На улице Углегорской оперативники не застали знакомой Концевого — она поменяла место жительства. Понадобилось почти полдня, чтобы напасть на одного из ее знакомых, который подсказал, что она работает сварщицей в объединении «Стирол». Приехали по нужному адресу. Женщина оказалась добросовестной труженицей и порядочным человеком. Вот только ей не везло на мужей. Первый оказался пьяницей, и она вынуждена была расстаться с ним. — Встретила Владимира, — рассказывала она. — Поначалу показался нормальным человеком, работал, приносил зарплату. Потом стал куролесить, связался с дружками-выпивохами. Стало ясно, что Володька — пьяница и лодырь, такой же перекати-поле, как и мой первый муженек. Бросил работу, стал бродяжничать. Не могла я терпеть забулдыгу и нахлебника. Что толку с такого? Выгнала его. Так он обосновался по соседству в летней кухне. — Вам Владимир приносил какие-нибудь вещи? — Как-то перед Новым годом телевизор у нас сломался, и я забеспокоилась, что не посмотрю новогоднюю программу. А он говорит: «Не печалься, Наташка, будет тебе телевизор, вот съезжу в одно место и привезу». И действительно, перед самым Новым годом днем уехал, а утром возвратился и привез телевизор, завернутый в какое-то покрывало. Да вот он, в углу. Услышав о телевизоре, оперативники переглянулись. Филиппов еще не знал, что с этим связано, но вот Котов... Дело в том, что в розыскном материале, находившемся в производстве Герасименко, было объяснение Марии, жены Тараса Шабанова: когда она вернулась из Казахстана и вошла в дом, то не обнаружила не только мужа, но и телевизора. Это были звенья одной цепочки: исчез Шабанов, исчез тогда же и телевизор, оказавшийся каким-то образом в Горловке. Сверить на месте номер обнаруженного телевизора не представилось возможным, так как паспорт остался в рабочем столе Герасименко в горрайотделе. Поэтому взяли у Натальи сохранную расписку. — Еще что-либо оставлял у вас Владимир? — спросил Котов. Наталья вынесла из сарая охапку разных вещей. — Вот все его богатство, — она кинула все это на лавку. Среди разного хлама в глаза Котову бросились кримпленовые брюки шоколадного цвета модного пошива. Он пристально стал рассматривать их и заметил несколько грязных пятен. Тут же промелькнула мысль: «Кровь это! Бабок дубасил, не иначе их кровь». Брюки изъяли в присутствии понятых и внесли в протокол обыска. Удовлетворенные результатами поездки, Котов, Филиппов и Герасименко сдали Концевого в изолятор временного содержания управления внутренних дел города. А рано утром вновь отправились по адресам знакомых Концевого. Приехали к подружке Владимира, у которой тот последнее время жил. Она показала Котову будильник, стоявший на тумбочке возле кровати в спальне. — Его подарок, — объяснила Елена. — Часы идут точно, да и старинные, видно. А вот еще подарок он тоже принес, — и протянула Филиппову Евангелие. Будильник и Евангелие оформили протоколом изъятия, как вещественные доказательства. Затем оперативники заехали за Концевым. Садясь в машину, он вдруг увидел телевизор и побледнел. — Ну, Владимир, — произнес Котов, когда машина тронулась, — со старухами все ясно. А где будем искать Шабанова? Концевой весь передернулся и проговорил: — Приедем на место, все расскажу. — Зачем ждать, целую дорогу думать, давай сразу начнем. Концевой молчал. — Куда девали Шабанова?.. С кем?.. Говорите, как? — добивался Котов. — Вот так вам и скажу. — Придется сказать. Приехав вместе с Концевым в Красный Лиман, работники милиции пригласили в горрайотдел следователя прокуратуры, изложили суть дела, и следователь сразу допросил Концевого, записывая его показания на магнитофонную пленку. Затем снарядили машину, пригласили понятых, посадили Концевого с охраной и отправились в Александровку. Там Концевой указал место захоронения трупа Тараса Шабанова. Разрыли яму с угольной золой. Судебно-медицинский эксперт, осмотрев все, заключил: в области грудной клетки и на рубашке потерпевшего четыре колото-резаных проникающих ранения. От них и наступила смерть. Впоследствии было дополнительно установлено: ранение нанесено столовым ножом с повреждением жизненно важных органов. Пострадавший скончался мгновенно. Биологическая экспертиза показала: следы крови, обнаруженные на кримпленовых брюках Концевого, по своему составу принадлежат ограбленной Сыроватской. «27 декабря 1981 года, — показал Концевой на суде, — я встретился с Тарасом Шабановым на железнодорожном вокзале станции Красный Лиман. Там мы выпили. Когда ехали автобусом домой в Александровку, то Тарас предложил мне купить у него телевизор. Я спросил: «Зачем продаешь?». Он ответил: «Деньги нужны, думаю поехать в Казахстан, там моя Мария». Я согласился. Но денег со мной не было, и мы пошли ко мне домой. Взял деньги, и мы отправились к Тарасу. Я посмотрел телевизор, опробовал его, и мы договорились о цене. Тут же я ему отдал 150 рублей. Куда спрятал деньги Тарас, я не видел. Он предложил обмыть сделку. Купили в магазине десять бутылок вина «Белое крепкое». Сидели за столом, разговаривали на разные темы. Потом я стал убеждать Тараса не ехать к жене, так как она плохо себя вела, то есть нарушала супружескую верность. Я ему говорю: «Неужели ты не видишь, как она на машинах разъезжает с мужиками. Дал бы ей чертей, отбил охоту заглядывать на чужих...». Тарас взбеленился, бросился на меня с кухонным ножом. Я нож выбил у него, мы тут же помирились и продолжали пить вино. Я по-прежнему уговаривал Тараса не ехать к жене, говорил, что она не верна ему. Тарас снова набросился на меня с ножом, но я его выбил из рук. Тогда он бросился к печке, где лежал топор. Чтобы упредить Тараса, я схватил со стула кухонный нож и два раза его ударил. Потом еще ударил... Тарас упал, а я выбежал из дома. Через некоторое время я возвратился. Тарас был мертв. Я отнес его в мусорную яму и закопал. Кровь, которая была на полу, я вытер тряпкой. Забрал телевизор и ушел домой. Затем увез его в Горловку». Концевой рассказал также обо всех случаях ограблений пожилых одиноких женщин. РАЗОБЛАЧЕНИЕ Старший лейтенант Чичикало, сдав дежурство, собрался идти домой, но к нему неожиданно вошел полковник Леднев, заместитель начальника управления. — Анатолий, ты уходишь? — Вообще-то пора, — и Чичикало посмотрел на часы, — без четверти двенадцать, а я все вожусь... — У меня к тебе разговор, ты, пожалуйста, немного подожди, я только заскочу на пару минут к начальнику горотдела. Оставшись в кабинете, Чичикало подумал: «Зачем я ему понадобился? Неужели по тому злосчастному делу? Так сейчас я тот район, где случилось убийство, не обслуживаю, а участковые там очень опытные, давно на поселке работают, хорошо людей знают. Леднев действительно вернулся быстро. — А вот и я, — бодро проговорил он. — Ты, Анатолий, не стой, садись поближе к столу и рассказывай все, что тебе известно об убийстве Мишина и нанесения телесных повреждений его супруге Тереховой. Чичикало не догадывался, что полковник к нему обратился не случайно, знал его как думающего оперативного работника, человека аналитического ума, умеющего разговаривать с людьми, располагать собеседника на откровенный разговор, рассчитывал на его помощь. — Я на место происшествия не выезжал, — чуть смущенно заговорил оперативник. — В четыре часа дня позвонила женщина и, не назвав себя, сообщила, что в доме шестнадцать по улице Ушинского, мимо которого она проходила, услышала крик о помощи, звон разбитого стекла на чердаке дома, затем увидела женщину, пытавшуюся вылезти через окно. Участковый инспектор побывал по этому адресу и обнаружил в коридоре на полу большую лужу крови, а хозяйку нашел почти в бессознательном состоянии. Об этом я доложил начальнику горотдела. На место происшествия незамедлительно выехала группа, в составе которой следователь прокуратуры, судебно-медицинский эксперт, эксперт-криминалист, участковый инспектор и начальник горотдела внутренних дел. Чичикало перевел дыхание. В это время в кабинет вошел следователь Серов. — По-моему, мы где-то с вами уже встречались? — заметил Леднев, приветствуя гостя. — Точно, — подтвердил следователь. — Это было у прокурора области: вместе с начальником горотдела мы совещались по двум нераскрытым убийствам прошлых лет. — Верно, — кивнул согласно Леднев. Помедлил. — Ну, а теперь давайте обменяемся сведениями по делу о нападении на супругов Мишиных. — Сейчас что-то определенное сказать не могу, расследование только началось. А то, что есть у нас, не дает возможности определить даже мотивы преступления и оценить обстановку, которая зафиксирована при осмотре места происшествия. — Согласен. — Леднев в раздумье поднял голову: — Но не смогли бы вы поподробнее ознакомить нас с его результатами? Следователь достал из портфеля папку с бумагами и предупредил, что остановится на основных моментах. «Местом происшествия является одноэтажный дом, к которому пристроена веранда, стены ее выложены белой стеклянной плиткой. При входе на веранду у окна — стол, в углу рулоны ковровых дорожек. На столе коробка с остатками торта, жареное мясо в миске, трехлитровая банка с вишневым компотом и две трехлитровые банки с помидорами. Тут же, у самого порога, стоит большой чугунный утюг...» — Простите, — перебил следователя Леднев, — вас, кажется, Александром Егоровичем зовут, верно? Очень приятно. Может, я сам прочитаю протокол, Александр Егорович? — Да не-ет, — возразил Серов. — Он не отпечатан еще, а мой почерк вы не разберете. — Хорошо, тогда продолжайте, пожалуйста, — согласился Леднев. «В передней комнате сразу за порогом на полу — лужа крови, вокруг много кровяных пятен. Рядом — кусок сплетеного двойного электрошнура длиной 165 сантиметров, на котором также имеются мазки крови. Возле стола стоит бытовой трансформатор, концы его проводов обрезаны, срезы на них свежие. В ванной комнате еще несколько мазков крови, самодельный нож. Из ванной — дверь в кладовку, где тоже следы крови. Из кладовки ход ведет в подвал, на полу которого лежит труп Мишина Николая Степановича, 1924 года рождения. Под головой — пальто, почти все мокрое, на подкладке мазки крови. На шее повязан бант двойным слоем довольно туго, им прикрыта резаная рана». — Извините, Александр Егорович, — снова прервал его Леднев, — я хочу понять, для чего преступник сделал тугую повязку на шее Мишина. Неужели тот, кто пришел с единственной целью завладеть ценностями, занялся подобным врачеванием? Не кажется ли вам все это странным? Следователь пораздумывал. — Что сказать вам по этому поводу? Наверное, хозяин до конца не сознавался, где прячет ценности, и преступник, желая их все-таки заполучить, стал спасать ему жизнь. Но он ранее переусердствовал, нанес смертельные раны. Леднев не стал этого комментировать, попросил следователя продолжать ознакомление с протоколом осмотра. «Возле трупа Мишина — самодельный нож типа финского с односторонней заточкой. На правой щеке и верхней губе потерпевшего — две вертикальные раны, глубокие, края их неровные. На шее под гортанью — рана длиной двенадцать сантиметров. На подбородке и под нижней челюстью — пять ран линейной формы. На ладонях несколько разрезов». — Александр Егорович, скажите, а какие ранения у Тереховой? — поинтересовался Леднев. — Откровенно, еще не знаю. Ведь ее из дому отвезли сразу в психоневрологический диспансер. А из показаний свидетеля-соседа явствует: преступники Терехову жгли и пытали. — Может, познакомите меня с этими показаниями? — Леднев вопросительно посмотрел на следователя. — Можно, — согласился Серов и стал читать протокол допроса свидетеля Назарова: «...Я был дома. В семнадцать часов ко мне в комнату постучали два мальчика лет девяти-двенадцати. Они сказали, что тетя Шура из семнадцатого дома попросила срочно прийти к ней — у нее несчастье. Спустя минуту пришла соседка Ларина из седьмого дома и сообщила, что Шура просит вызвать милицию. Я вместе с соседкой и ее дочерью зашел в палисадник и приблизился к дому. Терехова в это время стояла у окна. На ней не было лица. Я спросил: «Что случилось?» Она, дрожа, ответила: «Ой, Сергей Васильевич, такое горе, меня жгли и пытали, а Коля, наверное, убит». Я спросил: «Кто?» Она ответила: «Я шла из магазина, возле моего дома стояли «Жигули», я прошла по тротуару, после чего из машины вылез мужчина и пошел за мной. Я зашла к себе во двор — и он следом. Я — в дом, а там... мужчина и женщина, молодые. Мужчины назвались электриками...» Еще Терехова сказала что-то про деньги и оружие, которое было у женщины, но я уже не слушал... Я ее спросил, почему она не выходит. Терехова ответила: «Там все заперто».» Тут в разговор вступил Чичикало. — А ее допросить нельзя? — поинтересовался он. — Пока не разрешают врачи, у пострадавшей реактивная депрессия, после психотравмы появились страх и тревога. — Тогда к вам просьба, — обратился Леднев к следователю, — поручите судебным медикам осмотреть Терехову и определить степень повреждений и чем, кстати, они нанесены. — Постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы я обязательно вынесу, — сообщил тот, — и все вопросы, связанные с травмами, поставлю на разрешение. — Хорошо, — одобрил Леднев. — А теперь, пока суд да дело, давайте поедем на место происшествия, осмотрим дом Тереховой. Я хочу лично взглянуть на обстановку после преступления. — А какая в том необходимость? Неужели вам недостаточно того, что я прочитал в протоколе? — выразил недоумение следователь. — Александр Егорович, не в обиду пусть сказано, оперативные работники угрозыска, да что греха таить, и следователи тоже, в спешке иногда допускают серьезные огрехи, а их потом в процессе расследования ох как трудно исправлять.