– Что ты собираешься делать? – Ничего. – Она постукивает одной из заячьих тапочек. – Я уже все сделала. Теперь разбирайтесь между собой. Вы небось и помыслить не могли, что все так обернется! Мы с Салли молчим. Поппи хочет, чтобы мы, словно два зверя в одной клетке, разорвали друг друга на куски. Но я не в состоянии нанести удар первой. – Ты чокнутая! – говорит Салли. – Ни я, ни она никакого отношения к этому не имеем. Уходи тихо-мирно, и мы сделаем вид, что ничего не было. Никому не расскажем. – Конечно, не расскажете. – Поппи чиркает острием ножа по собственным ключицам. – Уж что-что, а секреты вы хранить умеете, верно? Но не все можно утаить… Мой телефон тренькает на кровати. Поппи берет его и бросает взгляд на экран. – О, Билли интересуется, как там твоя интрижка на стороне. Ты не возражаешь? – Она откладывает нож и принимается чпокать по клавиатуре: «Он теперь с другой, Билли. Тут такое… Кажется, я сейчас сделаю что-то ужасное». – Она подмигивает мне. – Вжух! Отправила. Ой, забыла попросить тебя проверить правописание и пунктуацию! Ты ведь в этом деле аккуратистка. Руки у нее заняты телефоном. Нож лежит рядом. Я пытаюсь поймать взгляд Салли, подсказать ей: хватай нож! Но Салли на меня не смотрит. – Я стащила у Кевина телефон. – Голос Салли рокочет, словно гром. – Я! Флора так убивалась. Я ей сказала: залезь к нему в телефон и увидишь, что он дурит тебе голову. Она этого делать не захотела, и я сделала за нее. Она не поверила, когда я показала ей всех этих других девиц. – Салли… – умоляюще лепечу я, но она не обращает на меня внимания. – Продолжай-продолжай. – Поппи сжимает мой телефон. Я мысленно умоляю Билли: позвони в полицию, вызови сюда копов. Она наверняка дома: откупоривает вторую бутылку вина, одним глазом посматривает в Нетфликс и видеоняню, другим – в Инстаграм. Она должна увидеть мое сообщение. Должна. – А потом Амб выхватила у меня телефон и с ним убежала. – Нет! – выкрикиваю я. Нет. Этого не может быть. – Я хоть и была в стельку, но успела заметить, как она ломанулась наверх. Пошла за ней, но ее нигде не было. И я забила. Подумала: в конце концов, ну что такого она с этим телефоном сделает? Ну пороется в нем, может, свой номер туда вобьет… – Не так все было! Это она стащила телефон. И подбила меня написать Флоре. – Значит, ты была ее марионеткой. – Поппи переводит взгляд с меня на Салли, с Салли на меня. – Что ж, пока обе версии особого доверия не внушают. Но продолжайте. И Салли продолжает: – Когда мы снова столкнулись, она вложила телефон мне в руку. Я спросила, что она с ним сделала. Она сказала, мол, ничего. И я сунула его обратно Кевину в карман куртки. Решила: раз уж я его взяла, я и верну. Амб принялась клеиться к Кевину. Я ей сказала: «Он парень твоей соседки!» Потом спросила, где Флора. Она сказала, что ей по барабану. Взгляд Поппи устремляется на меня, тяжелый, давящий. У меня перехватывает дыхание. Нужно защищаться, нужно придумать более изощренную, чем у Салли, ложь. Но я ей по-прежнему в подметки не гожусь. – Они куда-то ушли вместе. Потом я наткнулась на друзей, мы выпивали, и я перестала следить за временем. Перепихнулась с каким-то парнем. Потом снова возникла Амб и заявила, что она потрахалась с Кевином. Я на это ничего не сказала. Пьяная была в дупель. Мне одного хотелось: вернуться в общагу. А когда мы дотуда добрались, там уже всюду были мигалки. – Интересно, – говорит Поппи. Мой телефон блеет, но она не глядя вытирает его о ткань своего платья. – Амб, это правдивый рассказ? Ты отправила эсэмэски, а потом прямо на вечеринке пошла трахаться с парнем моей сестры? Возможно, сейчас вся моя жизнь зависит от моей способности врать, но я не могу придумать подходящей лжи, достаточно склизкой, чтобы пропихнуть ее в трещины, зияющие в версии Салли. – Да, – хриплым голосом отвечаю я. – Но эсэмэски – это была ее идея. Я пошла у нее на поводу. И да, это я закрылась с Кевином в туалете. Но я не убивала Флору. Поппи бросает мой телефон и хлопает в ладоши так громко, что я подпрыгиваю. – Наконец-то, черт бы тебя побрал! Честный ответ! Тебе теперь должно полегчать. Такой камень с души! Молодчина. Нож наполовину выглядывает из-под ее юбки-солнца. Она переводит взгляд на Салли. – Значит, ты была в другом месте. – Ну да, – говорит Салли. – С парнем. Не помню его имени. – Тут есть любопытная деталь, – говорит Поппи. – На телефоне Кевина не было ничьих отпечатков, кроме его собственных, хотя вы обе признаете, что держали его в руках. Значит, тот, кто положил телефон на место, – она бросает на Салли пронизывающий взгляд, – предусмотрительно его вытер. Не всякий бы додумался это сделать. Только человек, который знал, что за эсэмэсками последует нечто гораздо более страшное… Я жду, что сейчас Салли попытается сделать то, что умеет лучше всех на свете, – заговорить Поппи зубы. – Это Амб отправила эсэмэски, – говорит она почти шепотом. – Это она подала твоей сестре мысль убить себя. – Да, – Поппи берется за нож. – Подала. Но убила Флору именно ты. Она пересекает комнату так стремительно, что я даже среагировать не успеваю. Салли не издает ни звука, когда нож входит в ее плоть, но я вскрикиваю, когда острие еще на подлете. Лицо у Салли обмякает, глаза стекленеют. А потом появляется кровь. Она струится между бусинами на корсаже, петляет по хитрому лабиринту вышивки. Салли смотрит на красную отметину. Красную, как уэслианский герб. – Как по мне, актрисы вы обе никудышные, – тихо говорит Поппи. – Успех вам по-любому не светил. Нож ходит ходуном в ее руке. Сейчас она и мне нанесет такой же удар. Но Поппи вытирает рукоятку о свое платье и протягивает нож мне. Я его беру. И тут она начинает кричать. Я в жизни не слышала такого оглушительного вопля – он будет звенеть у меня в ушах всю оставшуюся жизнь. Я не в силах оторвать взгляд от ножа. Салли падает на колени. Я бухаюсь вслед за ней и, выпустив нож, зажимаю руками кровавое пятно на ее платье. – Надо остановить кровь, – бормочу я или, по крайней мере, пытаюсь что-то такое выговорить, но получается лишь невнятное мычание. Кожа у Салли сереет. Она открывает рот, но ни звука не издает. А потом припадает ко мне. – Она это заслужила. – Салли издает смешок – жуткое бульканье. – Мы… одного поля… Мы – это она и я или она и Флора? – Нет, не одного, – шепчу я. Впервые в жизни я ей возражаю, но она этого уже не слышит. Моя слеза падает ей на щеку. Я хватаю нож и на трясущихся ногах подступаю к Поппи, но знаю, что напасть на нее не смогу. Я сказала чистую правду: мы с Салли не одного поля ягоды и никогда ими не были. Но Поппи уже не одна. Она все еще кричит, лицо у нее ярко-красное, а на пороге маячат двое мужиков в парадных костюмах, таращатся на представшую перед ними бойню и уже лезут за телефонами, чтобы звонить в полицию. Поппи виснет на одном из них, прячется за ним, как за щитом. Она спасается от меня. От женщины с окровавленным ножом. Я пытаюсь бросить его, но он словно прирос к моей руке. – Это она! – голосит Поппи. – Она это сделала! Я жду, что Салли сейчас выкрикнет правду: «Поппи – трехнутая сучка! Это она меня пырнула!» Но Салли больше уже ничего не скажет. 40. Год спустя Странно видеть его на кухне моей новой квартиры в Челси. Он стоит с бокалом красного вина и явно смущается. На нем мягкая серая футболка – или, по крайней мере, она кажется мягкой: потрогать ее мне пока не представилось случая. Я промываю макароны в раковине. Одна из лингвини змейкой сворачивается у слива. Я смываю ее, избавляя от одинокого прозябания. – Спасибо, что согласилась встретиться, – говорит он. – Все так – так запуталось… Я теперь всю свою энергию направляю в писательство. Почти закончил черновик романа. Но в итоге сюжет повернулся совсем не так, как я задумывал. – Так всегда бывает. – Волосы у меня распущены по плечам – такую же прическу носила моя сестра. – Творческий замысел раскручивается самым непредсказуемым образом. Он подходит к кухонному островку, взбирается на барный стул и роняет руки на гранит. Кольца на его безымянном пальце больше нет. – Не хочу тебя грузить, – говорит он. – Я не за тем хотел встретиться. Для этого я психотерапевту деньги плачу, – он смеется, и я тоже смеюсь – из вежливости. – Я думал, что не буду по ней скучать. Но скучаю. Скучаю по тому, какой она была, пока я не узнал, какая она на самом деле… хоть это и звучит как бред. Я кладу дуршлаг в раковину. Макароны размокли – я их переварила. А, какая разница. Я обхожу кухонный островок и кладу руку ему на спину. Он не сжимается от моего прикосновения, но и расслабляться не спешит. – Я все прекрасно понимаю. Ты такое пережил… – Ты тоже, – он щиплет кожу на переносице. – Она же могла… да и хотела… видимо… – Видимо. – В моем голосе легонько звякает сталь. Надо будет над этим поработать. – Но больше ничего дурного она мне не сделает. Нам уже не суждено узнать, что она могла и хотела, потому что Амброзия Веллингтон – теперь у нее снова девичья фамилия – коротает свой век в тюрьме: срок за предумышленное убийство с особой жестокостью плюс срок за покушение на убийство. Не знаю, как в Уэслиане прозвали эту резню, – ведь одна Гробовщага у них уже есть. Я и не предполагала, что подлое сердце Слоан Салливан может накачать столько кровищи. – Я даже удивился, что ты согласилась встретиться, – говорит Адриан. – Все уговаривал себя к тебе не лезть. Но наша переписка стала для меня чем-то вроде спасательного троса. С тобой так легко разговаривать… Я не убираю руку с его спины – кожа под футболкой у него горячая. – Я сама долго бегала от своих демонов. Знаю, каково это. Он нащупывает и сжимает мою руку. Я отвечаю на пожатие. Господи, до чего славный мужик! Он наклоняется ко мне – вот-вот поцелует… Но тут у него звонит телефон. – Извини. Я на секунду. Это моя мама. Наверное, насчет Джейн. Джейн. Она, конечно, все несколько усложняет. Как оказалось, Амброзия не солгала, заявив мне, что беременна, хотя для Адриана это известие, по-видимому, стало шоком. Теперь он отец-одиночка и сам воспитывает дочь. Адриан как-то упомянул, что это Амб пожелала назвать девочку Джейн. Самым простым, самым бесхитростным именем. Может быть, это был единственный ее добрый порыв в жизни – не навешивать на дочь многосложную жуть вроде той, которой наградили родители ее саму.