Я выдавила из себя улыбку: — Я была рабом его слов. Рид вопросительно посмотрел на меня: — Что? — Брэндона. Его слова так долго держали меня в плену. Годы. Мучительные годы. А твои слова? — мои губы растянулись в грустной улыбке. — Они освободили меня. Оковы, сковывавшие меня, лопнули, предлагая свободу, которой я никогда не знала. Но в процессе, — я глубоко вздохнула, — ты не был честен. — Боже, мне так жаль. Если бы я мог взять свои слова обратно и рассказать тебе в ту же секунду, как только был шанс… Отпустив подлокотник, я подняла руку: — Знаю. Я знаю, тебе жаль. И я знаю, что у тебя были благие намерения. Я знаю твое сердце. Но это я. Я должна поступить правильно. Мне нужно было беспокоиться не только о себе. Мои действия, будь то с добрыми намерениями или нет, оказывали влияние на ребенка, растущего у меня в животе. Если время потраченное на то, чтобы направить мою голову и мое сердце в нужное русло, было тем, что могло бы продлить это, наши отношения, боже, мою жизнь, я воспользуюсь им. Я бы выкрала его, как ниндзя-вор в ночи. Я уже не была той измученной девушкой, той сломленной женщиной, которая так легко простила Брэндона. Больше нет. И, возможно, это было неправильно, потому что то, что сделал Брэндон, было намного хуже того, что сделал Рид, но ложь все равно оставалась ложью. И независимо от намерений, обман все равно причинял мне боль. Старые раны снова открылись, и на этот раз не было пластыря, чтобы прикрыть их. Я их выбросила. Время было моим доктором, а расстояние — швами. Эта рана, какой бы сильной она ни была, должна была затянуться. Так или иначе. Немного времени. Это все, что мне было нужно. Его челюсть задрожала, и он смахнул с щеки случайную слезинку. — Я еще не остановился бороться, Чарли, — он сердито покачал головой. — Я никогда не остановлюсь. Я сглотнула: — Пожалуйста, не останавливайся. Но и я. Я тоже борюсь, — он, вероятно, не мог этого видеть, но дистанция, которую я установила между нами, была моей попыткой исправить наши ошибки как пары. Он был не одинок в нашем падении, мне тоже нужно было кое-что исправить внутри себя. Мне нужно было понять, как быть сильной без него, чтобы я могла быть еще более стойкой с ним. — Ты самый храбрый человек, которого я знаю. — Не пускай дым мне в задницу, — пошутила я, и Рид прыснул слюной, прикрыв рот тыльной стороной ладони. — Только ты можешь шутить, пока я пресмыкаюсь и плачу. Мой рот сжался: — Я та, кто я есть. Его глаза сияли: — Завтра я ужинаю в «Блинном мире». В пять, и я буду там каждый день, пока ты не будешь готова простить меня. Как насчет того, — он остановился, засовывая руки в карманы, — как насчет того, чтобы встретиться со мной там, когда будешь готова? — Ты возьмешь для меня вафли? — Со взбитыми сливками. Я рассмеялась, грустно, но в то же время с надеждой: — Хорошо. — Значит, это свидание? — Это свидание. Он улыбнулся, хотя улыбка была далеко не такой лучезарной, как обычно. Бросив на меня последний взгляд, полный тоски и потребности и, возможно, небольшого изнеможения, он повернулся и пошел прочь. — Эй, Рид, — окликнула я. Он остановился и повернулся ко мне лицом, покачиваясь на ногах. — Расскажи мне что-нибудь настоящее. Он на секунду задумался, а потом сказал: — Я люблю тебя. Он не стал дожидаться, пока я что-нибудь скажу в ответ, он сбежал вниз по лестнице, даже не взглянув на меня. Оставшись одна, я разозлилась. Рид был моей грозой. Безжалостный и неумолимый. Хаотичный и непредсказуемый. Но я не хотела убегать от этого — больше нет, я хотела использовать этот шторм, чтобы поднять нас выше. Просто… еще не время. ДВАДЦАТЬ ТРИ ВЫБИРАЙ «ДА» ИЛИ «НЕТ» РИД Вафли были творением сатаны. Вместе с телесными жидкостями, козявками и слюной. Я начал ненавидеть вафли. Не потому, что мне не нравился вкус или потому, что я ел их несколько дней, а потому, что до моего дня рождения оставалось всего несколько дней, и я ужасно скучал по Чарли. Вафли напоминали мне о ней, и я подумал, что поступил умно, предложив ей встретиться со мной, но это уже становилось жалким. Черт, может быть, это уже было жалким. Я больше не мог ясно видеть ситуацию. — Привет, дорогой. Как у тебя дела, Рид? — миниатюрная южанка за прилавком поздоровалась так же, как и всю неделю. Вообще-то, забудем об этом, ее звали Ронда. Кого я обманывал? Я знал ее имя. Но, Боже, я не должен обращаться к своей официантке по имени. — Добрый вечер, Ронда, — я не отрывал взгляда от своих скрюченных рук. — Вафли? — спросила она. Я кивнул, опустив уголки рта. Вафли на одного. Снова. Радость. Ронда убежала, передав мой заказ повару, а когда вернулась, сунула что-то мне под руку. — Что это? Уже чек? Ты меня выгоняешь? — я улыбнулся. — Нет. Ты мог бы спать здесь, и мы все равно обслуживали бы тебя, — рассмеялась она. — Это мне дала какая-то хорошенькая рыженькая малышка. Сказала отдать тебе, когда ты будешь больше всего в этом нуждаться, — она остановилась, чтобы хорошенько меня рассмотреть. — Ты выглядишь так, будто тебе нужно что-то хорошее. Она понятия не имела насколько. Экзамены были сданы, я сдал, но без Чарли все это казалось тривиальным. Я сосредоточился на бумаге, гадая, что же здесь может быть такого, что заставит меня чувствовать себя меньшим мудаком. Записки от Чарли прекратились, и, честно говоря, больше слов не помогло бы нашей ситуации. Их было недостаточно. Слова были неважны. Я хотел Чарли и ненавидел себя за то, что у меня ее не было. В ресторане было еще только два человека — пожилая пара, и они не обращали на меня никакого внимания, поэтому, когда Ронда ушла, я прочитал изящный почерк Чарли на лицевой стороне, провел пальцем по чернилам, а затем просунул палец под клапан конверта. Взяв в руки сложенный листок, я осторожно набрался смелости и раскрыл его содержимое. Но я был сбит с толку тем, что обнаружил. Он был пустым. Не было слов. Ничего. Я снова огляделся, и мой телефон завибрировал в кармане. Чарли: Обещаешь, начиная с этого дня, всегда говорить мне только правду? Чарли: Да или нет? И помни, что это обязательный контракт. Я улыбнулся, глядя в свой телефон, потому что я бы подписал любой документ кровью, если бы это означало, что она простит меня. Рид: Да. Неоднократно, да. Чарли: Следующий пункт. Обещаешь ли ты сохранить Энакина навсегда? Или, знаешь, до тех пор, пока его маленькое шиншилловое сердечко не перестанет биться. Я: Конечно. Я бы ни за что не отказался от этого маленького засранца. Почти уверен, что любовь к Чарли заставила его любить меня еще больше. Конечно, я не мог быть уверен, он по-прежнему лишь терпел меня, но сейчас мы были ближе к любви, чем к ненависти. Чарли: Хорошо. И последнее. Я: Стреляй. Чарли: Повернись.