Раздеваться в темноте субарктической ночи было довольно странно. Но скользнуть в нагретую воду после того холода, который встретил нас в Исландии, было неожиданным облегчением. В том месте, где горячий источник вливался в прохладный поток реки, температура была как в теплой ванне. Здесь-то и устроились все купальщики, как рыбки, которых невидимый барьер не пускает плыть дальше вверх по течению. Шум болтовни на неизвестных языках смешивался с журчанием и бульканьем. Дальше вода была либо слишком горячей, либо слишком холодной, но в том месте, где встречались два потока, температура была идеальной. Сначала мы чувствовали себя немножко глупо, сидя по грудь в воде, по сути, в горячей луже на дне долины, среди потоков застывшей лавы, с видом на черный силуэт гор на фоне облачного неба. Но ночь становилась все темнее, теплая вода смывала с нас усталость после долгого переезда, а когда остальные купальщики понемногу разошлись, река снова стала дикой. От темной, похожей на сироп, насыщенной серой воды валил горячий пар, пробираясь сквозь редкую колючую траву на берегу. Мы плавали в неглубоком бурлящем бассейне, бесшумно зависая на поверхности воды, как водомерки, а когда плотная завеса облаков над нами вдруг стала чуть ярче, тусклый свет откуда-то сверху только подчеркнул бурлящие тяжелые тучи над зазубренными горами. – Ну что, завтра в путь? – А что, если дождь не прекратится? – Можем задержаться тут еще на день, время у нас есть. – Можем просто остаться в реке. /////// Нужно было мне отказаться. Нет, Мот, Исландия на стыке лета и зимы – неподходящее место для человека со смертельным нейродегенеративным заболеванием. Если мы хотели пойти в долгий пеший поход в надежде, что он так же благотворно скажется на здоровье Мота, как путешествие по юго-западной береговой тропе, мы могли бы присмотреться к треку Пеннайн в Северной Англии или к любому другому из множества пешеходных маршрутов Великобритании. Маршрутов, с которых легко можно было бы свернуть и сесть на поезд, чтобы вернуться к теплу, уютной кровати и другим привычным удобствам. Не надо было тащить его в чужую страну с непривычными пейзажами, абсолютно непредсказуемой погодой и треком, свернуть с которого можно всего в нескольких местах. Или же Мота именно это и привлекло? Что, если ему было важно как раз поставить себя в довольно небезопасную ситуацию? Я помогла ему выйти из палатки под дождь, который барабанил по пологу и отскакивал от него с силой мячиков для пинг-понга. Он неуклюже зашагал в сторону туалетов, крикнув мне на ходу: – Встречаемся в кухонной палатке! Ставь вариться кашу. Я слишком хорошо знала его, никакие объяснения нам были не нужны. Иногда он отвечал на вопросы, которые я не только не задавала, но и едва успевала сформулировать в голове. Он начинал петь песню, которую я напевала про себя, или передавал мне нужный предмет еще до того, как я о нем попрошу. Незаметное слияние жизней, проживаемых в унисон. «Ставь вариться кашу» было не просто указанием начинать готовить завтрак. Это означало следующее: «Я чувствую себя дерьмово, но не пытайся даже заикнуться о том, чтоб никуда не идти. Я все равно пойду. Просто поддерживай меня, когда мне это нужно. И ни при каких обстоятельствах не позволяй Дейву и Джули заподозрить, что я не справлюсь». – Ладно, встречаемся на месте. /////// Дождь сплошной завесой воды стекал с козырька над входом в кухонную палатку. Внутри толкалась молодежь – зажигала горелки, жевала хлопья, поправляла полные, тяжелые рюкзаки перед выходом. Я разложила овсянку на столике в углу и стала разглядывать публику. Компания молодых финнов разлила последний кофе из общего чайника и убрала его, а за ним и деревянные резные кружки, и оленьи шкуры, на которых ребята сидели. Шкурам я позавидовала. Даже натянув на себя почти всю свою одежду и сидя на скамейке в водонепроницаемых штанах, я все равно чувствовала, какая она холодная. Я ждала, пока закипит вода, передо мной двое мужчин спорили, кто понесет сковородку, мимо прошла девушка в маленьком желтом купальнике. Через толпу с трудом протолкались Дейв и Джули и уселись со мной рядом. – Так что же, значит, снова дождь? А у нее, видно, либо не осталось сухой одежды, либо она пошла искупаться перед завтраком. Мне куда больше нравилось в темноте, смотреть не могу на эти полуголые тела. – Да уж, это, наверное, возрастное. Мот, нагнувшись, прошел под завесой воды, снял шапку и осмотрелся. – Так что же, вы все отправляетесь в путь нынче утром? В ответ раздался нестройный многоголосый хор на самых разных языках. Явно все они сегодня отправлялись по маршруту: они натягивали дождевики и затягивали вокруг рюкзаков защитные чехлы. Мот тяжело опустился на скамейку у торца стола, так что вода на горелках подпрыгнула. – Большинство палаток собраны, они все уходят прямо в дождь. Не знаю, как вы, а я с удовольствием задержусь здесь еще на денек, посмотреть, не станет ли завтра получше погода. – Согласна, – Джули поддержала его, не задумавшись, а значит, Дейв тоже не будет против – ее рассудительность всегда ограничивала его бурный характер. – Тогда поедим овсянки? /////// Исландия расположена на подводном Срединно-Атлантическом горном хребте, который простирается на тысячи километров по дну Атлантического океана. На севере он вздымается там, где встречаются Североамериканская и Евразийская тектонические плиты; в Исландии они выходят на поверхность открытой расселиной, которая заметно сдвигается с каждым годом. В месте столкновения плит давление с силой поднимает их на поверхность; так возникает территория, где грубая, безудержная энергия творит новую землю. Наступил день, дождь немного поутих, и нас потянуло наверх, исследовать поле лавы. Одну из тех точек, где земля вскипела и выбросилась на поверхность, чтобы заново начать свой цикл. Черная каменная корка раскрошилась на миллионы зазубренных кристаллических осколков, а потом расплавленная магма вновь сплавила их воедино. Теперь, спустя всего несколько тысяч лет после того, как земля выплюнула свое ужасающее нутро, изорванный пейзаж меняется, постепенно успокаивается. Камни и пепел разрушаются под воздействием дождя и солнца. Земля творит себя заново – так медленно, что зафиксировать это невозможно. Пепел и аргиллит почти незаметно становятся основой питательного слоя. А в питательном слое, в этой черной, жирной, похожей на торф массе, прорастают из принесенных ветром спор и семян мох и жесткая короткая травка. Мох одевает камни мягкой ярко-зеленой порослью – стартовый набор для зарождения жизни. Мы аккуратно пробирались по тропинке, которая неустанно вилась то по кругу, то вверх, то вниз, пока не спустилась к плоскому руслу реки, где поток протискивался в узкое ущелье. С одной стороны эту глубокую расселину в земле ограничивал поток застывшей у самой воды лавы, а с другой – сумбурное нагромождение камней, перемешавшиеся друг с другом слои породы, застывшие таким поразительным сплавом разных веков. Черный, отполированный, гладкий обсидиан лежал поверх аргиллита и сланца и под беспорядочными пластами базальтовой и риолитовой магмы. И поверх всего этого – гладкая и мягкая мантия зольной пыли. Останки земли в переходном периоде. А над ней вздымались голые охряные, кремовые, синие и зеленые горы, расцвечивая горизонт, словно неограненные драгоценные камни на фоне серого неба. Все туристы ушли. Кроме наших на стоянке оставалось лишь несколько палаток. Приезжали экскурсионные автобусы, посетители заходили в туалеты, гуляли вокруг в своих пластиковых накидках, фотографировались и уезжали. Мы стояли на огромной плоской ледниковой долине, где пасся табун лошадок. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая их каштановые шкурки и длинные светлые гривы в те же цвета, что и риолитовые холмы. Миллионы лет назад эти холмы сформировались под покровом ледников, но теперь они стоят на свету, обнаженные. В течение дня сияющие, пульсирующие цвета гор менялись вместе с солнцем, по утрам совсем слабеньким: становились ярче, когда оно усиливалось, находя просветы в облаках, и глубже и темнее, когда наступал вечер. Клубы сернистых облаков возникали из естественных отверстий и поднимались в воздух – пар от кипящей земли. Казалось, что это дышит сама планета. Мы дышали с ней вместе, вдыхая серу и пыль: четверо людей, одиноких в этом инопланетном пейзаже. Месте, где рождается земля и начинается жизнь. /////// Похоже, не вся вермишель одинакова. Некоторые сорта вовсе не похожи на желтую кашицу, они почти что съедобны. Я насыпала в миску с вермишелью с соусом терияки немного орешков, и получившееся блюдо запахло почти аппетитно. Мот с виноватым видом сидел за столом, дожидаясь своей очереди воспользоваться сковородкой, перед ним стояла еще не открытая банка тушеной фасоли. Я взглянула на него, не зная, смеяться или сердиться. Ему снова не удалось правильно перевести исландские кроны в фунты стерлингов, так что в крошечном магазинчике у автобусной остановки он нечаянно отдал за эту банку пять фунтов. Рядом с нами двое молодых немцев развесили содержимое своих рюкзаков по потолку палатки, а оставшиеся вещи разложили по столу. – Сохнете? – Мы пошли было в Храфнтиннускер, но погода стояла такая ужасная, что мы развернулись и пришли обратно. – Вы за день дошли туда и обратно? Почему же вы просто не остались там? – Следующая организованная стоянка была как раз в Храфтиннускере, в тринадцати километрах пути по горам, в основном вверх. У меня не укладывалось в голове, что кто-то мог дойти туда, а потом просто вернуться. – Дорога дальше выглядит очень тяжелой, а погода отвратительная. Мы собираемся вернуться в Рейкьявик и арендовать джип на неделю. Больше никаких пеших переходов. – С ума сойти, сколько же вы прошли за день. Ну, хорошо вам отдохнуть на джипе. – Спасибо, мы сами очень рады, что больше не нужно ходить пешком. Мот покатал жестянку в руках. Если маршрут слишком труден для молодых, спортивных, как следует экипированных туристов, то каковы наши шансы? – А вам вообще не стоит туда идти, там для таких, как вы, небезопасно. Мот аккуратно поставил консервную банку на стол. – Таких, как мы? – Он чуть оттолкнул ее от себя. – Да, для пожилых. Это небезопасно. Я передала Моту сковородку, чтобы он мог погреть свою фасоль. Было ясно, что завтра мы выходим в путь, какая бы ни была погода. /////// В реке собралась пестрая многоязычная стайка молодежи. Дождь прекратился, и у воды паслись две любопытные овечки, иногда останавливаясь, чтобы пожевать и понаблюдать за странным поведением людей. Шли часы, наша кожа сморщилась, постепенно все остальные купальщики ушли. Мы с Мотом сидели спина к спине, прижавшись друг к другу, едва выдерживая температуру воды. Дейв и Джули отправились к себе в палатку, и мы остались в реке одни – только мы и овцы, да еще облака, менявшие цвет, будто подсвеченные вулканами. В воде было теплее, чем в палатке, и мы то и дело начинали клевать носом. Даже в пуховых всесезонных спальниках по ночам уже было слишком холодно, чтобы нормально спать. Я понятия не имела, как мы будем согреваться в горах – и доберемся ли туда вообще. Впрочем, обсуждать это было бесполезно: либо мы как-то справимся, либо нет. Всего несколько лет назад возможность того, что мы окажемся в горячем источнике в Исландии, показалась бы нам такой же невероятной, как и поход по юго-западной береговой тропе или жизнь в яблоневом саду. Но за время нашего долгого похода мы многому научились! Этот опыт мы бережно, как сокровище, принесли в ту жизнь, которая началась для нас после похода. Поэтому теперь нам казалось совершенно бессмысленным волноваться о том, сможем ли мы забраться на вулкан Эйяфьядлайёкюдль или пройти по горному перевалу Фиммвёрдюхаулс. Мы знали, что время ответит на большинство наших вопросов, и не озадачивались ими, а просто сидели в реке. Сморщенные, но согревшиеся, мы вдыхали сернистые пары, пока не уснули глубоким сном. Храфнтиннускер Ветерок трепал полог палатки в зеленом свете раннего утра, но, лежа в своем пуховом спальнике, завернутая в три слоя одежды и в шерстяной шапке на голове, я не слышала дождя. Я сняла шапку. Определенно дождя не было. Перебравшись через нагромождение ботинок и газовую горелку, я выползла из палатки на каменистую землю стоянки. У новой палатки вход был устроен иначе, чем у старой. По молнии с каждой стороны от фиксированной центральной панели, так что вылезать нужно было через один из маленьких треугольничков по бокам. По утрам это сильно меня задерживало. Трудно бежать к туалетам спросонья, когда ноги едва двигаются и не желают сгибаться как положено. Но я все же добралась до места, торопливо открыла дверь и помчалась напрямую к первой же открытой кабинке. Наконец выдохнув, я вышла из нее обратно в помещение, где по одной стенке располагались уборные, по другой – душевые кабинки, а по центру – ряд раковин и зеркал. С веревок тут и там свисали капающие купальники и полотенца, и почти у каждого зеркала прихорашивалась девушка лет двадцати с небольшим, с идеальной кожей и гладкими волосами. Я взглянула на собственное отражение – я уже смотрелась так, будто не меньше месяца провела на Северном полюсе. Волосы неаккуратным лохматым пучком заколоты на затылке, а кожа на щеках собралась незнакомыми морщинками. Я здесь всего два дня, мы еще даже не вышли в поход; в этой поездке я явно покажу себя не с лучшей эстетической стороны. Повернувшись спиной к зеркалу, я чистила зубы, а девушки поправляли одежду и расчесывали свои безупречные волосы. Потом я как можно скорее сбежала оттуда, пока у меня не успел развиться комплекс неполноценности. Мот уже проснулся, но все еще лежал закутанный по подбородок. Он подал голос из своего спальника: – Дождя не слышно. – Да, там сухо. Облака разошлись, небо синее. Кажется, вчера был наш последний вечер в реке. – Тогда вытащи меня отсюда. Я нагнулась в палатку и помогла ему сесть, чтобы он выбрался из мешка. Дейв непринужденно шагнул из своей палатки. У них палатка была куда меньше нашей, а Дейв был существенно крупнее Мота. Как ему это удается? – Ну что же, кажется, настал наш день. Мы готовы к приключениям? – Вроде как для этого мы сюда и приехали. – Ну ладно тебе, нельзя ли прибавить немного энтузиазма! – А где Джули? Пошла варить кашу? – Нет, я тут, в палатке. Никуда не пойду, я здесь так уютно устроилась. – Значит, двое нас.