Время шло, а следствие не продвигалось. Филиппов и Котов, оставаясь наедине после напряженного рабочего дня, завершали обсуждение проделанной работы в мрачном настроении. — Знаешь, Александр Вениаминович, что я испытываю, когда встречаюсь с жителями села? — Догадываюсь... — Точно. Большую неловкость. Мне стыдно смотреть им в глаза, полные тревоги, беспокойства. Откровенно, меня мучает совесть, что я не могу их заверить в ближайшей поимке бандита. Так долго продолжаться не может, с нас спросят по большому счету. — А ты думаешь, мне не стыдно? — проговорил Котов. — И я испытываю такое же состояние. Бывает, приезжаю автобусом в село, и мне кажется, все смотрят на меня. Порой готов сквозь землю провалиться. И все же думаю: раскроем и это преступление. Преступник обязательно проявит себя, он уже сам не остановится. Есть идея, Александр Вениаминович, организовать ночное патрулирование по селу. И еще. Следует подключить водителей автобусов, грузовых автомашин, трактористов, которые в период совершения преступлений работали по перевозке пассажиров или проезжали через село. С их помощью установить, не подвозили ли они кого-либо из неместных, не встречали ли мотоциклистов, направлявшихся в село, не видели ли посторонние автомашины, не запомнили ли их номера, какие-либо приметы... Утром 29 января 1983 года как снег на голову свалилось сообщение о новом разбойном нападении, на этот раз в селе Крымках, в пятнадцати километрах от Среднего хутора. Грабитель пробрался в дом старухи Сыроватской через окно. На этот раз он забрал у хозяйки сто восемьдесят рублей, избил жертву и опять исчез, никем не замеченный. Казалось, он бахвалится своей неуловимостью, насмехается над беспомощностью милиции. Котов на очередной оперативке предложил немедленно расширить район поиска. И снова безрезультатно. Но добавилось еще одно разбойное нападение на одинокую пожилую женщину. На этот раз в селе Александровке, в трех километрах от Крымок. И случилось оно 12 февраля, спустя тринадцать дней после предыдущего случая. В этот раз вор забрал сорок рублей, сберегательную книжку с вкладом 592 рубля и старый будильник «Мир». После осмотра места происшествия Котов спросил Филиппова: — Александр Вениаминович, тебе не приходилось слышать о коллекционерах будильников? Мне, например, нет. Собирать старенькие будильники, совершая такие тяжкие преступления, может лишь человек с нездоровой психикой. Не иначе. Неужели, кроме денег и будильников, он не находил никаких других ценных вещей?.. — Встречались всякие: коллекционеры хрусталя, золота, меховых изделий. А вот таких, чтобы коллекционировали будильники, — нет, — ответил Филиппов. Утром следующего дня вся опергруппа была поднята по тревоге. В сельсовет пришел испуганный человек и принес анонимную записку с угрожающим текстом: «Ты сними с книжки 1.500 рублей, заверни в тряпочку и положи у моста под камень. Я буду за тобой наблюдать, и если ты до среды этого не сделаешь, то я с тобой расправлюсь». Ознакомившись с запиской, майор Филиппов проговорил: — Наверное, поступим правильно, если попросим владельца записки действительно снять требуемую сумму, но положить в указанное место не деньги, а так называемую «куклу», и организуем круглосуточное наблюдение за мостом. — Правильное решение, — с удовлетворением поддержал Котов. Однако круглосуточное, в течение нескольких дней, наблюдение за мостом ничего не дало. Автор записки так и не появился. Тогда Котов и Филиппов предложили подвергнуть записку графической экспертизе. Кропотливая работа экспертов, вызванных из управления, увенчалась успехом. Автором анонимной записки оказался некий Владимир Назаров, 1958 года рождения, в прошлом судимый. Отбыв наказание, он в сентябре 1982 года прибыл в Средний хутор из Горловки. Сначала устроился на коровник слесарем, а позже перевелся скотником на свиноферму. Личность Назарова для работников милиции, занятых расследованием ряда преступлений, совершенных в селах, представляла определенный оперативный интерес. Установили его дружков и пригласили в горрайотдел, рассчитывая, что он насторожится, забегает по своим связям. Но этого не случилось. В милицию Назаров явился вовремя, как предписывалось в повестке, никуда и ни к кому не заходил. К удивлению Котова, довольно свободно рассказал о себе, но о том, что у него в ночь на двадцатое января гостил дружок, умолчал. На время отложив этот вопрос, работники милиции стали изучать, где находился Назаров в дни ограблений женщин. Котов сказал ему без обиняков: — Вас, Назаров, подозреваем в преступлениях, совершенных в Среднем хуторе. И тот сразу сник. Куда и делась напускная смелость! Без особого нажима сознался в написании записки с требованием положить под камень 1.500 рублей. О настоящем вкладе своего сельчанина он не знал, названная им сумма совпала с той, что значилась в сберкнижке, чисто случайно. Но дальше этого признания Назаров не пошел. Зато сверх ожидания выпалил: «Бабушку я бомбил». Передали Назарова следователю на допрос. Показания, которые записал в протоколе следователь, насторожили Филиппова, да и других работников группы. Назаров рассказал о своих действиях в общих чертах, известных всему люду этих сел, то есть давал общую схему нападения, но без точных подробностей и деталей, например, где конкретно в соломенной крыше прорыл дыру, куда залазил, как зашел в дом и что там делал. Чтобы развеять сомнения, повезли Назарова в село для воспроизведения обстановки и обстоятельств преступления. Котов стоял в стороне и наблюдал, как Назаров лез на крышу дома, разрывал солому, показывал место, через которое забрался внутрь. Все это снимали на кинопленку. А Котов думал: «Это не то... Чувствует моя душа, дурит он нас. Но почему?..» Возникло подозрение, что Назаров мог быть лишь наводчиком, а теперь скрывает более сильного участника преступлений. Назаров хорошо знал потерпевшую, неоднократно у нее бывал, одалживал деньги. А преступление совершил, очевидно, его дружок, которого он так упорно не хочет выдавать. Следователь вынес постановление на право производства обыска в квартире. — Вот те самые плоскогубцы и тот самый кусок алюминиевого провода, который изъяли с места преступления, мы направим на трасологическую экспертизу, — сказал Назарову Герасименко, производивший обыск. — Так что вам не отвертеться... Назаров снова на допросе. К удивлению следователя, спокойно рассказал о том, что к нему в ночь на 20 января действительно приезжал из Горловки его давнишний друг Славик Осипов. Стало известно, что Назаров ранее жил в Горловке по соседству с Осиповым и они дружили. Доставили на допрос в Красный Лиман Осипова. Этот сначала все отрицал. Однако на очной ставке признался. Назаров повел себя на допросе странно: кроме случая ограбления старой женщины, рассказал о краже поросенка со свинофермы. В краже участвовал и Осипов. Поросенка Осипов увез в Горловку и продал. Дальше следствие установило, что Назаров похитил в разное время шесть поросят, которых продал, а деньги пропил. В краже шести поросят, написании записки, в которой вымогал от жителя Р. 1.500 рублей, он полностью признался и был предан суду. Случаи же ограбления женщин из обвинения были исключены — оговорил себя Назаров, боясь ответственности за хищения поросят, а они были совершены в группе, то есть вместе с Осиповым, за что, думал Назаров, могут осудить к более строгой мере наказания, чем за ограбление женщин в одиночку... Самооговор Назарова отвлек участников опергруппы, занятой расследованием дел о нападении на женщин, на целую неделю. Котов и Филиппов вновь собрались, чтобы всесторонне проанализировать все имеющиеся материалы и наметить меры, которые бы привели к раскрытию преступлений. — Итак, пять разбойных нападений, — задумчиво констатировал Филиппов. — Я прочно утверждаюсь в мысли, что преступник из местных, и вот почему. Он хорошо знает все окрестные села, в которых совершены ограбления. Два села, Крымки и Александровка, почти рядом, всего в трех километрах одно от другого. Теперь давайте проследим за хронологией совершенных преступлений и их географией. Первое нападение было 14 ноября в селе Средний хутор, преступник проник в дом через крышу. Второе — тоже в Среднем хуторе 20 декабря. На этот раз он разбил окно и влез в дом. Третье нападение он совершил спустя месяц 20 января в Среднем хуторе, залез через крышу. Через девять дней, то есть 29 января, в селе Крымки. В этой связи считаю необходимым сделать по всем селам подворный обход и в разговоре с крестьянами устанавливать, кто к кому и когда приезжал в село, — закончил свои рассуждения Филиппов. Обходя дворы и беседуя с жителями села Шендриголово, работники милиции выяснили еще один случай нападения на одинокую старушку. О нем в милицию никто не заявлял. Преступник действовал таким же способом, как и в предыдущих случаях. Сын потерпевшей, узнав о происшедшем, приехал в село и увез мать в Изюмский район Харьковской области, а двери дома забил накрест досками. Поехали на Харьковщину к старухе. Но она ничего не могла сообщить о грабителе — не помнила. Необходимо менять тактику поиска. Котов предложил детальнее поработать в селе Александровке. Один участок села взял на себя Герасименко, второй — Филиппов, третий — Котов. Все сигналы и сведения, раздобытые в процессе работы, обсуждали трижды в день, для чего собирались в неотапливаемом сельском клубе. Он же служил им и местом отдыха ночью. Заинтересовались теми, кто не «блистал» поведением и выехал из села. К таким относился и Владимир Концевой, ранее живший в Александровке вместе с отцом Иваном Андреевичем, инвалидом второй группы. Майору Котову Иван Андреевич Концевой показался неприветливым, замкнутым, озлобленным. Его сводные сыновья Владимир и Леонид жили в Горловке. Пришлось вызвать отца на официальный разговор. — Два моих сына — Владимир и Леонид, — пояснил Концевой, — живут где-то в Горловке, но где, точно не знаю. В конце января 1983 года Владимир приезжал ко мне в гости вечером автобусом, а на следующий день двухчасовым уехал. Перед этим он был в декабре 1982 года, а Леонид — года два тому назад... Оперативная проверка показала, что Владимир Концевой на выходные дни часто приезжал в Александровку, воровал кроликов и кур, пил. Установили его место жительства в Горловке. Котов видел, что отец не откровенен до конца, почти ничего о сыне не говорит, в разговор вступает неохотно. О чем бы его ни спросили, отвечает не сразу, а прежде подумает, потом цедит сквозь зубы: «Не знаю ничего». Котов настойчиво продолжает искать в Александровке очевидцев приезда Владимира в село, встречается с школьной учительницей Концевого и выясняет, что она неоднократно видела своего бывшего ученика на автобусной остановке и обратила внимание на его модную одежду. Учительница характеризовала Владимира Концевого как отвратительного садиста: «Однажды, — рассказала она, — я видела, как Владимир у себя во дворе наколол на вилы кошку, всадил вилы в землю, а сам пошел в дом обедать. Ел он, наверное, минут сорок, и когда пришел, кошка была еще жива. Он снял ее с вил и пустил: от боли животное вертелось по земле, а Владимир любовался его муками. Надо было видеть его улыбку и смеющиеся глаза! Я не могу без содрогания вспоминать об этом. Хоть он и был тогда еще школьником, но я стала бояться его». Майор Котов решает еще раз встретиться с отцом Владимира, вызвать его на откровенный разговор. К тому же поступило анонимное письмо о том, что Иван Андреевич гонит самогон, потихоньку попивает сам и других угощает, причем за деньги. Придя в дом Концевого, майор показал ему письмо, а также постановление на обыск и стал осматривать жилище. Самогон обнаружили без особого труда. Сколько было гнева и ненависти в глазах хозяина, когда майор выставил бутыль сивухи на стол! Перед Котовым сидел человек, проживший далеко не праведную жизнь. Разговор начался издалека, о житье-бытье. Старик долго отмалчивался, слушал, опустив затуманенные злобой глаза. Майор же призывал собеседника одуматься, рассказать о сыне, помочь тому выбраться из трясины, пока не наделал более страшного. — Все равно будешь выливать, налей стакан, — вдруг истерично вскрикнул Концевой, кивнув на стоящую бутыль. Старик заплакал, содрогаясь всем телом. Майор никогда не видел, чтоб так плакали мужчины. Он пытался успокоить его, но Концевой зарыдал еще пуще. — Я боюсь Володьки, — выдавил он из себя сквозь плач. Майор не стал расспрашивать, почему тот боится сына. Лишь уточнил, когда приезжал в село Владимир. Концевой поднял голову, посмотрел Котову в глаза и с усилием заговорил: — Точно не помню, стар стал, память подводит. Но, кажется, в конце января. Рано утром Владимир постучал в дверь. Я открыл. Он был в грязи, замерзший, какой-то страшный. Напился воды, потом прямо из кастрюли похлебал борща, спросил, сколько времени. Я ему ответил: «Пять часов». Он облаял меня и ушел на электричку. Майор прикинул все в мыслях и решил: Владимир был на грабеже в Крымках... Из отрывочных фраз отца, рассказа учительницы о Владимире у Котова вырисовался образ человека, его внешность. Помогли и фотографии самого Владимира в школьные годы, его первой жены и ребенка. Предстояло проверить причастность Владимира Концевого к преступлениям в селах, и на 16 февраля майор назначил выезд опергруппы в Горловку. Филиппов, Котов и Герасименко направились уже было к автомобилю, когда в сельсовет Александровки сообщили по телефону из Среднего хутора: неизвестный в 6 часов 45 минут совершил разбойное нападение на одинокую женщину Лисицину. Котов посмотрел на часы — ровно семь утра. На место происшествия прибыли, когда там уже были работники милиции, патрулировавшие ночью по селу. Постам, выставленным накануне, было приказано перекрыть все дороги из села, не дать преступнику скрыться. Разослали в разные концы подвижные группы. И вот первое сообщение: водитель грузовика, направлявшийся в село, десять минут назад видел парня среднего роста в синей куртке: тот уходил от села вдоль лесопосадки. Выехали на «уазике» по указанному направлению. Километрах в трех от села Филиппов догнал неизвестного. Не требовалось особой прозорливости, чтоб увидеть в его кармане нож. Неизвестный назвал свою фамилию. Концевой Владимир, 1948 года рождения. Все остальное о нем Филиппову уже было известно из материалов предварительной проверки. — Что же вы здесь делали? — продолжили с Владимиром разговор уже в сельсовете. — Да вот, соскучился по родным местам, приехал своих проведать. — А что делали у бабки Лисициной? — Не з-знаю такой. — Даже так? А вот она вас до смерти будет помнить. Это ж надо так избить старушку! Притаился в засаде возле курятника и набросился, словно волк на овцу. Деньги ему подавай! Концевой стоял потупив голову, нервничал: «Неужели старая опознает, она ж как слепец, ничего не видит». Опознание производили следователь в присутствии двух понятых. Лисицина запричитала: — Сыночки, я как вспомню, меня до сих пор трясет. Вот этот антихрист, — она указала рукой на Концевого, — схватил меня за горло и давай душить. Затащил в хату и говорит: «Бабка, отдай гроши!». А я ему: «Сыночек, откуда у меня они, не бей меня, нет у меня денег». Потом схватил за волосы и стал бить о бочку головой. Слух о задержании грабителя вмиг разнесся по селу. Сбежались к дому Лисициной. И когда Концевого выводили из здания сельсовета, работникам милиции стоило многих усилий оградить его от разгневанной толпы. На допросе в Красном Лимане Концевой, кроме случая избиения Лисициной, ни в чем не сознавался, напрочь отвергал свою причастность к ограблению женщин в селах района. Филиппов, Котов и Герасименко под конец дня выехали в Горловку. С собой взяли и Концевого. Сестра, у которой Владимир жил раньше, дала братцу весьма нелестную характеристику: бросил работу, целыми днями пьянствовал, водился с тунеядцами, куда-то часто исчезал. — Из-за Владимира, — жаловалась она, — у меня с мужем постоянные ссоры. Он меня упрекал, что кормлю лоботряса. Я предложила брату выбраться из квартиры. Мы с мужем оба беспокоились: у нас две девочки, нередко они оставались с пьяным братом, так как я и муж на работе, поэтому всякое могло случиться. При обыске в квартире нашли будильник, который опознали близкие ограбленной старухи.