Но Грин все хотел узнать досконально. — Там, к примеру, есть туалет? Маленькая, узкая каморка. Один только унитаз. И от него воняет. Ужасно воняет. Даже воду спустить нельзя. Она не хочет делать там свои дела. — Я не хочу там делать свои дела, — смущенно произносит она, следя за реакцией Грина. — И терплю, все время терплю. Но долго сдерживаться невозможно. Она хватается за живот, чувствуя, как теплые капли стекают в трусики. — Почему ты не можешь сделать это — и дело с концом? — спрашивает доктор Грин. — Что тебе мешает? — Мне стыдно, — признается она. Она стоит и смотрит на унитаз — пожелтевшая, выщербленная керамика, ржавый ручеек вдоль стока. Тусклая пленка поверх застоявшейся воды. Ее коробит. Она переминается с ноги на ногу, уже не в силах терпеть. — Почему тебе стыдно? — Потом он попробовал догадаться. — Ты в самом деле одна? Услышав вопрос, Саманта вся похолодела. Она взобралась на унитаз, стоит на корточках, едва удерживая равновесие, мочевой пузырь опорожняется, испуская мощную струю. Звук льющейся в унитаз мочи гулко отдается в пустом пространстве. — Тебе удается кого-то разглядеть, расслышать шаги? Грин что-то записывает в блокноте, без комментариев. Может быть, она разочаровала доктора. Может быть, следовало лучше объяснить, как обстояли дела. — Лабиринт смотрит на меня, — выпалила она вдруг и тут же заметила, как при этом утверждении обострилось внимание Грина. В самом деле, доктор слегка повернулся к зеркальной стене, словно подавая знак полицейским, присутствовавшим при сцене. — Лабиринту известно все, — заключила она. — Там телекамеры? Она покачала головой. — Тогда каким образом ему это удается? Пожалуйста, объясни… — Кубик, — сказала она. Но сразу увидела, что доктор ее не понимает. — Первая игра. — Расскажи мне о ней. — Я проснулась в том месте… Несколько часов проблуждав в поисках помощи, она входит в одну из комнат и растягивается на полу. В изнеможении сразу же засыпает. Когда снова открывает глаза, не сразу вспоминает, где находится, — краткие мгновения спокойствия перед тем, как вернется страх. Предмет лежит на полу, в метре от ее лица. Знакомая вещь, принадлежащая прошлому. Разноцветный кубик. Зеленый, желтый, красный, белый, оранжевый и синий. Я знаю, как он называется. Кубик Рубика, вот как. — Шесть сторон. На каждой по девять клеточек. Все разных цветов. — Знаю, — кивнул Грин. — Во времена моего детства эта игра была очень популярна. Ты не поверишь, но люди с ума сходили, пытаясь собрать цвета. — Еще как поверю, — вздохнула она, поскольку и сама была близка к безумию. Но то, с чем для нее была связана вещица, отнюдь не представляло собой забаву. Грин заметил ее волнение и чуть ли не попросил прощения. — Продолжай, прошу тебя… — Когда я его нашла, цвета были перемешаны. Что ей с этим делать? Убивать время? Какая нелепость. Она не знает, где находится, кто ее сюда привез. Ей страшно. Она голодна. «Пожалуйста, я хочу вернуться домой». Никто не отвечает. — Я сидела, забившись в угол, и глядела на эту штуку не знаю сколько времени. Не хотела даже дотрагиваться до нее. Стоит дотронуться, и случится что-то скверное: такое у меня было предчувствие. Но думала я только об одном: о том, что я здесь, и не могу выйти. И от этой мысли мне становилось плохо. Не было способа отделаться от нее. — Она помолчала. — А может, и был. — Что ты тогда сделала? Она подняла на доктора глаза, полные слез: — Я взяла кубик. Рассматривает его, потом начинает вращать разноцветные грани. Только затем, чтобы разогнать тоску, убить время, которое никак не хочет проходить. Страх гложет изнутри, мешает сосредоточиться. Но мало-помалу напряжение ослабевает, ужас отходит на почтительное расстояние — отступает, хотя и недалеко. Теперь можно кое-как справиться с ним. Все внимание приковано к сочетанию цветов. И через несколько минут ей удается собрать одну сторону, оранжевую. Она кладет кубик на пол, ужас возвращается, сжимает, словно в тисках. Она не сводит глаз с вещицы на полу. Что-то удалось довести до совершенства, хотя бы частично. Завершенная сторона — порядок, чистота. Это вселяет уверенность. Непременно должно найтись объяснение тому, что с ней происходит. И в этот момент ее обостренные чувства что-то улавливают. Что-то изменилось. Всего через несколько секунд рассудок распознает новый сигнал. Запах. Знакомый, так же как кубик. Она выбирается из угла, выходит в коридор. Оглядывается вокруг. Никого. Осторожно продвигается вперед, ищет. Руководствуется обонянием, хотя и боится, что это лишь галлюцинация. Вовсе нет: все взаправду. Останавливается на пороге одной из комнат. Железная дверь приоткрыта. Толкает ее рукой. Посередине комнаты — бумажный пакет. Из «Макдоналдса». — Гамбургер, кока-кола и жареная картошка, — перечислила она и добавила, к удовольствию Грина: — Много картошки. Она забывает об осторожности, голод решает за нее. Бросается на еду, жадно поглощает ее. Не задается вопросом, откуда она взялась, кто ее купил. Усваивает первый урок. Выживание. Только насытившись, она начинает рассуждать. Возвращается в комнату, где оставила кубик: нужно дальше решать ребус. Бродит по длинным коридорам, склонившись над игрушкой. Хоть и не сразу, но сложила еще одну сторону — зеленую — и принялась за третью, красную. Не так-то легко справиться с тремя разными цветами. Проходя мимо какой-то комнаты, краем глаза замечает что-то. Возвращается и застывает на месте. Награда за вторую сторону кубика — матрас с одеялами и подушкой. За короткое время она добилась огромных успехов: желудок полон, больше не нужно спать на полу. Но третью сторону сложить трудней, чем она предполагала. — Прошло, наверное, несколько дней, пока я не поняла, что сложить красную сторону не получится. Я себя переоценила. А значит, ни еды, ни воды. — И что же было дальше? — спросил Грин. — Как тебе удалось выжить? Она лежит на матрасе. Одежда ей уже велика, сил почти не осталось. Как давно она не пьет и не ест? Почти все время спит, и ее мучают кошмары. Иногда сама не знает, во сне это или наяву. Не то чтобы ее терзал голод: она даже и не хочет есть. Но по животу то и дело пробегает судорога, будто желудок содрогается, рвется наружу. Через какое-то время, может через несколько дней, припадки проходят. Но становится еще хуже. Ее одолевает жажда. Никто никогда не говорил ей, что жажда хуже голода. Потому что она лишает рассудка. Потому что, чувствуя, как иссыхает твоя плоть, ты думаешь только об одном: пить. Ты бы зубами выгрызла вены из запястий и стала сосать собственную кровь, только чтобы утолить эту жажду… Она знает, что есть способ избавиться от наваждения, но до сих пор так и не прибегла к нему. Сама мысль об этом ей отвратительна. Но если хочешь выжить, выбора нет. Так, собрав последние силы, она тащится к каморке. Стоит перед гнусной чашей, глядя на мутную, вонючую жижу. Сначала опускает туда руку. Разгоняет липкие комки. Потом, закрыв глаза, зачерпывает, хотя при одной только мысли ее сотрясают рвотные позывы. Не думать. Не надо думать. Когда она была маленькая и разбивала коленку, стоило сосредоточиться, как боль исчезала. Теперь нужно забыть о вкусе. И она опускает губы в сложенную лодочкой ладонь. Начинает всасывать. Жидкость просачивается между губ и десен, она глотает, не задерживая гадость во рту… Вернувшись в комнату, чувствует себя загаженной изнутри. Она еще жива. Но облегчения не наступает, ведь ясно, что ей придется сделать это еще раз. А проклятый кубик лежит на подушке и пялится на нее. В бешенстве она хватает игрушку и принимается перемешивать стороны, которые уже собрала. — Я сразу же пожалела об этом, расплакалась. В отчаянии бросилась ставить цвета на место. — Мне очень жаль, — искренне посочувствовал Грин. — У меня получилось собрать только зеленую сторону, потом я заснула… Когда я открыла глаза, в комнате стояла корзинка, в ней — холодный суп и бутылка теплой газировки. Доктор кивнул: — И как ты объяснила этот подарок? — То был не подарок, — поправила она Грина. — Всякий раз, когда мне требовалось что-то простое — еда, чистое белье или зубная щетка, — достаточно было собрать первую сторону. Не знаю, какая радость была в том, чтобы заставлять меня играть в эту дурацкую игру, ведь собрать одну сторону довольно легко. Потом я поняла… — Она закрыла глаза, слеза скатилась по щеке и исчезла в кислородной маске. — Если бы я собрала все шесть сторон, он бы меня отпустил. — Кто — он? — Лабиринт, — ответила она. — Это и произошло? Ты закончила игру и лабиринт освободил тебя? Покачав головой, она заплакала: — Я так и не смогла собрать больше трех сторон. 7 Для целого света самой злободневной новостью стало появление Саманты Андретти. Для Бруно Дженко — то, что для него конец света еще не настал.