Человечек молчал. Он снова зевнул. — Мы не должны заставлять остальных видеть что-то против воли, — сказал недовольно тигр-монах. — Это путь Мары, отца иллюзий. Это не наш путь. Человечек зевнул снова, а потом сказал: — Дхарма не застывшая вещь, брат Ху, ты знаешь, что к Дхарме восемьдесят четыре тысячи дверей. Что происходит? Взгляды призрака оказались подвижнее, чем у тигра. Может, тигру нужно было придерживаться строгих правил, чтобы оставаться на пути. — Зачем ты это сделал, Лан Гэ? — Это нужно было сделать, брат Ху. Она может все изменить. Я испуганно сказала: — Я? Человечек повернулся ко мне. Его взгляд был сонным. — Больше сотни лет мой друг-тигр Шуай Ху следовал учениям Будды. Он был хорошим, Сян Ли-лин, действовал правильно, но, куда бы мы ни шли, на нас нападали оружием и чарами даоши. Он убил бы их, если бы они вступили в бой, так что он убегал из города в город, из монастыря к монастырю, чтобы защитить тех, кто хотел убить его. — Думаю, я понимаю, — сказала я, — но при чем тут я. — Ты даоши, Сян Ли-лин, дочь даоши. Но дружишь с монстром. С говорящим глазом. Я побелела. — Господин Янци спас меня, когда я застряла в мире духов. Улыбка призрака была до раздражения спокойной. — Ты сделала для него исключение. — Исключений нет, — сказала я. — Потому я изгнала господина Янци. Голубой призрак был удивлен, а потом и заинтригован. — Ты изгнала духа, что спас тебе жизнь? — Я сделала, как должна была. — Воры пусть ранят воров, а враги друг друга, но не так направленный разум вредит сильнее. — Вы цитируете учения Будды, голубой призрак, но я не следую им. — Что ж, — сказал он. — Нет принципа, что верен во всех обстоятельствах, или действие, что во всех обстоятельствах ошибка. Он цитировал Лао Цзы, одну из важных работ Дао. Я отвечала медленно: — Я дочь и ученица. Мой отец, мой учитель, сказал уничтожить господина Янци. — И ты пришла, даону Сян, поговорить с Шуай Ху. Ты знаешь, что он монстр, но не вступила в бой, да? — Он пытается вести себя как хороший человек. — Значит, не все монстры для тебя ужасны. Ты видишь монстра, пытающегося быть лучше, быть человеком, и уважаешь его за это. — Да, — медленно сказала я. — И я пришла за его помощью. Люди умрут, если он не поможет мне. — Что происходит? — спросил тигр-монах с серьезным видом. — В квартале вор душ, — сказала я. — Он хочет призвать огромного монстра и использовать, чтобы убить сотни людей. — При чем тут я? — прорычал он. — Мне нужно сразиться с ним, — сказала я. — Он исполнит ритуал ночью. Мне нужно остановить ритуал, пока он не призвал монстра. — Думаю, с таким ты и твой отец должны справляться, даону Сян. — Отец ранен, — сказала я. — Вор душ посчитал отца угрозой и наслал на него монстра. Цяньшеня. — И все же, — сказал тигр, — ты чуть не сбила меня ударом по плечу, и с веревкой той ты опасна. Не могу представить, что тебе нужна помощь в бою с одним человеком. — Он не один, Шуай Ху. С ним злые духи. Одна из его рук — какой-то демон. За ним сила Аншень-тонга, до сорока вооруженных людей. — Люди? — спросил он. — Да, люди. Не знаю, сколько. Тигр и голубой призрак многозначительно переглянулись. — Что ты от меня хочешь, даону Сян? — Сразиться с ними, — сказала я. — На моей стороне. Ты это сделаешь? — Нет, — слово было с нажимом, решительным. Я невольно отпрянула. — Но ты должен, — сказала я, глядя на его лицо. Его глаза были глубокими и нечитаемыми. — Нет, — повторил он. — Я монстр, даону Сян. И я хочу быть лучше себя. Я не буду забирать чужую жизнь. — Можно сражаться, не убивая, если тебе это нужно, — сказала я. Он пожал большими плечами и отвернулся. — Каждая минута — борьба за контроль. Воры душ и яоугаи — твои враги, но страсть, агрессия и неведение — мои. Мне слишком просто вернуться к своей природе. Я выбрал не быть зверем. Я не помогу в бою, если буду биться как человек. Ты просишь меня биться как зверь. Я не стану. Я недовольно топнула ногой. — Бейся как человек! Я не смогу одна. — А если я убью хоть одного по ошибке? — То он умрет по ошибке. Твоя клятва важнее жизней сотен людей? — Нет, — сказал он, — это больше, чем клятва. Даону Сян, ты знаешь, что я родился тигром. Тигры растут до девяти футов в длину. Мы весим шестьсот пудов. Мы среди самых опасных зверей. И мы редко живем дольше двадцати лет, — его глаза были древними и ясными. — На пятнадцатый день рождения я получил второй хвост, силы стало больше. На сотый год я получил третий хвост, и силы снова стало больше. За годы в лесах Китая я не видел тигров с больше, чем двумя хвостами. Моя сила уже ужасна. Как только я получу четвертый хвост, я не буду знать, на что способен. — Тебе почти двести лет, — выдохнула я. Он кивнул. — Когда тигр убивает человека, его призрак остается с тигром. Последняя жертва в плену, пока ее кто-то не заменит. — Пока ты не убьешь кого-то еще, — сказала я. — Да. Я не знаю, скольких убил. Я убивал мужчин и женщин. Убивал детей, даону Сян. Каждый висел как груз. Взывал к моей агрессии. — Они хотели, чтобы ты убил кого-то еще. — Чтобы они могли уйти, да, они хотели, чтобы я убил снова. Пока я не убил Лан Гэ. Голубой призрак повернулся ко мне и зевнул. — Я поклялся, — сказал человечек. — Я поклялся, что доведу всех до просвещения. — Ты понимаешь, даону Сян? Понимаешь? Я смотрела на него. Я видела это за его большими счастливыми щеками и плечами воинов. Я видела печаль и вину, страх. Он не боялся себя. Он боялся того, что сделает с другими людьми. — Думаю, я понимаю, — сказала я решительным тоном. — Ты — одно из самых опасных созданий мира. Скоро ты станешь еще сильнее. Если ты убьешь кого-то даже случайно, он займет место Лан Гэ. Ты думаешь, что без призрака буддиста собьешься с пути. Монах опустил взгляд. — Я снова стану убийцей, даону. Бездумным зверем-убийцей, которого ведут жестокие призраки людей, что я убью. Я отвела взгляд, ощущая усталость. Голос стал слабым: — И когда ты получишь четвертый хвост, оружие людей и магия тебя не остановят.