– Так куда вы все путь держите? – Мот уселся на скамейке и придвинулся к молодежи. Ему явно надоел выросший между нами и ими барьер, и он попытался его сломать. – В Тоурсмёрк, – ответил кто-то. Остальные едва взглянули на нас. – А, да, мы тоже. А кто-нибудь из вас пойдет через Фиммвёрдюхаулс? Тут уже все головы повернулись к нему, кто-то смотрел с любопытством, кто-то с недоверием. – Нет, погода для этого плоховата. Мы в Тоурсмёрке сядем на автобус. А если вы собираетесь на Фиммвёрдюхаулс, вам понадобятся еще палки. – Их кружок снова сомкнулся, послышалось хихиканье. Мот вернулся к нам. – Не переживай, дружище, ты их, наверное, напугал своими зубами – ты теперь выглядишь как настоящий головорез. – Но я просто хотел поговорить. – Забудь о них, приятель, лучше поешь. Мы шли так долго, что пачка макарон и кусочек охотничьей сосиски, уцелевшей в рюкзаке еще с Рейкьявика, показались нам потрясающим итальянским блюдом, достойным мишленовской звездочки. Вскипела вода для третьей по счету чашки чая, и мы все вместе съели пакетик изюма в шоколаде, надеясь, что он достаточно мягкий и не лишит Мота оставшихся зубов. Молодежь у дальнего стола загалдела и плотнее обступила Эрика, который как раз доставал из рюкзака очередной пакет с продуктами. Пока я натягивала дождевик, он раздавал всем маленькие пакетики какой-то травы – видимо, орегано, – а затем компания медленно разбрелась по своим палаткам. На кухне остался Эрик – он сидел, прислонившись к опоре палатки, а девушка в красных брюках растянулась на скамейке, положив голову ему на колени. Конечно, и как я раньше об этом не подумала? Они все смотрят ему в рот ради его приправ. Разумеется, спустя какое-то время сухой паек ужасно надоедает; щепотка орегано вносит какое-то разнообразие. Девушки-инженера по-прежнему не было видно. Лангидалур Сжавшись от боли, я лежала у самого входа в палатку. И когда я уже запомню, что если мы ставим палатку на склоне, то мой спальник непременно соскальзывает к нижнему ее краю? Было темно, хоть выколи глаз, сквозь полог палатки не проникал ни один луч света, но колени Мота у меня под головой и боль в тазобедренном суставе недвусмысленно намекали на истинное положение дел. Почему только Мот никогда не соскальзывает вниз по холму? Потому что его удерживает на месте вес или потому что он лежит совершенно неподвижно, а я всю ночь кручусь? Он глубоко спал и слегка постанывал с каждым выдохом. Либо он испытывал боль и мозг фиксировал ее даже во сне, либо этот звук был предвестником полноценного храпа. Извиваясь, как змея, я всползла вверх по холму, все суставы при этом пронзила острая боль. Лежа в абсолютной темноте, я изобретала конструкцию самонадувающихся ковриков, которые цеплялись бы за нейлоновое дно палатки, и липучек, которые не давали бы спальнику сдвинуться с места даже на самом крутом холме. Стоны не превратились в храп, а продолжались, как тихая жалоба на боль. В течение дня Мот мог пытаться убедить меня, что справляется, но во сне ему было не обмануть меня. Действительно ли я заметила перемену в его движениях вчера или мне просто хотелось так думать, надеяться на чудо, как на юго-западной береговой тропе, даже зная, что за такое короткое время оно недостижимо? По палатке забарабанил дождь, громоподобный ливень, который с шумом обрушивался с нейлоновой крыши. В темноте я нащупала дождевик и натянула его на Мота. /////// Со стоянки Эмструр мы уходили под лучами теплого солнца, последствия утреннего ливня высыхали на глазах. Мы поднялись из лощины. С высоких гор, покрытых тяжелыми шапками снега, дул свежий прохладный ветер. – Какой нынче день? – Я не уверен. Воскресенье? – Мот взглянул на часы, чтобы свериться с календарем. – Получается, зима пришла раньше времени? – Что? – Она должна была прийти сегодня, в воскресенье, но, судя по снегу, пришла прошлой ночью. Как только исландцам удается так точно предсказывать времена года в стране, где погода будто исходит из самой земли? Да еще настолько точно, чтобы подгонять под эти предсказания расписание автобусов? Может быть, триста пятьдесят тысяч постоянных жителей острова сохранили таинственную связь со стихиями природы? Возможно, даже обитатели Рейкьявика способны по одному взгляду на серую воду определить на горизонте холодный фронт. Не исключено, что, подобно своим предкам, викингам, когда-то бороздившим эти моря на драккарах, они сохранили на генном уровне способность ощущать малейшее движение облаков в небе, любую перемену ветра. Или же дело все в том, что из-за вулканической активности эта местность геологически и метеорологически изучена лучше любого другого куска камня на нашей планете, и поэтому сводки погоды здесь идеально точны. Задыхаясь, я остановилась на тропинке, усыпанной скользкими, сыпучими камнями, и обернулась посмотреть на долину сажи и реку, которую мы только что перешли. Мимо меня прошли Мот и Дейв, непринужденно болтая о жизни бойскаутов и наградных значках за умение разжигать костер. За ними размеренно прошагала Джули, воплощение упорства. Все они взобрались на насыпь впереди, перевалили за ее зубчатый край и исчезли. Одна-одинешенька на открытом всем ветрам склоне горы, я была одинаково близка и к тем, кто сейчас раскладывал припасы для обеда на плоской насыпи, и к леднику, который прошел по этой долине тысячи лет назад, придав ей форму желоба. Или к оленям, которые когда-то, в прошлой жизни, спели нам свою песню на склоне холма у озера Туат, или к зеленым камушкам, которые мы подобрали на пляже в заливе на задворках океана. Все эти моменты со всей их остротой и значительностью ощущались в воздухе, который плыл над равниной, подталкиваемый рекой. Под непрерывный фоновый рев потоков воды и воздуха возникало чувство, что земля движется вне времени. Я читала доводы в защиту того, что времени не существует, его изобрел человеческий ум, чтобы как-то оценивать происходящие перемены. Если это правда, то на том каменистом склоне я оказалась вне времени, все на свете существовало одновременно и ничего не пропадало, все лишь приобретало новые формы. Поразительно, что даже спустя полвека после того, как бойскауты приколют новые наградные значки к своим зеленым форменным свитерам, эти вещицы продолжают играть в их жизни огромное значение. Оставив позади неподвластную времени долину, я услышала, что разговор о значках продолжается, как будто их выдали только вчера и с тех пор не прошло никаких пятидесяти лет. Мот сидел на плоском камне, уже с кружкой супа в руках. Он болтал так же спокойно, как после обычной прогулки в парке, как будто жизнь едва коснулась его и он был так же уверен в будущем, как окружавшие нас горы. Мир без времени или мгновение в жизни: а есть ли разница? Плоская поверхность насыпи была отсечена от соседней горы. Высокую скалу из красной породы, выброшенной вверх мощным тектоническим выпучиванием, отделяло глубокое ущелье, на дне которого вскипала река. Мы как будто стояли на вершине колонны, которая только что выросла из земли. Над рекой, расправив крылья, парила на воздушных потоках белая морская птица. Глядя, как ветер поднимает ее высоко в воздух – яркое белое пятно на фоне черной и красной горной породы, – я поняла, что это первая птица, которая встретилась нам с начала похода, когда из автобуса по пути в Ландманналёйгар мы видели стайку кроншнепов. Я смотрела, как глупыш улетает прочь, скользя над рекой и ущельем в сторону юга. Теперь перед нами была лишь ревущая, неукротимая тишина пустой земли, безо всякой растительной или животной жизни. Бурлящая, рокочущая бездна шума и движения под маской неподвижности. Земле, что у нас под ногами, человечество ни к чему. Она существует в состоянии установившегося непостоянства, вулканического равновесия камней и золы, которые непрерывно перестраиваются. Единственное преобразование заключается в перемене состояния молекул на ней. Археологические эпохи – скандинавская, неолитическая, римская и пластиковая – возникают и проходят, сменяя друг друга, на поверхности земли, которая без сомнений сбросит с себя любую жизнь, которая начнет ей угрожать, и сделает это с той же легкостью, что мы сбрасываем с большого пальца паутинку. Мы убрали чашки и последовали за глупышом на юг, окруженные тающими ледниками и теплеющими небесами. Молекулы на поверхности земли заметно менялись. По мере того как мы постепенно продвигались к югу, нам встречалось все больше мест, где зола превратилась в почву, поросшую низкой травкой и армерией. Дейв и Джули шли впереди, расслабленно указывая палками на какой-то отдаленный пик. Мот тащился за ними, постоянно останавливаясь, чтобы что-нибудь сфотографировать или поправить рюкзак, но потом вновь исчезал из виду. Слой золы становился тоньше и постепенно уступал место каменистому сланцу, а потом тропа спустилась в огромное круглое углубление в земле. Остальные уже пересекли его и стояли на противоположной стороне. На дне гигантской чаши рос куст – всего один куст, сиявший ярко-желтым посреди пустой лощины. Его цвет был настолько насыщенным, что отбрасывал желтый отблеск на окружающую его почву. Навскидку я не могла опознать, что это за растение, оно казалось чем-то совершенно неизвестным, ослепительным на темном фоне. Я обошла его кругом, поражаясь, каким чудом куст вырос в столь враждебном окружении. Мот спустился ко мне и сбросил рюкзак на землю. – Я поднялся, только чтобы посмотреть, нет ли на той стороне других таких кустов. – И как, есть? – Нет. Совершенно нереально выглядит, как будто кто-то создал что-то абсолютно новое и просто поместил вот сюда. – Я думала ты в такие вещи не веришь? Попахивает креационизмом. – Не верю, но такое ощущение, что Земля создала нечто, способное расти только в этом месте, где больше ничего не выживает. Как будто молекулы перестроились специально, чтобы жизнь смогла существовать в новой форме. В бледно-желтом отсвете великолепного куста Мот поднял свой рюкзак и забросил на плечо, потом поднял мой и помог мне продеть руки в лямки. Меняющийся пейзаж, где двигаются и преображаются молекулы жизни и времени. /////// Мы спустились в широкую долину, по которой текла река, и растительности вокруг стало заметно больше. Берег был усеян невысокими кустиками черники, чахлыми березками и островками жесткой травы. Тут и там с тропы взлетали насекомые. Вокруг зарождалась жизнь, еще редкая, но упорная. Впереди нас ждала последняя переправа через реку на маршруте Лёйгавегюр. Перейти нужно было не одну реку, а целую долину воды, которая то распадалась на отдельные потоки, то вновь сливалась. Водяные вены на каменно-сланцевом теле. – Разрази меня гром, как мы тут пройдем? Это же десять рек в одной. – Пока я подошла к воде, Мот уже поставил рюкзак на землю и снял ботинки. – Ну, мы, типа, будем нащупывать дорогу палками. Думаю, надо идти в ту сторону, – Дейв указал вверх по течению, где струи образовывали сложный лабиринт. – Не уверен. Мне кажется, лучше туда, где потоки шире, но мельче. – Мот уже брел по воде в противоположную сторону. – Вы что, хотите мне сказать, что бойскаутам не выдавали значки за умение переходить реку вброд? – Джули застегнула сандалии и шагнула в реку, осторожно прощупывая каждый следующий шаг палкой. Я наблюдала за ними – они нервничали, волновались, но были достаточно уверены в себе, чтобы войти в быстро несущуюся ледяную воду и, шаг за шагом убеждаясь, что дальше идти безопасно, успешно перейти на другой берег. Когда я ступила в воду, Мот уже сидел на рюкзаке и вытирал ноги. Шум реки почти оглушил меня, а течение толкнуло под колени. Икры сразу же мучительно заныли. Но я едва заметила и то и другое. «Не утомляйтесь… и будьте аккуратней на лестнице». Согрев ноги в ботинках, мы поднялись от шумной реки в заросли березок и кустарника. Исландия, казалось, отступила. Идя по узкой тропинке среди ветвей, мы вполне могли представить себя в холмах парка Сноудония, на его торфяных пустошах, рассеченных крошечными чистыми ручейками. Но стоило нам подняться на очередной холм, как мы вновь увидели перед собой несомненную Исландию – полнеба занимал край ледника. Затем снова вниз, мимо березок, к маленькой стоянке возле хижины Лангидалур в заповеднике Тоурсмёрк, на краю широкой, каменистой, поросшей деревьями речной долины, окруженной высокими горами. Конец маршрута Лёйгавегюр, но начало чего-то еще более значимого. Впереди маячил мрачный перевал Фиммвёрдюхаулс, преграждая путь к чему-то скрытому и зловещему. На лавочках вокруг хижины небольшими группами сидели люди. Мы нашли местечко за столом для пикника. Там уже сидели двое мужчин. Они оба были ниже меня ростом, с одинаково хитрыми выражениями лиц, и напомнили мне гномиков. Они уставились на нас, улыбаясь и кивая. Мот встретился с ними глазами. – Здравствуйте. – Здрасте, а вы в хижине ночуете? – Нет, в палатках. – Это, наверное, потому, что вы очень любите походную жизнь? – Один подтолкнул другого локтем, и они захихикали. Похоже, немцы. – Походная жизнь неплоха, хотя становится холодновато. – Это да, но вы-то привыкли к холоду, так ведь? – Ну, вообще-то мы из Великобритании, так что… – Эй, идите сюда, гляньте-ка вниз, там у реки неплохие места для стоянки. – Дейв уже осмотрел местность. Мы спустились к руслу реки, которая в половодье становилась неистово несущимся потоком мутной воды шириной почти полкилометра, но сейчас мирно текла несколькими ручьями, разбросанными вокруг узенькой центральной речушки. Из небольшой кухонной палатки открывался вид на горы. Эрик, девушка в красных штанах и остальные ребята, которые прибились к ним, сидели внутри, наполняя палатку паром и запахом еды. Но девушки-инженера по-прежнему нигде не было видно. Они закричали нам из палатки: – Мы уж и не думали вас увидеть! – А мы вот они. У вас тут конечная точка или кто-то пойдет через Фиммвёрдюхаулс? – У них у всех конечная, а мы пойдем через перевал. Просто перейдем его за один день, завтра. Я еще не находилась как следует, так что этот последний рывок – то, что надо. – Девушка в красных штанах выглядела уверенно, но Эрик помешивал свой суп, не поднимая глаз от столешницы. Ему придется насыпать туда побольше орегано, если он надеется за один день пройти двадцать пять километров по горам до деревушки Скоугар, которая стоит у дороги на Рейкьявик. По ту сторону реки среди валунов медленно пробирался автобус-внедорожник, подпрыгивая и подергиваясь на пути к нескольким людям, поджидавшим его на берегу. Среди них была и девушка-инженер, а с ней ее рюкзак, который уменьшился вполовину. – Ты разве не пойдешь через перевал с Эриком? – Нет. Вся эта поездка – сплошная ошибка. Я думала, мы с Эриком друзья или даже больше. Но я для него просто рабочая лошадь, которая таскает его сковородки. К тому же мне приснился сон. – Сон? – Прошлой ночью мне приснилась бабушка, которая умерла много лет назад. Она никогда раньше мне не снилась. – Это был плохой сон? – Нет, замечательный. Она пекла пироги у нас на кухне. И сказала: «Возвращайся домой, штрудель готов». Так что я поеду домой. Исландия – не для меня. Я помахала вслед автобусу, который уезжал прочь на своих большущих колесах. Мне было жаль девушку-инженера, но в чем-то я ей даже завидовала. Меня во снах никто не утешал и не предлагал мне штрудель.