– Неправда! Я клялась от всего сердца! Ничего не было! Мне просто нужно было увидеть его, чтобы закрыть гештальт. И я закрыла! – Я так деру кутикулы, что на большом пальце выступает кровь. – Он – это, надо понимать, Кевин! – Адриан выплевывает его имя. – Бойфренд Флоры, которого ты якобы раз в жизни видела. Но именно он изображен на фотографии, которую я нашел дома. Да что уж там – я узнал о своей жене много такого, чего мне и в страшном сне присниться не могло! – Он расхаживает взад и вперед по комнате, так что в ней становится еще теснее. – Когда я нашел эту фотку, ты имела наглость заявить, что его нет в живых! Я чувствовал: что-то тут нечисто, – но не стал лезть с расспросами. Я же, черт возьми, должен доверять жене! Знаешь, Гугл мне сегодня вечером много чего поведал о Кевине Макартуре! – Да, есть вещи, которых ты обо мне не знаешь. – Я опускаюсь на кровать. – Но все это в прошлом. Ты знаешь меня настоящую. Я – та, за кого ты меня держишь. Поверь мне. Он зарывается руками в волосы, лохматит свою кудрявую гриву. – Я больше не верю ни единому твоему слову, Амб! Мне вспоминается наше первое рождественское утро: он тогда встал пораньше, чтобы положить подарки под крошечную искусственную елочку, которую мы поставили у телевизора. Снега в том году не выпало, и он знал, что меня это огорчает. Я опешила, когда заспанная выползла из спальни и вступила во что-то сухое и белое. Адриан был на кухне, которую я терпеть не могу за тесноту, и, улыбаясь, жарил сладкие гренки. Мы были по-настоящему счастливы. Потом я ругалась на весь этот бардак, злилась, когда белая труха липла к босым ногам, злилась, когда мы еще много месяцев выгребали ее из диванных подушек. «Иногда мне кажется, что ты меня ни во что не ставишь», – сказал однажды Адриан – только вот не помню когда. Может, он говорил это не один раз. – Я уезжаю, – говорит он. – С меня хватит. Знаешь, когда мы только познакомились, я написал всем друзьям: мол, я встретил девушку, на которой женюсь. Они хором ответили, что у меня просто крышу снесло от образцового секса. Не знаю, в кого я тогда влюбился, но точно не в тебя. – В меня! Я уеду вместе с тобой. Виски у меня ломит, глазам горячо. Я уж и не помню, когда меня обуревали такие сильные чувства. Салли сделала меня малочувствительной, ее апатия действовала, как мощный наркотик. – Нет уж. Я уеду один. Теперь я понимаю, почему ты все время уговаривала меня вернуться домой! Ты хотела увезти меня отсюда, пока я не узнал лишнего! Возразить мне нечего – он кругом прав. – Ты никогда не будешь счастлива, – говорит он. – Со мной уж точно нет. Иногда мне кажется, что тебе нравится страдать. Ну так проваливай к своему Кевину! Совет да любовь! Я задерживаю дыхание, понимая: то, что я сейчас скажу, предопределит всю нашу дальнейшую жизнь. Я хочу, чтобы он осознал: все в наших руках. Мы можем все изменить. – Я беременна, – тихо говорю я. – Я сама только сегодня узнала. Все ждала подходящего момента, чтобы тебе сказать. Он так сильно хочет детей. Эта новость все изменит. Она даже меня, похоже, изменила… – У нас будет ребенок. Я впервые произношу это вслух. У нас в квартире нет места для ребенка, но можно переехать в пригород, вообще уехать из Нью-Йорка, даже вернуться в благословенный Пеннингтон – если верить Тони, это отличное место, чтобы растить детей. Мы купим кроватку, Адриан ее соберет, а потом положит ладонь на купол моего живота, и малыш запинается в ответ. Эту поездку в Уэслиан мы больше ни словом не помянем. Но он отворачивается и, наклонившись, запускает руку в мою сумочку, которая стоит у стола, согнувшись пополам, словно ее пнули в живот. И вынимает противозачаточные, которые я перекладываю из сумки в сумку. – Ну конечно, – говорит он. – Ты беременна. А еще ты таблетки перестала принимать шесть месяцев назад. И написала Билли: «Только детей мне не хватало!» Какая же ты бесстыжая лгунья! На тебя даже смотреть тошно. Блистер с таблетками дзинькает на пол. – Нет, ты не понимаешь! Я сегодня сделала тест. У меня было чувство… – Конечно, тест, – перебивает он. – Ты думаешь, я настолько тупой? Только потому, что университет не закончил? Зато у тебя ума палата – увела парня у соседки по комнате! Парня, который сказал ей наложить на себя руки! А теперь уверяешь, что беременна, потому что думаешь, что ребенком меня удержишь. Не хочу я от тебя никаких детей, Амб! И вообще ничего от тебя не хочу! Челюсть у меня дрожит. Все летит к чертям. Адриан, вся наша любовь, наша общая жизнь, которую я принимала как нечто само собой разумеющееся. Мне вспоминается, как он купил целую упаковку тестов на беременность, предвкушая, как мы будем любоваться двумя розовыми полосками. Он тер меня по спине, когда тесты были отрицательные, и говорил, что наш час еще пробьет. Вот он пробил, но ему это уже не нужно. Он закидывает спортивную сумку на плечо. Губы – прямая линия, брови сведены. Вокруг глаз – ни ямочек, ни морщинок. Я так и не подпустила его к себе настоящей – к женщине, которая никогда не могла вовремя остановиться. – Я люблю тебя, – говорю я ему в спину. – Я правда тебя люблю. Он замирает на пороге, но не оборачивается. – Ты не знаешь, что такое любовь. И не знала никогда. Он оставляет дверь нараспашку, хотя у него куча причин хлопнуть ею со злости. Нужно бежать за ним, бороться за него – за нас обоих. Но он заслуживает откровенности, а если я сяду и расскажу все как есть, он и так меня бросит. Может, лучше пусть он уйдет, считая меня обманщицей и лгуньей – но не убийцей. Может, без меня ему будет лучше. Я сползаю на пол, задрав платье. Запрокидываю голову и устремляю взгляд в потолок. Наверное, в последние мгновения жизни Флора созерцала эту же унылую бежевую красочку – пока ее глаза не перестали видеть. А может быть, над ней нависала Салли, глядя, как из нее вытекает жизнь, и напоследок Флора увидела лишь ее гаденькую усмешку. Надеюсь, что нет. Раздается деликатный стук в дверь. Я вытираю лицо. «Адриан». Он вернулся, он хочет дать нам шанс. Мы пойдем к семейному психотерапевту. Вот Билли и Райан несколько лет назад ходили, когда, по ее словам, «окончательно перестали друг друга переваривать». Мы все преодолеем. – Я таких дров наломала, – говорю я. – Давай поговорим. Дверь медленно открывается, и первое, что я вижу – это ноги. А на ногах – тапочки. Тапочки с зайчиками. Их выпученные глаза таращатся по сторонам. Именно в этих тапочках Флора вечно шаркала по комнате. Эти розовые зайчики свисали с кровати, когда она смотрела фильмы на ноутбуке, когда говорила по телефону с Кевином, когда печатала длинные письма сестре. Сестре, которая на все письма исправно отвечала. Которая, с трясущимися губами, сказала журналистам, что человек, виновный в гибели Флоры, однажды за это заплатит. Все решили, что она о Кевине. – Ну наконец-то ты готова во всем признаться, – мягко говорит она. Лицо у нее точь-в-точь как у Флоры – только намного жестче. То самое однажды настало. 39. Сейчас Кому: «Амброзия Веллингтон» a.wellington@wesleyan.edu От кого: «Совет выпускников Уэслиана» reunion.classof2007@gmail.com Тема: Встреча выпускников 2007 года Дорогая Амброзия Веллингтон! Понравилось ли Вам все, что мы для Вас приготовили? А может, Вы успели развлечься и сверх программы? Надеемся, что возвращение в альма-матер помогло Вам лучше узнать саму себя. Возможно, Вам удалось загладить какие-то провинности, которые тяготили Вас все эти годы. Если нет, не отчаивайтесь – у Вас еще есть шанс это сделать. Искренне Ваш, Совет выпускников – Амброзия Франческа Веллингтон. Наконец-то мы встретились. – Она тихонько прикрывает за собой дверь. И запирает замок – щелчок, от которого моя кожа натягивается, как тугая резина. – Поппи. – Я заправляю за уши выбившиеся прядки, пытаясь подавить прилив ужаса. – Я хотела поговорить с тобой на вечере памяти, но день получился просто сумасшедший. Я вот с мужем вдрызг разругалась… Не знаю, зачем я это говорю. Она не мои душевные излияния пришла слушать. – Какая досада. – Ее красные губы изгибаются – улыбка с привкусом лакрицы. – Он такой симпатяга – муж твой. Славный малый. Мы с ним сегодня днем поболтали – он тебе не говорил? Я сказала, что наслышана о тебе. Но ты ему о моей сестре не рассказывала. Наверное, медовый месяц был бы не таким сладким, если бы ты поведала ему о девушке, которую убила. Она садится на кровать и закидывает ногу на ногу. – Я ее не убивала, – мои ногти вонзаются в ладони. Она откидывает голову под каким-то почти противоестественным углом. – Это-то мы и собираемся выяснить, верно? Кто убил Флору Баннинг. Потому что никакого самоубийства моя сестра не совершала. Я подбираю ноги под себя, пытаясь вычислить, как быстро мне удастся выскочить из комнаты. – Даже не пытайся, – говорит она. – Далеко не убежишь. Да и потом, боюсь, машину-то твой миляга муж забрал. Бедный Адриан! Настрадается еще! Как после такого людям доверять? После такого. «После какого?» – Тебе ведь мучают угрызения совести. – Она встает, сбрасывает куртку и ставит сумку рядом с собой на кровать. На ней одно из Флориных платьев – или другое в таком же духе. Миленькое, в цветочек, с отложным воротничком. Я спряталась, когда ее родственники приехали за вещами. – Я все объясню… – Не надо, – перебивает она. – Флора призналась мне, что совершила непростительную ошибку. Что на Хэллоуин у нее случился секс с каким-то незнакомым парнем. Она самой себе была отвратительна. Говорила, что ничего подобного не произошло бы, не будь она пьяна. Я поинтересовалась, спрашивал ли он вообще ее согласия? Она не ответила. А значит, никто ее ни о чем не спрашивал и она ни на что не соглашалась. – Я не видела, что там было… Ей неоткуда знать, что видела. Поппи откашливается.