«Да будет круто если ты как нибудь к нам заглянешь;)» Мои губы изогнулись в улыбке. Это было не просто очередное письмо, очередное «спокойной ночи, Амб». Это было приглашение. 13. Сейчас Кому: «Амброзия Веллингтон» a.wellington@wesleyan.edu От кого: «Совет выпускников Уэслиана» reunion.classof2007@gmail.com Тема: Встреча выпускников 2007 года Дорогая Амброзия Веллингтон! Надеемся, что Вы присоединитесь к нам сегодня у Рассел-Хауса, где Вас ждет пикник и игры на траве. Это первое официальное мероприятие нашей программы, так что приходите на голодный желудок – и вооружившись самыми увлекательными университетскими байками. Не стесняйтесь – всем нам есть, что рассказать! Искренне Ваш, Совет выпускников Салли стоит на балконе и смотрит на деревья, отделяющие нас от Вайн-стрит. – Ты девчонок видела? – Еще нет. Только Лорен. Ух и разнесло же ее! Я откровенно злобствую, но, наверное, никогда я добрее и не была. Просто Салли эту злобу из меня вытягивает, как яд. Засмеявшись, Салли закуривает. – Да она всегда была толстухой! Но я именно о девчонках. О выпускницах. Такие молоденькие! Поверить не могу, что когда-то это были мы. Нет, это не были мы. К тому времени наша дружба давным-давно закончилась. – Я была уверена, что это ты прислала мне записку, – говорю я. – Но если это не ты и не я, у меня остается последнее предположение. Фелти. Она постукивает пальцем по сигарете. – Фелти. У него и тогда вставал на всякие дознания. Думаешь, он по-прежнему работает в полиции? – Да, работает. Здесь, в Мидлтауне. Несколько лет назад его повысили до капитана. – Он делал вид, что весь такой суровый, – говорит Салли. – А на самом деле – большой плюшевый мишка. Я качаю головой. Ветерок треплет мои волосы. Ничего даже отдаленно плюшевого в Фелти не было. – Он меня терпеть не мог. Я прям видела, как он челюстями клацает. После того как я погуглила Фелти, мне регулярно снится один и тот же кошмар, в котором он за мной приходит. Я просыпаюсь и обнаруживаю, что лежу неподвижно, вытянув руки вдоль тела, как труп, – не потею, не сучу конечностями, – и содрогаюсь при мысли: неужели так оно и будет, если он на самом деле за мной придет? Неужели я сдамся без боя? – По-моему, о «терпеть не мог» там и речи не шло, – говорит Салли. – Он хотел тебя трахнуть. – Тебе вечно казалось, что все мужики только и хотят меня трахнуть. – Ну, не все, так большинство. – Она ловит мой взгляд: – Я и забыла, как с тобой было весело! Нужно отвести взгляд – обязательно, всенепременно! – но я заворожена той версией самой себя, которую вижу в ее глазах зеленого стекла. Раздается стук в дверь. Это Адриан, но я подпрыгиваю и Салли тоже. На миг ее рука касается моей, и нам снова по восемнадцать. – Зарядник так и не нашел. Наверное, он у тебя в сумке, – говорит Адриан, когда я его впускаю. – Мне написал Монти. Они собираются на пикник, так что нам тоже пора выдвигаться. Меня охватывает желание удрать из этой комнаты, подальше от Салли с ее магнетической притягательностью и от этой смутной угрозы, которая нависла над нами черной тучей. Хэдли и Хизер в безопасности. Они знали того человека, которым я стала после Салли. Они знают меня такой, какая я сейчас. – Я тоже пойду с вами, – заявляет Салли и кладет руку мне на спину. – Умираю от голода. Там и поболтаем. – Ага, – говорю я, хотя болтать нам не о чем. Общего у нас только записки. Два кусочка картона, связавшие нас вновь. – Отличная идея! – восклицает Адриан. – Бьюсь об заклад, вам есть что порассказать! Сгораю от желания узнать, какой Амб была в колледже! По дороге к Рассел-Хаусу разговор поддерживает Адриан, не давая нам сорваться в мертвое молчание. Он выспрашивает все-все-все о восемнадцатилетней мне, и хотя Салли многое может поведать, она меня не выдает. – Амб единственная, с кем я могла толком общаться, – говорит она ему. – Таких подруг еще поискать. В былые времена я бы что угодно отдала, чтобы услышать от нее такие слова. Салли не демонстрировала своих привязанностей, как большинство людей. Ни тебе кружек, ни «лучших» и «подруг», ни публичных деклараций. Чтобы добраться от Никса до Рассел-Хауса, нужно пройти мимо Джексон-Филд через Центр искусств – лабиринт бетонных дорожек, прореженных зелеными лужайками, на которых мы иногда сидели по ночам, напившись или укурившись, и пялились в небо. На днях открытых дверей будущим студентам любят рассказывать, что корпуса имеют такие странные конфигурации, потому что проектировщики стремились избежать вырубки деревьев, которые первыми заняли это место. В этом весь Уэслиан – вечно стремится спасать мир, а сам кишит девчонками, которые и себя-то спасти не могут. Перед театром Центра искусств за стайкой выпускниц стоит Флора. Она смотрит на нас поверх моря голов. Салли ее не видит. Мне хочется остановиться и сказать ей что-нибудь, но я не могу подобрать слов. В альтернативной реальности, где Флора не настолько милая, я бы, может, и поверила, что записки – ее рук дело, что это современная вариация на тему разноцветных листочков, которые в свое время пестрели на наших дверях и казались мне проявлением пассивной агрессии. Но я уверена: она на такое не способна. Рассел-Хаус великолепен – сплошь колонны и пафос. На зеленой лужайке установлены большие белые палатки. Люди кучками сидят на траве, болтают и смеются, им хорошо и весело. Я на этом празднике опять чужая – как всегда. – Хочешь с нами? – спрашивает Адриан у Салли. – Мы тут собираемся пересечься с друзьями. Можешь присоединиться. – Спасибо, – отвечает Салли. – Но мне еще нужно встретиться с ребятами из театра. Я их не видела с тех пор, как последний раз была в Лос-Анджелесе. Увидимся в общаге, ладно? На ней солнечные очки, глаз за ними не видно, но я подозреваю, уж не для того ли она это сказала, чтобы уколоть меня, – она по-прежнему мастерица резать по живому. «Ребята из театра». Я так и не стала одной из них. Но у меня нет времени на рефлексию, потому что перед нами возникают Хэдли и Джастин – в руках у них бумажные тарелки с чизбургерами. – Ну наконец-то, вот и вы! – восклицает Хэдс, морща вздернутый нос в веснушках. – Удивляться, конечно, нечему, но еда здесь такая же паршивая, как раньше. Приятно знать, что Мокон жив и здравствует! При виде Хэдс я испытываю облегчение. Рядом с ней даже дышится привольнее: ей присущ здоровый пофигизм, который имеет счастливое свойство передаваться окружающим. Именно это привлекло меня в ней после Гробовщаги, а Хизер шла в комплекте, так что я без особых усилий обзавелась сразу двумя подругами. Они никогда не вызывали у меня остервенелого желания производить впечатление. Вон, кстати, и Хизер: кудри блестят, прямо на зависть, оттеняя кожу глубокого коричневого оттенка; она смеется и треплется с другими девушками. Адриан уже бросает фрисби с Джастином – хорошо. Можно перевести дух. Опасности нет. – Мы расположились во-он там, – Хэдс указывает на плед в красную клеточку. – Джастин и Монти уже начали накатывать. Никак не хотят признать, что мы уже не можем пить как раньше! Я посмеиваюсь, но только из вежливости: спасибо ей, конечно, однако меня к этому «мы» причислять не стоит. Всякий раз, когда Хэдс случалось выпить больше двух кружек пива, она принималась уверять, что она такая пьяная. Они с Хизер почти каждый день вставали ни свет ни заря и, пока я спала, на цыпочках прокрадывались к выходу, торопясь на теннисную тренировку. Не припомню, чтобы кто-нибудь из них употреблял наркотики или хотя бы говорил об этом. Я и не пыталась сбить их с пути истинного. Урок я усвоила накрепко. Хэдли возвращается на плед, а я направляюсь к белым палаткам и беру бумажную тарелку. В буфете бургеры и хот-доги под серебряными колпаками, горы мисок с салатами из пасты и картошки, которые от насекомых защищает москитная сетка. Я беру бургер, который больше напоминает шайбу. – Амброзия Веллингтон… Услышав собственное имя, произнесенное так медленно и раздумчиво, я сразу вспоминаю аккуратный почерк на конверте. Я оборачиваюсь, но не узнаю стоящую передо мной женщину, и она, видимо, это понимает, потому что, смилостивившись, представляется: – Элла. Знаю, я сильно изменилась. Я в шоке, но стараюсь этого не показывать. Элла, девчонка, в которой я видела саму себя в доуэслианскую пору, но изо всех сил делала вид, что никакого сходства не замечаю. Элла была свидетельницей того, что мы с Салли сделали, хоть и не знала, что это сделали именно мы. Я накладываю себе салата с пастой, напоминающего по цвету замазку для окон, хотя есть его не собираюсь. – Элла! Вау, рада тебя видеть! Выглядишь просто потрясающе! Это не ложь. Ушел и младенческий жирок, и одутловатость лица, и дряблость рук, и неказистые шмотки. Она вся жилы да мускулы, и волосы, когда-то темные, теперь выкрашены в блонд. – Спасибо. – Она поправляет челку. Я не первая, кто делает ей этот комплимент. Ногти у нее идеальной овальной формы и покрыты темно-красным лаком. Только очень педантичный человек обращает внимание на такие детали. Элла исчезла из моей жизни после первого курса. Я перестала встречать ее в кампусе и вообще забыла о ней думать. Она поблекла в памяти – привидение в джинсах, которые всегда сидели кое-как, и уродских сабо, в которых она шлепала туда-сюда по коридору в Баттс-С. – Чем занимаешься? – интересуется она. – Господи, вот ты веришь, что нам уже четвертый десяток? Я юрист, специализируюсь на защите окружающей среды. Недавно с партнером открыли собственную фирму. А ты как? Лорен стала детским психологом. Элла – юрист-эколог. Я представляю себе, как они обедают с Флорой, все как одна одержимы одной идеей – спасти мир. – Рада за тебя. – Я достаю из холодильника диетическую колу. – Я пиаром занимаюсь. Работаю в Манхэттене.