюсь не показать свою боль и разочарование. Я занимаю место в углу дивана, подогнув под себя ноги. Адам садится на противоположном углу лицом ко мне. — Адам? Почему ты здесь? Почему я здесь? Как ты меня нашел? Он берет паузу, чтобы подумать, прежде чем ответить - это то качество, которое восхищает меня в нем. — Я снимаюсь в кино. И пробуду в Детройте два месяца. — Так как ты меня нашел? — А ты пряталась? — спрашивает он. Я начинаю отвечать, и Адам поднимает руку, чтобы остановить меня. — Это было совершенно случайно. Я думал, что ты в Нью-Йорке. Рут сказала мне, что ты переехала туда, чтобы стать моделью. Во любом случае, мы сократили сцену, и мне нужно было пойти прогуляться. Я просто оказался около университета Уэйна. Даже не знаю, как. Просто смотрел, как студенты уходят после лекций и... думал о тебе, честно, и вот ты тыт. — Адам, я… — Почему ты не позвонила? Не знаю, что ответить. — Просто... не могла. Что бы я сказала? Ты бы приехал в Нью-Йорк? Да, ты бы, наверное, сделал это. Но для чего? Как надолго? Он смотрит на меня, его глаза суживаются в раздумье, а потом Адам отводит взгляд в сторону. Он прижимает ладони к ребрам и осторожно массажирует их, морщась. Наконец, Адам возвращает ко мне внимание. — Почему ты так категорически настаиваешь, что это не сработает? — Что не сработает, Адам? Он машет рукой между мной и собой. — Здесь есть что-то, Дез. Между нами. Есть, и я знаю, что ты тоже чувствуешь это. Ты просто испугалась. Но чего, не могу понять. — Чего? Всего. — Почему? Я вздыхаю. — Потому что жизнь научила меня. — Я ненадолго закрываю глаза. — Я не доверяю никому. Просто не знаю, как. Моя способность доверять разрушена гребаную вечность назад. Лицо Адама смягчается, и он просто смотрит на меня некоторое время в тишине. А потом встает, идет на кухню и достает две бутылки пива из холодильника с пакетом соленых сушек из шкафа. Он откручивает крышки бутылок, возвращается к дивану и кладет сушки на кофейный столик между нами. Затем делает большой глоток пива, жует сушку и снова пьет. Делаю то же самое, и тогда Адам как-то оказывается ближе ко мне, его бедро задевает ногу, которую я подложила под попу. Он смотрит на меня, и я ощущаю, как Адам приводит в порядок свои мысли и слова. — Дез, я даже не знаю, что на это ответить. — Делает еще один глоток. — Знаю, я обещал тебе в прошлый раз, что не буду задавать никаких вопросов. Ну, так я нарушу свое обещание. Вот что, Дез – ты мне нравишься. Я скучал по тебе. Боже, мы провели вместе меньше сорока восьми часов, а я просто не могу тебя забыть. Я пробовал, хотя, бл*дь, прошло уже шесть месяцев. Я не могу выкинуть тебя из моей головы. Не могу выкинуть ту ночь. Только два дня из ста восьмидесяти, и я не могу перестать думать об этом. О тебе. И просто, чтобы ты знала, с тех пор у меня никого больше не было. Я даю тебе выбор. Если у тебя есть хоть какие-то чувства ко мне, то ты рискнешь. Ради меня. Ради нас. Что бы там ни было, чтобы там ни могло быть. Это означает, что ты расскажешь мне все дерьмо о себе. Ответишь на вопросы. Добровольно поделишься информацией. Я имею в виду, что не ожидаю, что ты расскажешь всю историю своей жизни в один присест или все твои самые страшные секреты прямо здесь и сейчас. Но хотя бы что-то. Рискни, Дез. — Он жестикулирует, пьет, ставит бутылку. — Если ты не можешь сделать этого или не хочешь, тогда скажи мне. Я попрошу Оливера отвезти тебя домой, и ты никогда больше не увидишь меня. Все внутри меня сжимается. Мое рефлекторное желание убежать сжигает изнутри. Часть меня требует не доверять ему. Ты не можешь. Он сделает тебе больно. Он предаст тебя. Как все остальные в прошлом и каждый в будущем, и ты это знаешь. Но другая часть меня утверждает обратное. Нет, не все. Рут никогда не сделает этого. Адам, возможно, тоже. Адам принимает мое молчание за нерешительность. Он забирает у меня пиво и ставит его. Хватает мои руки и садится под углом ко мне, так близко, как может. — Ты не можешь быть всю свою жизнь одна, Дез. Ты должны доверять кому-то, когда-то. Начни с меня. — Он наклоняется еще ближе, шепча. — Ты можешь мне доверять. Моя инстинктивная реакция «бей и беги» воюет с одиночеством, стремлением быть с Адамом. Я сильно зажмуриваюсь. — Почему ты хочешь этого? — Потому что я никогда не встречал никого похожего на тебя. И чтобы быть совершенно честным, я не уверен, что даже могу понять точно, что в тебе такого. Я ничего не знаю о тебе, но меня тянет к тебе, сильно, и я хочу знать больше. Понять больше. — Он опять замолкает, а затем сжимает мою руку. — Как насчет такого: спроси меня о чем-нибудь. Я отвечу на любой вопрос, который ты мне задашь. — Что произошло между тобой и Эммой Хейес? — спрашиваю я. Адам морщится. — Вау. Сразу хватаешь за горло. В таком случае, мне нужно еще пива. — Он встает, хватает еще две бутылки, и я пользуюсь возможностью выпрямить ноги и опустить их на кофейный столик. Адам садится рядом со мной, хватает меня за лодыжки и поворачивается ко мне так, чтобы мои ноги лежали на его бедрах. — Итак, я и Эмма. Мы встретились на съемках «Алхимии крови». В этом фильме у нас была сцена с поцелуем, всего одна из двух или трех, что у меня были когда-либо. Как правило, мне это не приходится делать. Но в данном фильме он был необходим, и мы просто... понравились друг другу. Видимо, поцелуй был хорош. Я имею в виду, что, когда снимается сцена, то, как правило, делают минимум шесть или восемь дублей, а то и больше. В любом случае, режиссер хочет, чтобы все было снято под различными углами и с различными элементами. Так что это был не просто один поцелуй, бац и готово. Мы были на съемочной площадке, целуясь на глазах у десятков людей перед включенными камерами с Майком Хелмсом, орущим нам инструкции и указывающим, чтобы было «больше чувств». И, как я уже сказал, мы просто... понравились друг другу. Поэтому после того, как съемки закончились, мы ходили на пару свиданий. Потом это превратилось в месяц, два, три. Мы ладили. Полагаю, схожие интересы. Эмма росла с братьями, поэтому могла поговорить о футболе, и, как оказалось, мы оба получили роли случайно. Сначала она была визажистом. Когда кто-то из массовки заболел, и не было времени провести кастинг, ее взяли на это место. Эмма могла сделать себе макияж сама, и поскольку для этой роль требовалось много грима, это оказалось полезным. И, как потом оказалось, Эмма действительно может играть, так что режиссер дал ей второстепенную роль в своем следующем проекте. Оттуда все и пошло. — Адам делает паузу, чтобы собраться с мыслями, потом продолжает. — У меня было несколько случайных связей то тут, то там. Девочки в старших классах, несколько коротких романов в колледже и когда играл в футбол. Ничего серьезного. Пока не встретил Эмму. Я всегда был так сосредоточен на футболе, а потом на съемках, и... никогда ни о ком всерьез не заботился. Просто весело проводил время. Но Эмма была для меня другой. Я думал, что люблю ее. Действительно люблю. Она была великолепна, талантлива и подарила море удовольствия. Мы встречались полтора года. Мы ездили друг к другу на съемки, провели вместе пару коротких отпусков. И вот однажды я был в каком-то аэропорту. Может, в Париже? В Германии? Не могу вспомнить. Где-то в Европе. О, сейчас вспомнил. Это была Франция, после Канн. Я снялся в эпизодической роли в инди-фильме и поехал на фестиваль, чтобы поддержать его. Короче. Я стоял в очереди в магазине аэропорта купить воду с книгой и увидел журнал, таблоид. И там на первой странице были эти фотки: фото Эммы и ее партнера по последнему проекту. Это была серьезная драма, вообще никакой романтики. Но на фотографиях они держались за руки. И целовались. — Адам пожимает плечами, но для него, очевидно, трудно вести себя равнодушно. — Я прилетел в Лос-Анджелес рано, ничего ей не сказав. Появился в ее доме в Малибу без предупреждения. Автомобиль Райана был там. Впереди было большое панорамное окно, через которое можно увидеть все, что находится за домом до океана. Я увидел их вместе на веранде. Она была одета в его футболку, он был в трусах. Они пили «Мимозу». Она увидела меня, и просто... бл*дь, помахала мне рукой. Типа: «О, привет». Ничего особенного. — Что? Ей было наплевать, что ты увидел ее? Адам качает головой. — Не-а. Я стал выезжать задом по ее подъездной дороге, и она вышла в переднюю дверь, одетая только в его чертову футболку; на ней больше ничего не было. Эмма останавливает меня. Я открываю окно, и она наклоняется для поцелуя. Я подумал: «Что? Что за х*йня происходит», — Адам насмешливо фыркает. — Оказывается, у нее были другие представления об... эксклюзивности наших отношений, чем у меня. Знаешь, что она мне сказала? «Мы никогда не говорили, что будем одни друг у друга, Адам. Мне жаль, если ты так думал, но я никогда не говорила этого». Она… она встречалась с другими парнями все то время, что мы были вместе. Я думал, что это… думал, что мы что-то значили друг для друга. Все это время, полтора года, когда меня не было рядом, она трахалась с другими парнями. Но шутка в том, что она никогда этого не скрывала и не врала, она просто никогда не говорила мне, а мне никогда в голову не приходило, чтобы спросить. Я хмурюсь. — Боже, Адам, вот ведь хрень. — Именно так я и сказал. Эмма даже не расстроилась. Я говорю: «Да пошла ты, все кончено. Это какая-то хрень». Она просто пожала плечами и сказала, что это нормально, вроде ничего особенного. Однако, все появилось в таблоидах. Возле ее дома ошивался фотограф. Он увидел меня в аэропорту и последовал за мной к дому Эммы. И все это записал на пленку. — Так, тогда это и закончилось…? Адам делает глоток пива и кивает. — Да, после этого я завязал с женщинами. С меня хватит. — Его глаза останавливаются на мне, острые и горячие. — Пока не встретил тебя. — Чем же я отличаюсь? — Не знаю, у меня есть такое чувство... что ты та, кто ты есть и все. Иногда немного неуверенная, может быть, но ты не похожа на всех остальных. Ты высокая, с формами, и так чертовски сексуальна, но не думаю, что ты даже осознаешь это. — Адам опирается рукой на мое колено и бросает на меня взгляд. — Так что случилось, из-за чего ты вернулась в Мичиган? Я тяжело вздыхаю и прислоняю голову к спинке дивана. — Много чего. — Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него. — Ты хочешь длинную или короткую версию? — Да. Я смеюсь. — Ладно. Прекрасно. Я возненавидела профессию модели. Они натягивают на меня одежду, в которую я не всегда влезала, и мне приходилось переодеваться в присутствии других людей. За ширмой, как правило, но никогда полностью одной. А потом я просто стояла, позировала час за часом. Никаких перерывов на обед. Никогда не было времени, чтобы поесть. Практически не было времени отдыхать. Агентство дает расписание на целый день и так каждый день, то одно, то другое. Я имею в виду, здорово, что у меня было много работы. Я была востребована, но ненавидела это. Ненавидела Нью-Йорк. Такой шумный, деловой. Все время, утром и ночью, и этому не было конца. Такой переменчивый и сумбурный. Такой большой. Все вокруг грубые и спешащие. Ничто не имеет значение. Всем на все плевать. — Я отворачиваюсь и смотрю в окно. — А потом был этот фотограф. Он большая, настоящая легенда в мире модельного бизнеса. На одной съемке он положил на меня глаз. Даже когда снимал других моделей, следил за мной. Наблюдал за мной. Постоянно трогал меня, мои волосы, одежду. Смотрел на меня как... я даже не знаю. Просто плотоядно. Так жутко. Однажды я сделал перерыв и вышла на улицу. Он, естественно, последовал за мной. Он, бл*дь, предлагал мне типа: «Я могу помочь твоей карьере, детка, все, что тебе нужно сделать, это пойти ко мне домой». Пытался заставить меня прикоснуться к нему. В тот день я разговаривала с Рут, и она сказала мне, что ты навестил ее. Я просто не смогла бы справиться еще с чем-либо. Потом, будто был недостаточно дотошным, этот фотограф уговорил директора моего агентства забронировать меня на съемку эксклюзивных купальников во Флориде. Я должна была поехать, иначе… Так что я поехала, но ненавидела это. Я ненавижу носить купальники. Просто... ненавижу, как выгляжу, как чувствую себя в них. Это было ужасно. Все остальные, кого снимали, были фактически уже готовыми модели для рекламы купальников. Стройные, миниатюрные, красивые с большим бюстом. Я выделялась как белая ворона. И, кроме того, этот мерзкий фотограф снимал меня последней, так что там оставались только он, я и команда. А когда, наконец, он сделал кучу снимков, то отпустил команду, чтобы остаться со мной наедине. Он снова приставал ко мне, но в этот раз не намекал, как раньше. Первый раз это было «ты поможешь мне, я помогу тебе». Очевидно, но не явно. Однако, в тот день на пляже, он прямо сказал мне, что сделает меня знаменитой и успешной, или все, что угодно, если я отсосу ему. Откровенно сказал мне, что я никогда ничего не добьюсь, если не сделаю это. Из-за того, что я так выгляжу. Мне нужно сделать паузу и собраться с силами. Злость клокочет внутри меня даже сейчас наряду с чувством стыда и смущения. — Он сказал мне... сказал, что у него большая квартира и большой член, и я могу получить и то, и другое. Что мне не следует ему отказывать, потому что не похоже, что я когда-нибудь смогу получить кого-нибудь лучше него. Он сказал, что это, очевидно, потому что я... большая, — последнее слово я произношу шепотом. — Боже, какой мудак. Я пытаюсь пожать плечами, но не получается. — Да, я ударила его, а затем толкнула. Прилетела обратно в Нью-Йорк. Менеджер агентства встретила меня в аэропорту со всеми моими сумками и отправила меня домой. Типа, даже не утруждай себя, чтобы вернуться, мы с тобой закончили. Поэтому я здесь. Адам становится передо мной на пол на колени, руками обхватывая мое лицо. — Ты не большая, Дез. Ты красивая. Ты идеальная. Ты удивительная и ты сексуальная и …. — Заткнись, Адам. Ты милый, но мне известно, какая я, и это погоду никак не меняет. Даже после Нью-Йорка, я довольна тем, как выгляжу. Может быть, даже и более того, благодаря всему тому, что случилось. До этой гребаной съемки в дурацком бикини владелец агентства и менеджер велели мне похудеть. Они сказали, что даже несмотря на то, что я - модель плюс-сайз, чтобы сниматься в бикини, мне нужно похудеть. Я должна была выглядеть определенным образом, и сделав так, мне не понравилось. — Я не могу смотреть на него. — Все это сделало меня такой злой. Чертова Сидни заставляет сбросить вес. Людовик уверяет, что мне никогда не найти никого лучше него. Другие модели поглядывают на меня, мол, «что она здесь делает?» Это заставило меня еще больше... закрыться. Я ненавидела все, но пережила и усвоила урок. Я стала сильнее и не изменю себе. Не буду чувствовать себя менее ценной и привлекательной, чем кто-либо другой просто потому, что выше и вешу больше или потому что выгляжу определенным образом. И не смогу выглядеть по-другому. Независимо от того, придерживаюсь ли я диеты или занимаюсь ли спортом, мне никогда не стать худой. И, если попытаюсь так сделать, если просто перестану есть, как сделала в Нью-Йорке, я стану не только несчастной, но и больной. И, честно говоря, не хочу выглядеть иначе. Мне нравится, как я выгляжу. Я учусь чувствовать себя комфортно в своем собственном теле. К его чести, Адам не пытается убедить в моей собственной ценности ни себя, ни меня. Вместо этого он ухватывается за кое-что другое. — И независимо от того, что я об этом думаю, ты из-за этого так не желаешь поверить, что искренне заинтересован в тебе?