– А может быть, я вас видела на береговой тропе? Впрочем, неважно, меня зовут Джиллиан или просто Джилл. Вы понимаете что-нибудь в букетах? – Честно говоря, не очень. /////// Потом я шла назад к церкви, застенчиво прижимая к себе свой неряшливый букет и пытаясь понять, как мне пришла в голову мысль заглянуть на встречу Женского института. Не найдя ответа на этот вопрос, я вернулась домой и снова занялась поисками в интернете. /////// – Мот, я должна тебе кое-что рассказать – это страшно важно! – Это что еще такое? Похоже, ты где-то набрала сорняков и побросала в вазу. Почему это важно? – Не это, хотя вообще-то это не сорняки, а эндемичная британская флора. – Что?! – Да забудь ты про цветы. Я искала информацию про кортикобазальную дегенерацию, пыталась понять, почему ты так хорошо себя чувствовал, пока мы были в походе, а теперь сдаешь на глазах. – Я не думал, что ты заметила. Пытался скрыть это от тебя. – Ну как ты можешь что-то от меня скрыть? Это не твой стиль. Прятаться – моя прерогатива. – Знаю, но еще я знаю, что тебе трудно жить в деревне, к тому же твоя мама, и вообще… – Забудь обо всем об этом, сейчас важно другое. Я налила нам чаю, села за стол и рассказала ему про малоизвестное исследование, в котором участвовали люди с болезнью Альцгеймера. – Но это же не кортикобазальная дегенерация, разве это имеет ко мне отношение? – Имеет, потому что Альцгеймер – это таупатия. Не такая, как при кортикобазальной дегенерации, но дело тоже в тау-белках, так что эти два заболевания чем-то похожи, – я показала ему статью и заставила прочесть про пациентов с болезнью Альцгеймера, которые занимались серьезными спортивными тренировками на выносливость, и у них волшебным образом восстанавливались некоторые когнитивные способности, которые врачи считали навсегда утраченными. – Теперь понимаешь? Именно этим для нас был поход по тропе: экстремальной тренировкой на выносливость. Мы каждый день проходили много миль, тащили на себе тяжелые рюкзаки и очень мало ели. Это оно и есть. – Ну, может быть… – Подумай, просто задумайся. – Но я уже каждый день делаю упражнения из физиотерапии и почти каждый день прохожу несколько километров пешком. Что ты предлагаешь? Бросить университет, найти новый маршрут и пойти по нему? Так и идти до бесконечности? Не знаю, смогу ли я. – Я знаю, знаю. Но это еще не все. – А… – Я прочла много-много страниц научных исследований, которые говорят о связи жизни на природе с физическим и душевным здоровьем. – Это всем известно. – Да, но они заставили меня задуматься: почему? Почему пребывание на природе нам полезно? Дело не только в том, что на природе мы расслабляемся. То есть это важный фактор, но не единственный. Посмотри вот сюда – прочти это исследование. Оно единственное, какое мне удалось найти, но… – Я повернула к нему экран ноутбука, на котором была выжимка результатов малоизвестного исследования. – Разве вам в университете только что про это не рассказывали? Вещества, которые растения выделяют через листья, – как они называются, забыла. – Вторичные метаболиты. Растения выделяют их, чтобы защитить себя от окружающей среды, вредителей и так далее. – Ах вот как, это ты, значит, помнишь, а что ел на завтрак – нет? – Хлопья. – Нечестно. Ты всегда ешь на завтрак хлопья. В любом случае это исследование показывает, что люди тоже реагируют на эти вещества, исходящие от растений. Между человеческим организмом и тем, что выделяют растения, происходит взаимная химическая реакция. Да ты сам почитай! – Вообще я собирался поесть, но ладно. Я поставила чайник и стала смотреть на Мота, который сосредоточился на экране. Постепенно у него на лице забрезжило понимание. Я разлила чай по чашкам. Да. Возможно, это и правда не просто мои фантазии. – Исследование совсем скромное. Мой преподаватель в университете сказал бы, что придется провести большую научную работу, прежде чем можно будет говорить об убедительных доказательствах, но усомниться в его результатах невозможно. Он действительно зафиксировал химические изменения у пациентов, которые занимались физкультурой на природе. – Вот именно. Это доказывает то, во что я всегда верила. Нам нужны растения, земля, мир природы; они физически нам нужны. Я убеждена, что это частично объясняет, почему ты настолько лучше себя чувствовал в походе. Иначе и быть не может. – А что, мне действительно было лучше? Я почти не помню. Некоторые отрезки пути у меня вообще стерлись из памяти. – Ты шутишь! Я все помню так четко, будто это было в прошлом месяце. Как ты можешь помнить про свои университетские дела, но не помнить наш поход? – Я отнюдь не шучу и понятия не имею, почему одни вещи помню, а другие забываю. Ночи, полные ветра и звезд, боль, голод, красота всего этого, навсегда изменившая наши жизни, – как он мог это забыть? Он был отправной точкой, стержнем, вокруг которого вращалась стрелка компаса моей жизни. Без его сознательного и внимательного присутствия моя жизнь утратит всякое направление; я потеряюсь в темноте, из которой, возможно, уже никогда не выберусь. Его слабеющая память открыла бездонный ящик потерь, в который постепенно затянет все воспоминания о нашей долгой совместной жизни. Я быстро захлопнула его крышку. Нет, не сегодня – и вообще никогда. – Тебе нужно больше физической активности, намного больше, чем сейчас, и проводить больше времени на природе. Нам нужны растения; нам нужна зелень. – Так вот почему на столе стоят сорняки в вазе. – Нет, это вообще другая история; мне даже стыдно тебе ее рассказывать. Давай лучше поедим. /////// Лунный свет медленно прочертил арку по стене спальни, по очереди оживляя разные цвета в витражном окне. Я почти физически ощутила глубокий низкий звук, с которым корабль вышел из дока и отправился в море: ритмичный стук его моторов, приглушенный водой, вибрацией отдавался в скалах. Должно быть, прилив был высокий, и корабль, нагруженный тысячами тонн фарфоровой глины, величаво плыл по темным невидимым водным глубинам по устью реки, направляясь в океан. Устье реки Фоуи – глубокая бухта, по которой громадные грузовые суда легко проходят короткий перегон вглубь материка между деревушками Фоуи и Полруан, чтобы добраться до глиняной пристани в Бодиннике. Каждый год грузовики доставляют семьсот пятьдесят тысяч тонн глины из карьеров Центрального Корнуолла в порт. Там глину грузят на корабли, которые глубоко садятся в воду под тяжестью огромных железных контейнеров и движутся в порты Европы и дальше. Гудок громко просигналил в знак того, что корабль успешно вышел из реки в море. Но я его едва услышала. У меня в ушах звучал другой голос, перекрывая все остальные звуки и мешая мне спать. Мимолетный, неуловимый, оглушительный в своем безмолвии, полет ястреба-перепелятника в свете раннего утра, скорее шевеление воздуха, чем видимое глазом движение, ощущение звука без самого звука. Голос ответа, который чувствуешь внутри, голос эмоции, у которой нет слов, чтобы выразить себя. 10. Антиматерия – Вот и вы, только здесь вас и можно встретить. – Джилл была права. С того дня, как мы познакомились за составлением букетов, мы встречались лишь дважды, оба раза на этой скамейке на краю скалы. – Знаю. Здесь столько простора, я почти каждый день сюда прихожу. – Это ваше место, ваше тонкое место. – Тонкое? – Я уже слыхала это выражение в одном аббатстве на шотландском острове Айона, но не призналась в этом, чтобы не затягивать разговор и скорее вновь остаться в одиночестве. – Да, это кельтское духовное понятие, так говорят о местах, где барьер между этим миром и тем более тонкий, где мы ближе к богу. – Нет уж, извините, я не верю ни в бога, ни в жизнь после смерти. Только в углеродный цикл: мы живем, потом умираем, а наши молекулы продолжают существовать в какой-то иной форме. – Называйте как хотите, но мне кажется, это место для вас достаточно тонкое. /////// Нам было по двадцать с небольшим лет, наша совместная жизнь только начиналась, а возможности казались бесконечными, когда мы сошли с парома с материковой части Шотландии и впервые ступили на остров Малл. Старый красный рюкзак, который я сменила на легкий современный, собираясь в поход по юго-западной береговой тропе, в ту пору был еще совсем новым, его карманы еще не пропускали воду, а пряжки блестели. Много-много вечеров после работы мы с Мотом провели за раскладыванием провизии на порции и упаковкой вещей в пластиковые пакеты, готовясь к пешему походу по острову Малл до самого острова Айона. За два года семейной жизни мы исходили пешком весь Озерный край, ночуя на организованных туристических стоянках и поднимаясь на все горы по пути. Мы проехали на велосипедах от центральных графств до середины Уэльса, радуясь маленьким гостиницам, которые нам удавалось находить каждый вечер. Кроме этих двух больших путешествий мы предприняли бесконечное количество пеших и велосипедных прогулок, совершили бессчетное число вылазок с палатками – и вот наконец решили, что пришла пора замахнуться на приключение посерьезнее. Однажды мы уже пытались пойти в поход «дикарями» – к отдаленному необитаемому полуострову Нойдарт в западной части Шотландского нагорья – но, к сожалению, выбрали для этого август. Очень скоро мы дали задний ход, подгоняемые неутомимой армией мошки и кровососущих клещей, и променяли палатку на ночевки в гостиницах, где можно было укрыться от кусачих орд, закрыв дверь. Но к поездке на остров Малл мы как следует подготовились, к тому же стояла ранняя осень, так что насекомых поубавилось. Прошло несколько дней путешествия «дикарями», и мы понемногу освоились. Как-то в сумерках мы поставили палатку на пустом каменистом берегу озера Лох-Буи, темного и неподвижного. Мы были совершенно одни на этой отдаленной пустоши и смотрели на звезды, а под фетровой шляпой Мота тлела спираль, отгоняя насекомых, и дым просачивался сквозь ткань, одновременно защищая нас от комаров и мошек и пропитывая шляпу на будущее. В вечернем свете перед нами появились шумные стайки куликов-сорок, и пока угасал последний свет, они вереницами носились по берегу, одновременно опуская и поднимая головки, и их яркие оранжевые лапки было видно до самой темноты. С ее наступлением у кромки воды воцарилась полная тишина и неподвижность. Темные, внушительные развалины башни замка Мой, который веками выдерживал напор суровой местной погоды, превратились в силуэт в лунном свете. На следующее утро, как только первые лучи рассвета озарили рябь на поверхности озера, мы проснулись от глубокого гортанного крика, он звучал как голос земли и вереска, зов болот и скалистых мысов. Недалеко от палатки стоял самец благородного оленя и ревел, приветствуя раннее утро, празднуя начало гона и свое единство со свободой гор.