Поппи во время расследования, без тени сомнения: «Флора оставила бы записку». – Флора была для меня больше, чем сестра. Она была моей лучшей подругой. Для меня она готова была на все. Теперь моя очередь сделать что-то для нее. – Слышишь? – свищу я на ухо Салли. – Ее очередь! Это угроза! – Да откуда ей знать, что это были мы, – бормочет Салли, словно пытается убедить саму себя. – Флора любила природу, – продолжает Поппи, голос ее прерывается. – У нее была заветная мечта – дом с садом, где будет расти множество деревьев. Ее любви хватало на всех и вся. Она заботилась о земле. Заботилась о людях. К сожалению, я о ней позаботиться не сумела. Но хоть это я могу для нее сделать. Она бы меня одобрила. «Что это?» – проносится у меня в голове. Адриан бросает на меня недоуменный взгляд. Неужели я произнесла это вслух? – Я прошу вас, ее бывших друзей и однокашников, поделиться воспоминаниями о Флоре. Пусть она живет в наших сердцах. Если у вас есть возможность, пожалуйста, в память о ней сделайте пожертвование в наш фонд. Но главное – выслушайте друг друга. – Она проводит кончиком пальца по нижнему веку. – Спасибо всем, кто пришел! Я оглядываюсь вокруг и вижу, как ее все любили! Присутствующие негромко аплодируют. Элла обнимает Поппи, потом поворачивается к толпе, навешивает на лицо улыбку и откашливается: – Когда я только начала учиться в Уэслиане, Флора от всей души меня поддерживала. Она вселила в меня уверенность, что я могу быть самой собой. Невозможно передать, как много это для меня значило! Я глазею на траву под ногами. Я тоже могла бы поддержать Эллу, но почему-то проще было ее отшить. Элла продолжает: – Иногда со стороны кажется, что с человеком все в порядке, но на самом деле это не так. Будьте внимательнее к своим друзьям! Я обращаюсь ко всем присутствующим. – Взгляд Эллы останавливается на мне. – Для этого мы и собрались. Поговорить по душам и разделить друг с другом это горе. Я уверена, что многим из вас есть что рассказать о Флоре Баннинг. Джемма выходит в центр круга и начинает рассказывать, как Флора поддерживала ее, когда у отца Джеммы нашли рак. Многие в толпе принимаются шмыгать носом, но Салли только сердито фыркает: – Я вас умоляю, никакого рака у ее отца не было! Она просто стесняется сказать, что Флора отвела ее ко врачу, когда она испугалась, что у нее гонорея. Джем сама говорила, что Флора та еще ханжа! Я бы с радостью закивала, если бы не знала, что отец Джеммы умер, когда мы были на втором курсе. Я смущенно переминаюсь с ноги на ногу, жалея, что не могу найти опору в той версии событий, которую излагает Салли. Лили вспоминает, как Флора принесла ей конфетку из Уэсшопа, когда она загонялась по поводу курсовой. Клара рассказывает, как Флора помогла ей разорвать токсичные отношения с парнем, которые тянулись со школы. – Ну просто святая мать Флора, блин! – бурчит Салли. – Курам на смех! Но я задаюсь вопросом: а может, все эти девчонки правда любили Флору? Тянулись к ней, потому что она излучала тепло, которого им не хватало? Под солнцем ее поддержки они цвели, не чувствуя нужды с кем-то бороться, – не в пример подсолнухам моей мамы. Поэтому после смерти Флоры они фалангой выстроились вокруг ее памяти. Нас с Салли бесил сам факт ее существования. Мы были слишком циничны, чтобы поверить в ее искренность. Но может, Флора и впрямь была такая милая. Может, я ошиблась в выборе подруги, и из-за этого погиб человек. На меня накатывает тошнота, внезапная и острая. – Я сейчас. – Я разворачиваюсь, игнорируя озабоченное «Ты куда?» Адриана и протянутую руку Салли. Проталкиваюсь наружу из круга, а оказавшись на Хай-стрит, пускаюсь бежать. Надо отсюда убираться, хоть это и верх неприличия! Пусть думают обо мне, что хотят! Я бегу прочь от шума и гвалта, от выпускников нынешнего года и прошлых лет, группки которых кляксами усеивают кампус. Никто меня не остановит. Но на моем пути встает человек, которого я сейчас ну никак не хочу видеть. Да и не только сейчас – никогда. Уперев руки в бока, передо мной вырастает Фелти – словно только меня и дожидался. Да может, и впрямь дожидался. Много лет. – Уже уходите, – говорит он. – Хоть воспоминанием-то каким успели поделиться? У вас их поди полно. – То, что случилось – трагедия! – Я вздергиваю подбородок. – Я непременно сделаю пожертвование в фонд ее памяти! Он пристально смотрит мне в глаза: – Вы считаете, я тогда обошелся с вами слишком сурово. И вы правы. Вот уж не думала, что Фелти примется извиняться. Мне всегда казалось, что ни на какое «простите» он просто не способен. Но это похоже на подводку, на вступление. Он сверлит меня взглядом: – Нужно было еще суровей. – Я ничего не сделала! Он качает – скорее, дергает – головой: – Вот это вот все – и вы даже не получили того, чего хотели, верно? Парень-то вам так и не достался. Да и вместо карьеры – пшик. Казалось бы, я могу позлорадствовать… но мне хочется большего. – Вы не имеете право разговаривать со мной в таком тоне. – Голос у меня надламывается. – Я буду жаловаться! Он смеется – не громко и раскатисто, а тихо, что приводит меня в еще большее замешательство. – Куда? И что скажете? Если хотите порыться в прошлом, всегда пожалуйста. Я к вашим услугам. Для меня это дело до сих пор не закрыто. «Для меня это дело до сих пор не закрыто». Может быть, я правильно предположила, что это все-таки Фелти. Я представляю себе, как он корпит над кусочком картона. Он принял случившееся с Флорой слишком близко к сердцу. В свое время он не смог спасти собственную сестру и надеялся искупить вину за счет Флоры Баннинг. – Это вы заманили нас сюда! Чего вы хотите? Он засовывает большие пальцы под ремень. – Да я много чего хочу. Но заманивать вас сюда я и не думал. У меня не было сомнений, что вы и так приедете. Не устоите перед соблазном вернуться и полюбоваться тем, что вы натворили. У меня трясется челюсть, и я вспоминаю, как у меня стучали зубы в ночь Гробовщаги. Я отворачиваюсь и направляюсь прочь. – Амброзия! – окликает Фелти. – Вы ошибаетесь. Никаких нас нет. Есть только вы. И вот я уже бегу, сандалии на танкетке выбивают тук-тук по тротуару. Мы с Салли много раз проговаривали нашу версию, так же прилежно, как когда-то заучивали учебные монологи. «Мы должны рассказывать одно и то же». Ее собственные слова. Мы садились друг напротив друга и повторяли одни и те же фразы, глядя друг другу в глаза. Я ее не выдала. Но вдруг она выдала меня? «Никаких нас нет». Это фраза Салли, и Фелти ее откуда-то знает. Сбавив шаг, я пересекаю Андрус и поднимаюсь на Фосс-Хилл, но в Никс даже не захожу – знать не хочу, что меня там ждет. Я направляюсь прямиком на V-парковку, сажусь в нашу прокатную машину и строю на телефоне маршрут до Супер-8. До единственного человека, который может рассказать мне правду о той ночи. Пусть даже я никогда не смогу ответить ему тем же. 30. тогда Ее нашел Кевин, но никому не было его жалко. Сам виноват. – Он все равно что сам перерезал ей вены! – выпалила Элла. Мы сидели на диванах в комнате отдыха Баттс-А, прижавшись друг к дружке. Мальчишки обнимали девчонок. Я привалилась к Салли, наши пальцы переплелись. – Гореть ему в аду! Джемма утерла лицо. – Я думала, они души друг в друге не чают! Кто-нибудь знает, что случилось? – Амб, ты наверняка в курсе, – сказала Лили. – Они что, расстались? – Ничего я не знаю, – отрезала я. Меня уже тошнило от расспросов. – Так они поссорились? – Лорен, не глядя на меня, сунула мне бутылку водки, которую мы передавали по кругу. – И поэтому она… Когда мы все-таки встретились взглядами, я увидела в ее глазах злость. Злость и что-то еще. Подозрение. Может, это паранойя – но ведь она там была. Видела нас с Салли. Знала, что мы искали парня, который, как я утверждала, в меня влюблен. Тут опять встряла Элла: – А почему еще? Она ушла в ночь пьяная, а он даже не подумал пойти за ней! Он не мог не понимать, в каком она состоянии! Если бы он ее не бросил одну, она бы никогда… Элла зажмурилась. Она делала это каждые несколько минут, словно в памяти у нее вставали такие жуткие картины, что не было сил на них смотреть. Приболев, Элла не пошла на вечеринку и легла спать. Ее разбудил вопль Кевина. Она на автопилоте выскочила в коридор. Кинулась к распахнутой двери – наверняка надеялась услужить Флоре и подняться в ее глазах. – Кровь, – ответила она, когда мы спросили, что она увидела. – Все в крови! Откуда вообще столько кровищи в такой миниатюрной девушке? И она… у нее глаза были открыты. Но ничего человеческого в них уже не было. Я подумала, что это какой-то розыгрыш! Нас с Салли полицейские пока еще не опрашивали – если они вообще собирались так утруждаться, – но Салли была на шаг впереди. Она поволокла меня в туалет и, намочив туалетную бумагу и скатав из нее ком, вытерла мой растекшийся макияж. – Мы не знаем, что случилось, – сказала она. – Но ни слова о Кевине. И о Дартмуте. И о телефоне. Не переживай, я его вытерла о юбку, прежде чем сунуть обратно Кевину в карман. В мозгах у меня царила такая свистопляска, что я едва понимала, о чем она. Отпечатки она, допустим, стерла – но сообщения-то остались. Она защищала не себя. Она защищала меня. Ведь именно я отправила все эти эсэмэски. Я сказала Флоре: «Ну так наложи, а не языком мели». Кевин, скорее всего, даже не заметил пропажи. – Мы же не удалили сообщения, – проговорила я. – Нам надо… – Поздно, – она пригладила мои волосы. Я считала подтекст. Теперь это проблемы Кевина, а не наши. Мне все казалось, что полиция вот-вот вломится в комнату отдыха и арестует меня, скует руки за спиной холодными наручниками. Но пронесло. Ночью мы перекантовались в Баттс-А, а наутро полицейские пожелали поговорить со всеми, кто видел Флору на вечеринке. – К чему все эти расспросы? Разве она не сама на себя руки наложила? – шепнула я Салли. Мне становилось дурно, когда я представляла себе Флорины запястья, перепоясанные кровавыми лентами.