— Что ж, ладно, — услышала она свой ответ, холодный и трезвый, которым словно давала понять, что ей в глубине души вовсе не нужно смиряться со смертью женщины, давшей ей жизнь, ведь она уже приняла это как свершившийся факт. — Когда память вернется, придет и боль, вместе с воспоминаниями, — утешил ее доктор. — Может, лучше не надо? Вы говорите так, будто подобные вещи пойдут мне на пользу. — Никому из нас не дано избежать страдания, Сэм. Это было бы неправильно. — Вам не кажется, что я уже достаточно настрадалась?! — На нее вдруг накатила ярость. — Что вы об этом знаете? Что вам известно об этом, а? У вас, наверное, прекрасная семья, жена, дети. А у меня? У меня украли пятнадцать лет. Хуже: кто-то забрал себе часть того, что во мне было. — Тебе говорит о чем-нибудь имя Тони Баретта? Кто это? Как он со всем этим связан? — Определенно нет. — Грин сам ответил на свой вопрос. — Когда ты пропала, твоя подруга Тина — вы сидели за одной партой, но ты, возможно, этого совсем не помнишь — рассказала полиции, что у тебя в тот февральский день было назначено свидание с Тони: он ходил в ту же школу и передал через друга, что хочет тебе что-то сказать. Доктор боялся, что продолжение истории не понравится ей. — Только поэтому мальчик возглавил список подозреваемых, — продолжал Грин. — Полицейские даже предполагали, будто он тебя убил и избавился от тела. — Доктор устремил на нее серьезный взгляд. — Но я думаю, что Тони Баретта просто хотел объясниться тебе в любви… Ему, как и тебе, было всего тринадцать лет. Несколько секунд оба молчали. — Извини, не хотел тебя расстраивать. Это не твоя вина. Но то, что произошло с тобой, отразилось на многих. Все они — невинные жертвы, так же как и ты. Они заслужили, чтобы мы за них болели душой. Даже ты, поверь. Что-то кольнуло у нее в груди. — Что я теперь могу для них сделать? — Помоги мне поймать монстра. — Грин поменял ленту в магнитофоне. — Сэм, необходимо приложить больше усилий, — неожиданно сурово проговорил он. — У нас мало времени, ты должна мне хоть что-нибудь дать… Ты это понимаешь, правда? — Я не знаю… — Фраза оборвалась: Саманта ни в чем не была уверена. — Может, пока еще ты не сможешь рассказать все, но постарайся вспомнить хоть какие-то детали: какого он роста, какой у него голос… Девушка поглядела доктору в лицо: — Он никогда не говорил со мной. Грин ответил не сразу, сначала включил запись. — За пятнадцать лет — ни единого слова? — Думаете, я сумасшедшая, да? — Вовсе нет, — поспешил возразить доктор. — Это вопрос веры. — Он посмотрел ей в глаза. — Видишь ли, Сэм, многие люди убеждены в том, что за их существованием постоянно следит некая высшая сила. Ее называют Богом и приписывают власть над земным бытием. Хотя эти люди не могут Его видеть, они знают, что Бог есть. А также убеждены, что Бог как-то связан с их присутствием в мире и с целью их жизни. Без Него они бы чувствовали себя потерянными, брошенными. Они нуждаются в Боге. — Вы хотите сказать, что я нуждаюсь в том монстре? Что я его оберегаю? — Нет. Ты хочешь, чтобы я поверил в существование кого-то, кого ты никогда не видела и не слышала, и я готов с тобой согласиться: я на твоей стороне. Но какие-то вещи нуждаются в разумном объяснении. Например, как тебе удалось бежать после стольких лет? Она никак не могла взять в толк, чего хочет от нее доктор Грин. Чего он добивается? В этот момент что-то тихо загудело. Доктор достал мобильник из пиджака, висевшего на спинке стула. Пришла эсэмэска. — Мы вводим тебе средство, нейтрализующее психотропные препараты, и скоро оно поможет тебе вспомнить, — проговорил он, читая сообщение. — А теперь ты должна меня извинить: я отлучусь на минутку. Доктор встал, бросил взгляд на капельницу, соединенную с рукой Саманты, и направился к выходу. — Доктор Грин, — позвала она. — Вы не могли бы оставить дверь открытой? Он улыбнулся: — Я чуть-чуть ее приоткрою, хорошо? Она кивнула в знак согласия. Доктор оставил узкую щель, через которую она могла разглядеть больничный коридор. Нельзя было понять, ночь на дворе или день. Но дежурный полицейский по-прежнему пребывал на посту, спиной к двери. Стояла приятная тишина — звуки больницы слышались, но в отдалении. Хотя веки смыкались, Саманта боялась заснуть. Была уверена, что во сне он вернется. Тогда-то и зазвонил желтый телефон. Страх пронизал все ее тело, притянул к постели, будто к огромному магниту. Она медленно повернула голову к тумбочке. Телефон звонил не переставая. Требовал внимания к себе. Краем глаза она проследила за реакцией полицейского, что сидел за дверью. Он не сдвинулся с места. Она хотела окликнуть его, позвать на помощь. Но страх сжимал горло, не давая произнести ни слова. Тем временем звонки вонзались один за другим в тишину, обволакивающую, будто вата. Как призыв или как угроза. Одна часть рассудка отрицала очевидное. Другая, наоборот, нашептывала нечто такое, чего она не желала принять. А именно: что на другом конце провода старый знакомый — старый друг, он звонит, чтобы сообщить: скоро, очень скоро он придет за ней. Чтобы отвести домой, в лабиринт. Она хотела встать, убежать от телефона. Но загипсованная нога не позволяла сдвинуться с места. Тогда она повернулась к зеркальной стене. Грин говорил, что за ней — полицейские, которые слышат каждое слово. Неужели сейчас там нет никого? Она подняла руку, пытаясь привлечь их внимание. Одновременно повернулась к двери и наконец тонким голоском стала звать полицейского: — Простите… Простите… — твердила она в ужасе, но и смущаясь, поскольку осознавала, что страх может лишить разума. Но тут звонки прекратились так же внезапно, как и начались. Теперь она слышала только собственное судорожное дыхание. И назойливый свист в ушах, отражение того дьявольского звука. Она еще раз повернулась к телефону, удостовериться, что он в самом деле прекратил звонить. Да, действительно: аппарат снова молчал. К счастью, ей на помощь пришел знакомый звук: она узнала позвякивание ключей, которые доктор Грин носил на карабине, прикрепленном к поясу. Вскоре дверь отворилась, и врач вошел в палату. — Сэм, с тобой все хорошо? — Телефон, — показала она. — Телефон звонил. Он подошел к постели. — Успокойся, это просто недоразумение. Кто-то ошибся номером. Но она не слышала, что ей говорят. Даже не слушала. В ее уме обретала форму некая туманная мысль. Звонки телефона пробили дорогу в памяти, и нечто вроде смутного воспоминания выходило наружу. Память о звуке. Простите… Простите… То был ее голос, то были те же слова, какие она только что произнесла, пытаясь привлечь внимание дежурного полицейского. Но теперь слова звучали у нее в уме, ведь она сама произнесла их в другое время, в другом месте… Она идет по лабиринту. В конце длинного серого коридора — железная дверь. Дверь заперта. Всегда была заперта — она это помнит совершенно точно. Но теперь за дверью слышится звук. Будто кто-то скребет по железу. Звук негромкий: то ли мышка прогрызает нору, то ли жучок точит дерево. Но в тишине лабиринта малейший шорох кажется грохотом. И она расслышала шум из своей комнаты. И явилась, чтобы выяснить, откуда он. Медленно подходя к двери, спрашивает себя, что же это может быть. Боится обнаружить источник звука, но понимает, что иначе нельзя. Ею движет не простое любопытство. Она научилась проверять каждую деталь, постигать любую перемену в рутине заточения. Ведь она не знает, когда и как начнется новая игра. Инстинкт подсказывает, что за этим порогом что-то ожидает ее. Простите… Простите… — все зовет и зовет она с неуместной вежливостью, надеясь получить ответ. — Вы правы, — сказала она, глядя на доктора Грина. — Я там была не одна. 11 Бруно отъехал от «Дюрана» как раз вовремя, чтобы увидеть начало атаки «кожаных шлемов» в зеркало заднего вида своего «сааба». Он не успел добраться до пригорода, как по радио уже объявили об аресте первого подозреваемого по делу о похищении Саманты Андретти. Дженко вел машину, не переставая обдумывать то, что услышал в заведении. Вся эта история о человеке с головой кролика до сих пор казалась ему маловероятной. «Нам все еще неизвестно, на каком основании был задержан Том Криди, — объявил диктор. — В данный момент его собираются доставить в секретную тюрьму, где заключенного допросит полиция». Значит, парня зовут Том Криди. С него в полиции семь шкур спустят, подумал Бруно. Юнец идеально подходит для того, чтобы отвлечь журналистов и общественное мнение от охоты на настоящего похитителя. А если охота окажется безуспешной, браконьер заплатит за все. Но если Том поведал Бауэру и Делакруа ту же историю про человека-кролика, он запросто может отделаться тем, что его признают невменяемым. Дженко представил себе, какие гримасы скорчат оба полицейских, обнаружив, что у них не получится сделать из бедолаги козла отпущения, и расхохотался.