– Да ты и раньше это обещала! Я хотела возразить, что то «раньше» было в другой реальности, где Флора была жива и мы играли против нее. Теперь я уже сама не понимала, в какую такую «колею» все должно войти. Меня мучил страх, что наш союз с Салли держался только на борьбе против общего врага и в отсутствие такового просто не выживет. Несколько дней спустя Кевин выступил перед журналистами. Он уже успел вернуться к родителям в Фэйрфилд. Интересно, его и собственные родители возненавидели? Вообще можно ненавидеть собственных детей? А может, они поверили, что он не посылал никаких эсэмэсок, хоть и не в состоянии объяснить, как они сами собой отправились с его телефона? – Я хочу попросить прощения у родных Флоры, – произнес он, глядя в камеру. – Я причинил боль множеству людей, хотя сам до конца не понимаю, как так вышло. Я глубоко сожалею о той роли, которую сыграл в этой трагедии. Я пытаюсь выяснить, каким образом роковые сообщения могли быть отправлены с моего телефона, и по-прежнему утверждаю, что невиновен. Через телевизионный экран невозможно было почувствовать, разъярен он или раздавлен. Он смотрел мне прямо в глаза, словно я была единственным зрителем. Ему ничего не стоило рассказать полиции, что он был со мной и у меня имелась прекрасная возможность сначала стянуть, а потом незаметно вернуть на место его телефон. Я несколько дней не спала. Перед зимними каникулами Салли все-таки удалось вытащить меня на вечеринку, где я по пьяни трахнулась с парнем по имени Джереми из команды по лакроссу. Меня не покидало чувство, что секс мне необходим не только чтобы потешить самолюбие, но и чтобы укрепить дружбу с Салли. Она переспала с его другом, и когда мы вдвоем возвращались в Баттс, она положила голову мне на плечо, как Флора на Хэллоуин. Никогда я еще так не радовалась возвращению в Пеннингтон. На зимних каникулах мама не раз пыталась поговорить со мной по душам. Загоняла меня в угол с чашкой чая и выспрашивала, как я себя чувствую. – Все хорошо, – твердила я. – Не я же ее нашла. Но время от времени я ее все-таки находила. Причем мысленный образ был такой объемный, будто я и впрямь там побывала. Кошмар из тех, после которых просыпаешься в коконе мокрых простыней. Я чувствовала, как ноги несут меня прочь от Баттс-С, подобно той девушке-фантому – главной героине слухов, которые именно тогда и начали расползаться. Видела Флору на кровати. Голова запрокинута, взгляд в потолок. Запястья зияют, красная тропа делит комнату пополам. Красное одеяло. Красные стены. Красный потолок. Девушка, никогда ни на кого не злившаяся при жизни, оказалась так свирепа при смерти. – Ничего у тебя не хорошо, – говорила мама, обнимая меня за плечи. – Ты про нас совсем забыла! И мыслями все время где-то витаешь, солнышко. Тебя даже гирлянды не радуют – а ведь ты всегда так любила Рождество! – Просто дел по уши. Обещаю, что в следующем семестре буду звонить чаще. – Я крепко обняла ее, а сама подумала: любила бы она меня, как прежде, если бы узнала правду? Билли позвала меня к себе побухать с ночевкой, как в школьные времена. Но теперь все изменилось. Она обрушила на меня шквал вопросов, и призрак Флоры вырос у нее за спиной. – А какая она была? А как же ты не заметила, что она в депрессии? А бойфренд ее совсем отморозок? Я как могла уклонялась от ответов: мол, не хочу об этом говорить. – Ну ладно, – сказала в конце концов Билли. – Ты права. Это нездоровое любопытство. Ну хоть расскажи, как там твой хахаль! Ты была от него в таком упоении, а потом – тишина. Козел оказался? – Вроде того, – ответила я. – Я в нем ошиблась. Она отхлебнула Mike’s Hard Lemonade. – Вот дерьмо! Жалко-то как, а! Знаешь, а мне всегда казалось странным, что ты его никак не называла. Я не колеблясь ответила: – Да как же не называла! Лапа же! Во втором семестре, вернувшись в Уэслиан, я завела привычку раз в неделю звонить домой. Я говорила себе, что это просто новая роль – вести себя так, чтобы близкие не огорчались. Может быть, именно поэтому большинство знакомых мне девчонок такие несчастные. Чужую радость они вечно ставят выше своей. Я сознательно пропустила прослушивания на весенний сезон на театральном отделении. Последнее, что мне тогда было нужно, – это софиты. Я и так задолбалась круглые сутки что-то из себя изображать перед огромной аудиторией, которая становилась только шире и злее. Я бы еще как-нибудь справилась со всеми этими огорчениями, если бы рядом была Салли. Вместе мы составляли единое целое – две батарейки, подзаряжающие одна другую. Но та Салли, которая втянула меня на свою звездную орбиту, в Уэслиан уже не вернулась. Ее сменила девчонка, оказавшаяся совершенно другим человеком. 33. Сейчас Кому: «Амброзия Веллингтон» a.wellington@wesleyan.edu От кого: «Совет выпускников Уэслиана» reunion.classof2007@gmail.com Тема: Встреча выпускников 2007 года Дорогая Амброзия Веллингтон! Надеемся, что Вы нагуляли аппетит – ведь мы столько трудов вложили в подготовку нашего торжественного ужина! Не уходите из-за стола, пока тарелки не опустеют – возможно, Вас ждут сюрпризы! Искренне Ваш, Совет выпускников Адриана разозлить трудно. В числе прочего меня когда-то привлекло в нем именно это качество – уравновешенность, встроенная предохранительная пробка длиной с садовый шланг. Но сейчас он просто вне себя от ярости. Требует отчета: где я пропадала, почему так долго, почему он уже в костюме, а я в мокром от пота сарафане. – Ты исчезаешь почти на два часа и даже трубку не берешь! Что, черт возьми, я должен думать? Я у всех спрашиваю: не видел ли кто мою жену, а на меня только косятся жалостливо! «Жена» вылетает из его уст, как боевая ракета. Это уже не выспреннее слово из наших свадебных клятв, а нечто совершенно иное. – Прости! – в очередной раз повторяю я. – Я не заметила, как пролетело время. Не думала, что это будет так тяжело – слушать все эти воспоминания… Я сочла за лучшее уйти. Поняла, что меня утягивает в какую-то бездну. – Я так понял, что вы не особо дружили, – говорит он. – Слушай, я как-никак с ней жила, а она взяла и покончила с собой. Те еще ощущения! Ну как же ты не понимаешь… Он медленно выдыхает. – Допустим, тебе захотелось побыть одной – но я ведь ужасно за тебя беспокоюсь, сама знаешь почему! – Ты прав. – Я сжимаю его пальцы и бросаю взгляд на закрытую внутреннюю дверь – интересно, Салли у себя? – Прости меня. Я здесь все время не в своей тарелке. Адриан стряхивает мои руки и плюхается на кровать. Брюки у него задираются, обнажая носки в желто-фиолетовую полосочку – наверняка с дырками на пятках. – Хорошо. Не в своей тарелке – это понятно. Но почему за все то время, что мы знакомы, ты ни единого разу не упоминала о Флоре? И о Салли тоже. Ты всегда так представляла дело, будто Хэдс и Хизер – твои единственные подруги по университету. Теперь выясняется, что это не так. Я тебе о Чеде рассказал когда – свидании на третьем? Чед был школьным другом Адриана. В выпускном классе он сильно морочился по поводу поступления, в придачу на него давили родители, мечтавшие, чтобы он стал звездой американского футбола. Чед начал пить не в меру. Однажды они с Адрианом вместе тусили, после чего Чед попрощался и поехал домой. По дороге он врезался в столб и погиб на месте. Никто толком не понял, был это несчастный случай или самоубийство, но Адриана грызло чувство вины. Он говорил мне, что это был самый мрачный период в его жизни. – Я сам себе казался чудовищем, – рассказывал он. Тогда я впервые увидела, как он плачет. – Ведь я мог его остановить! Но Чед столько раз на вечеринках пил пиво, а потом садился за руль! Я и подумать не мог, что все так кончится! Баюкая его голову на своих коленях, я заверяла его, что никакое он был не чудовище, а обыкновенный подросток. Самый подходящий момент, чтобы признаться, что моя соседка по комнате погибла из-за меня. Но разве бывают подходящие моменты для таких признаний? Я все жду, когда он перестанет кипеть, но он не унимается: – Я поспрашивал девушек из Баттерфилдса о тебе и Флоре. Они, похоже, считают, что между вами что-то произошло. Элла сказала, что накануне Флориной гибели застала ее плачущей в туалете, и еще что-то непонятное добавила насчет Хэллоуина. Когда-то Элла сказала мне то же самое, но я не стала слушать. Теперь я знаю Флорину тайну, пересложенную много раз, словно оригами. Хэллоуинский летчик. Он стал ее первым мужчиной, а она ждала, что это будет Кевин. Да еще против ее желания… – Понятия не имею, о чем она. Мы с Салли однажды позвали Флору с собой на вечеринку, потому что она страдала из-за своего бойфренда. Но ничего эдакого там не происходило. Хэллоуин как Хэллоуин. Набрались мы все, правда, крепко. – Ха! – Адриан подпирает подбородок руками. – Кстати о бойфренде! Это правда, что у тебя с ним что-то было? В груди у меня – паника, тугая, как воздушный шарик. Какой же я была дурой, когда понадеялась, что прошлое на этой встрече выпускников не догонит ни меня, ни Адриана!.. – Да нет, конечно! Не пойму, зачем Элла взялась обсасывать какие-то идиотские сплетни. Я с Флориным бойфрендом даже не знакома толком! Видела его раз в жизни. Адриан больше ничего не спрашивает, но у него, как и у меня, все начинает складываться в голове – только он собирает другой пазл. Его головоломка называется «Кто моя жена?», а моя – «Что произошло с Флорой Баннинг?» Если Адриан свою решит, он со мной жить не станет. Ни под каким видом. – Давай переодевайся к ужину, – наконец говорит он. – Все уже там. Посиделки у Эллы мы и так пропустили… Я подумал, что идти без тебя как-то не очень. Мое платье висит на стуле, придвинутом к письменному столу. Не знаю, кто перекинул его через спинку, словно тело, а под него поставил мои туфли на шпильках. Наверное, Салли. Ей всегда нравилось заправлять моим гардеробом. – На этом ужине такая скучища будет, – говорю я. – Куча нудных речей и малосъедобная кормежка… Может, ну его? Ты всегда говоришь, что в нашей жизни не хватает спонтанности… Я бросаю взгляд через плечо: Адриан пялится в телефон и меня даже не слышит. А может, делает вид, что не слышит. Может, у него уже в печенках сидят мои увертки. Я вытряхиваюсь из сарафана и влезаю в черное «Миссони». К платью я стрельнула у Билли расшитый бисером клатч. Я открываю его, чтобы бросить внутрь телефон и помаду, и пальцы натыкаются на свернутую трубочкой бумажку. Я разворачиваю ее. Бордовые буквы сулят: «Сегодня вечером ты все узнаешь». Западное крыло разубрано красно-черными полотнищами, разряжено в пух и прах, словно чванливый кардинал. Банкетные столы под метущими пол скатертями, красные подушечки на серебряных стульях, на спинках – пышные банты. Музыканты негромко играют джаз. Все это напоминает свадьбу – только вот счастливых молодоженов не видать. Я изнываю в этом море высоких причесок и утягивающего белья. У мужчин белые рубашки липнут к спинам. Волосы у меня висят патлами, подмышки мокрые. – А вон и Хизер! – говорю я, высмотрев в толпе ее упругие черные кудряшки. Но подойдя ближе, я вижу, что за их столиком уже нет свободных мест.