И связь оборвалась. Диего еще раз прокрутил смартфон между указательным и большим пальцем. Что ж, Хесус хотел войны? Он ее получит. * * * Выйдя от Элисы, я чувствовала себя столетней старухой. По мне словно проехали тяжеловесным катком. Внутри зияла бездонная глухая пропасть отчаяния. Если кто-то придумал черные полосы невезения, то он ошибался. В моем случае существовала гигантская бездна жизненного кошмара. И события за событием словно старались либо меня сломить, либо уничтожить. Я достала из сумки одну пачку с купюрами и положила обратно. Денег на похороны мамы у меня нет, а нужно все организовать и уже завтра предать тело земле. Я хотела вернуть оставшиеся деньги Диего и пообещать, что потраченные средства отдам ему чуть позже, но с приходящей злостью понимала, что придется еще и похороны оплачивать за его же счет. Утром меня разбудил звонок Ноэлии. – Моника, возьми небольшой отпуск. Три дня тебе даю, чтобы уладить все дела, – строгий тон босс-вумен вдруг сменился на мягкий материнский голос, – Мы с Микаэлой хотим помочь материально. Приходи сегодня. Я горько усмехнулась. – Спасибо, Ноэлия, но я уже нашла деньги на похороны. Все хорошо. Попрощавшись, с трудом сползла с кровати. Эта ночь была для меня адской. Мне снилась мама, Диего, Матео… Все в бессвязном клубке подсознания выдавало странные картинки воспаленной фантазии. Но как только я вышла из дома и направилась к местному моргу, в который должны были привезти тело мамы, мобильник в сумке глухо зажужжал на вибрации. – Сеньорита Соларес? – девичий звонкий голос полностью меня обескуражил. Кто это еще?! – Да, – и по нервам пробежал острый ток. Из-за быстрой череды тяжелейших событий в моей жизни мне казалось, что самое страшное еще продолжает сбываться. – Ваше прощание с мамой назначено на четыре часа пополудни. После организована процессия через город на кладбище. – девушка назвала точный адрес, где находится зал прощания и положила трубку. В полнейшем шоке я даже не спросила кто и как все это организовал. Стояла посреди дороги ошарашенная неожиданным известием, но, взяв себя в руки, тут же перезвонила. – Кто оплатил похороны сеньоры Соларес? – требовательно спросила я и почувствовала, как от волнения по телу прокатывается волна, сменяющая градусы температур. – Сеньор Акоста, – весело откликнулась собеседница. Матео! Я растерянно посмотрела на дисплей смартфона, отключившийся после разговора. Сейчас мне все вокруг казалось дурацким сном. Окружающая реальность подкидывала странные и непредсказуемые виражи, на которых меня начинало трясти от спонтанных поворотов. И теперь, стоя на улице под палящим солнцем, я понимала только одно. Сколько нужно приложить усилий, чтобы простить Матео и начать заново строить с ним отношения? Я чувствовала себя обязанной за проявление заботы. И это вызывало только гнетущие и разрушительные эмоции. Я не хочу быть с Матео. Я не люблю его… Не могу! Под стеклами черных очков было незаметно, как катятся слезы одна за другой. А сознание словно кнутами стегало циничными хлесткими мысли: «Диего попользовался, дал пару сотен тысяч и забыл, как очередную дешевку. Тот, кто так нравиться, растоптал меня, унизив… А Матео…» Очередная издевка от разума заставляла набрать полные легкие воздуха, чтобы не разрыдаться прямо на улице. Я быстро шла по направлению к дому и хотела, чтобы никто из знакомых не видел моего опухшего от бесконечного горя лица. Оказавшись дома, пыталась найти себе занятие, чтобы отвлечься, но воспоминания вновь проходили по памяти острыми шипами. Я ходила из угла в угол, представляя секс с Диего, его порочные глубокие взгляды на моем теле, беспардонные фразы… Я пыталась думать о предстоящей прощальной церемонии, но все мысли все равно возвращались к бурной ночи. Гормоны не позволяли разрушить ту прочную связь, которая настолько привязала меня к Диего. Испытывая в сотый раз стыд за то, что вместо похорон вспоминаю о нашей близости, я напомнила себе о достаточно оригинальных мексиканских обычаях проводить похороны. В Мексике не принято скорбеть о родственниках и близких. Традиция провожать в «последний путь» вовсе не траурное мероприятие. Тут привыкли петь песни, танцевать и считать, что человек вовсе не умер, а переселился в другую реальность, где его ждет новая жизнь. Но моя семья так и не пришла к этому общему стереотипу, хоть родители и прожили больше двадцати лет среди мексиканцев. Мне было больно от потери мамы. Петь и веселиться я точно не могла. Оттого, что другие люди могут вести себя иначе на похоронах моего близкого человека, мне становилось не по себе. Я ничего не имею против традиций местного населения, но смириться с тем, что кто-то начнет плясать прямо в зале с гробом моей матери… Я подошла к окну. Мелиса и Руи возвращались со школы. – В четыре часа состоится прощание, – произнесла, когда посадила детей за стол и подала обед. Сестра отодвинула тарелку. – Я не хочу. Аппетита нет, – Мелиса с невыносимой тоской в глазах оглядела стол. – Хорошо, – оставалось ответить мне. Я сама не испытывала голода в последние сутки. Эмоции заставляли не просто потерять аппетит, смысл жизни стирался. Я ощущала полную разбитость и апатию ко всему остальному. – Я наелся, – Руи чуть поковырял в тарелке и тоже отодвинул пасту с томатно-сырным соусом, что я приготовила. Молча собрала посуду и начала мыть. Сейчас я должна была что-то сказать детям, поддержать или приободрить, но не могла произнести и слова. Стоит мне заговорить, и я сама превращусь в девочку-подростка. Отвернувшись к раковине, я глотала слезы, и старалась держать себя в руках. Хотелось закрыться в комнате, чтобы никто не видел, как мне невыносимо плохо. Выть, кричать, ругаться… Любыми способами утолить жжение в груди от боли, разрывающей на живую сердце. Обернувшись, увидела, что сестра с братом ушли в свою комнату. Чувство немого осуждения висело тяжелым топором над моей головой. Я прошла в комнату мамы и закрылась, но боялась давать эмоциям волю. Что, если я нужна буду детям? Что они увидят? Старшую сестру, которая не в состоянии успокоиться и бьется в истерике? Тяжело опустилась на кровать и взгляд упал на большое зеркало в шкафу-купе. Сейчас я перед собой видела не молодую девушку, а замученную жизнью сорокалетнюю женщину. Мешки под глазами, потухший безразличный взгляд, сгорбившийся силуэт. – Боже, неужели это я? – произнесла вслух и отвернулась, ложась на живот. Легкой дымкой сон прокрался в мое сознание, и я не заметила, как уснула. Меня разбудила Мелиса. Они с Руи были готовы к прощальной церемонии, а я, сгорая от стыда за то, что расклеилась и позволила эмоциям управлять собой, соскочила с кровати: – Десять минут, и мы поедем, – распахнула шкаф, оглядывая свой скудный гардероб. Пришлось натягивать джинсы и черную футболку. Больше у меня подходящей одежды для похорон не было. Мелиса одела свое черное платье, что изредка носила в школу, а Руи нашел черную рубашку с коротким рукавом. Сестра успела, и сама собраться, и собрать брата, пока я спала от переизбытка эмоций. – Простите меня, – обернувшись, вдруг сказала я, расчесывая волосы около зеркала. Дети, отвлекшись на одно из приложений на смартфоне сестры, подняли удивленные взгляды. – Я понимаю, что вы думаете. Я обещала, что мама останется с нами, что она выздоровеет, – шумно втянула воздух, продолжая – но я не оправдала ваших ожиданий… Подступивший ком слез задавил горло спазмом. Я понимаю, что сейчас разрыдаюсь и больше не смогу ни слова выдавить из себя! Но Мелиса и Руи вдруг подбежали ко мне и молча обняли. Не знаю, сколько времени проходит, пока мы стоим втроем, и я ощущаю, как сестра и брат беззвучно сотрясаются в плаче. Соленые ручейки бегут по моим щекам, и я не в состоянии даже собраться и остановить бесконечное чувство потери… – Поедем, а то опоздаем, – первая откликается Мелиса, протягивает салфетки, и я вытираю лицо Руи от слез и стараюсь дышать ровно, чтобы больше не впадать в состояние болезненного издевательства над самой собой. Когда мы подходим к прощальному залу, я замечаю черный джип Матео. Мысленно приказываю себе собраться и попытаться сделать более приветливый лицо перед бывшим бойфрендом, но сердце начинает ныть от одного только представления, что он снова начнет предлагать встречаться, напоминать, как нам было хорошо… Хорошо. С кем мне было хорошо? Этот вопрос я задаю себе снова, и снова ощущаю падение в бездонную пропасть отчаяния. Увидеть Диего на похоронах моей мамы я даже не мечтала. Кто я ему, чтобы он сочувствовал и переживал за мое психическое состояние? – Моника, милая моя, держись! – безвольный поток мыслей в моей голове прерывает Микаэла. Берет меня под локоть, обнимает Мелису, которая шмыгает носом от предстоящего тяжелого прощания. Я вижу знакомых мамы, людей, с кем она когда–то работала. Однотипные соболезнования, вопросы о нашем здоровье, еще что-то, что является попытками поддержать и ободрить. Я реагирую в режиме робота. Уже нет слез, нет эмоций. Осталась пустота. – Моника… Знакомый полушепот заставляет обернуться как раз перед дверями прощального зала.