- Поэтому, я считаю, нуары вновь будут пытаться заполучить ту вещь, что им очень нужна, – продолжил Милиан, взглянув на Серка и Лайджа, – для своих страшных планов, о которых я и думать не хочу: настолько они могут быть губительными для магического эфира и нас, чародеев. А в следующий раз, если они прокрадутся и ты им так же подвернешься под руку, подумай сам, что может быть и – прости за прямоту – даже обязательно будет. Ба-бах. Приехали, станция конечная… Глава 10 Итоги безумного дня столкновения с нуаром, которые имели место на новое утро: опасные артефакты из «ядерной» комнаты перенесены в другое помещение (в какое, не знал, но почему-то решил, что в кабинет Элта); со всеми служащими музейно-архивного хранилища, от простых поваров до заведующих и начальников отделений, проведена разъяснительная работа на тему «Будьте бдительны и осторожны, берегите себя и своих близких, а также сдавайте охране попавшихся на глаза незнакомцев, которых вы никогда в хранилище не встречали,или ставших вести себя подозрительно коллег». В департамент по исполнению судебных решений Элт направил уточненные комментарии в связи с произошедшими событиями и получил ответ, где одобрялись самостоятельно им разработанные и принимаемые меры в отношении меня, точнее, вида и порядка исполнения мною наказания. Серк и Лайдж также согласились с предложенным и сделали соответствующие пометки в своих бумагах по моему делу. Милиан в тот час, перед уходом,взглянул ободряюще, словно хотел, как бы я поверил в лучшее, что может произойти со мной за оставшееся время обязательных работ, а именно – что ничего плохого не произойдет. Но я очень сильно сомневался. Теперь с утра до вечера, согласно новым установленным правилам,я сидел в большом зале, куда сносились и где копились все должным образом не зарегистрированные и не помещенные на хранение волшебные артефакты и документы. Занимался тем, что их идентифицировал и, следуя порядку классификации, распределял для отделов в целях последующего хранения и контроля. Расчистил себе стол и пространство вокруг, составил рядом больше стульев и табуретов, принес глубокие и широкие коробы. Каждый артефакт, каждый документ помечал стикером с регистрационным номером и раскладывал по отведенным местам – в правую или левую часть стола, на стул или табурет, в коробку глубокую или нет, чтоб не запутаться самому и вновь не смешать все предметы с разными колдовскими характеристиками друг с другом. Сперва дела шли не быстро, потому что тщательно вникал и разбирался, что к чему, но квечеру второго дня приноровился и стало легче. В течение дня другие волшебники, служащие хранилища, входили и выходили, немного времени отдавая на переписку и разбор артефактов и документов. Они вежливо со мной здоровались, участливо задавали вопросы, привык ли я и всё ли мне ясно во временной работе. Я был тронут вниманием каждого чародея и охотно разговаривал, тем самым заполняя хоть и коротким общением грустную, щемящую, молчаливую тоску в области сердца. Тишина мнемешала: я думал сразу о многом – о семье, Москве, театре; об опасности, которая, возможно, мне грозит; о том, что я по-настоящему стал чувствовать себя пленником, заложником обстоятельств.Я даже в работу углубился, чтобы предельно внимательно сосредоточиться на верном заполнении карточки и точной регистрации артефакта, в мыслях перебирая характерные стадии магической мощи предмета, а не культивируя дурные идеи. Существенный минус: запретили прогулки на огороженной территории хранилища, и перед зданием, и во внутреннем дворе. Поэтому свежим воздухом дышал в форточку или окно, даже на открытом балконе не разрешалось долго находиться. В общем, смотрел на мир через стекло или тюлевые занавески. Да и не особо было на что смотреть: все пейзажи уже видел. Питаться спускался в столовую-буфет. Спать возвращался в выделенный мне кабинет, который внутри и снаружи, с улицы, завесили защитными заклятиями. (Узнал, что ночами в коридоре дежурит один охранник на случай, если кто-то сторонний попытается ко мне зайти.) Тренировки с оружием не забрасывал: дважды по полчаса в день оттачивал навыки стрельбы из арбалета. Кажется, получалось недурно. После нападения нуара на какой-то момент возникла мысль заменить оружие или взять второе, чтобы скорее реагировать на выпад противника, нанести удар первым, обездвижить его.Оружие такое, которым с далекого расстояния можно навредить. Ничего, кроме как огнестрельного, в мои критерии не укладывалось. Но я отогнал идею, едва она возникла. Я не стану стрелять в человека настолько поражающим оружием, точка. Близко так и не сошелся ни с одним служащим, даже не каждое имя заполнил, кто решил мне представиться, однако вел открытую беседу, пусть долгую, пусть короткую, по службе ли, о жизни. Меня не спрашивали о победе над Морсусом. Интересовались жизнью за гранью Изнанки: как оно, на Стороне? Какая она – Москва? Что такое Кремль? Вы дирижер? А эта профессия у вас тоже связана с музыкой? А какие у вас национальные композиторы? А еда какая? Городские музеи? А в кино что показывают? Я бы здешних граждан – магов – сам бы расспросил кратно больше, чем они меня. Но вопросы задавали они, а отвечал я, мысленно окунаясь в жизнь моего города, кажущимся отсюда, из Амарада, таким далеким. В середине нового рабочего дня мне понадобился Элт. Я не имел понятия, к кому следует обратиться по поводу перемещения и распределения идентифицированных и зарегистрированных артефактов внутри соответствующих отделов, потому что этот момент ранее отчего-то не уточнил. Поэтому, думал, естественно, что с таким вопросом стоит идти к Элту – всё-таки он ответственное лицо в программе моего «исправления» при отбывании наказания. За два дня я переписал столько магических предметов, что их хватит разместить в ларьке на остановочных комплексах. Они занимали много места, вскоре их будут теснить новые артефакты. Я, сверяясь с карманной поэтажной картой, поднялся в крыло, где располагался кабинет хранителя. Там я его не застал. Дверь закрыта, я постучался и, не услышав реакции, всё же приоткрыл створку, отчего-тоне закрытую на ключ, распахнул ее шире. Действительно, никого. Я встал в дверях, оглядываясь. Не было никаких указателей, говорящих, как давно или недавно вышел Элт. Расправленная ширма поставлена вдоль стены. Книжный шкаф из темного дуба прямо до потолка во всю стену напротив, вмещавший в себя сотни две изданий с разноцветными корешками. Диван, невероятно схожий с оттоманкой (недавно приобретенный что ли? Впервые его вижу). Дверь в смежное помещение закрыта – я подергал ручку, оттуда тоже не доносится ни звука. Склонившись к круглой замочной скважине, взглянул в отверстие, быстро оглядел видимое мне пространство и через пару секунд выпрямился. Вновь согнулся и приник к скважине, затаив дыхание. Меня как молнией поразило.Посредизапертого помещения,на столе,огороженномкуполообразной стекольной ширмой, размещались артефакты из «ядерной» комнаты. Господи, пусть это стоят одни емкости, без мощнейших предметов внутри! Зачем и почему Элт мало того, что реально перенес их к себе, так еще и оставил без присмотра? Что за необходимость? Что за вольнодумие? Что за самонадеянность? Что за глупость? Почему хотя бы рядом нет охранника, который за артефактами бы последил в отсутствие Элта? Может, хранитель наложил на них защитные заклинания и вред не может быть причинен? Как взрослый и воспитанный человек я по-хорошему должен уйти и хотя бы дождаться Элта в коридоре. Однако же со всё больше возрастающим волнениемя продолжал пялиться в отверстие на защитные сосуды. Сердце колотилось. На миг почувствовалась нехватка воздуха. Мысли заполняли сразу несколько голосов: Элта– об опасности каждого артефакта, мой-разумный – с таким же, как у хранителя, посылом; мой-глупый – о снедающем желании прямо сейчас проникнуть за дверь и опустить на магический предмет опасного и могучего, побежденного чародея что-нибудь тяжелое и раскрошить к чертям.Я смотрел на емкости, расставленные на столе вкруг. Взгляд возвращался в угловатый сосуд-крышку, под которым хранился – должен храниться – перстень. Емкость отлична от остальных, ведь «оригинальную» спер нуар в вечер нападения. Наблюдаемая в скважину картинка вдруг расплылась, словно на глазах выступили слезы. Я сморгнул, но ощущение размытости не исчезло. Поводил глазом по другим предметам обстановки запертой комнаты, их очертания сохранены. Словно рябил лишь один сосуд, где спрятан перстень. Я пригляделся внимательнее. Стало нехорошо. За полупрозрачным цветным стеклом крышки ядовито-зеленым, как драконий глаз, загорелся камень. Я видел, видел, как перстень… дымился: камень и кольцо испускали тонкий чад. Дымка, словно газ наполнив сосуд, вдруг просочилась за егопределы. Я отпрянул от двери. Казалось, будто сам Морсус призывался из мира мертвых... Перстень,что с ним? Ужасающая по мощи штука, если думать о заряде магической энергии в нем. Просто старое кольцо с камнем, если думать как о ювелирном украшении. Этот волшебный эфир, что заточен в камне, что проникает в воздух – как обошел гелиевую защиту, призванную, насколько понимаю, сдерживать проникновение опасной магии в реальный мир? Я уверовал, что наблюдаемое явно сулит нечто нехорошее. Так оно и вышло. Едва успел шагнуть назад, как сквозь замочную скважину из закрытой комнаты вылетел магический след и потянулся в мою сторону. Я лишь успел заслониться руками – хотя что толку, что за профанская защита от всепоглощающей и всепроникающей материи, которую не остановит ничто! Магия воткнулась мне в грудь. В голове затрещало, словно кто-то ломал тысячи сухих веток. Глазные яблоки заболели, перед взором поплыли разноцветные круги. Я зажмурился и вдруг ощутил, что опора подо мной пропала. Не успел испугаться буквально секундному отсутствию чего-либо под ногами и падению вниз, в никуда, как ноги мои стукнулись о какую-то доску, которая тут же поехала. Я начал терять равновесие и инстинктивно выставил руки вперед, чтобы при падении во что-то упереться, и широко распахнул глаза. К удивлению ладони мои схватились за руль, а сам я осознал, что еду на самокате по московской улице. Ситуация здорово напрягла, если не сказать больше. Кажется, это было реально. Я будто только что перенесся во времени и пространстве и попал в летнюю Москву! Я катил по Саввинской набережной. Мой разум тяжело перестраивался для восприятия только что произошедшего. Сердце колотилось в бешеном ритме. Я не мог сосредоточиться и волновался, оглядываясь по сторонам. По инерции отталкивался одной ногой от тротуара, чтобы продлить быстрое движение самоката. Ветер навстречу обдувал лицо. И тут я услышал свое имя. Меня звал до боли знакомый голос: - Костя, давай быстрее! На перегонки ведь договаривались! Что размечтался! Я повернул голову – и самокат повело в сторону, так что я чуть не свалился с него и не наехал на идущую навстречу женщину. Я оторопел. Впереди от меня по левую руку на красном велосипеде ехала и весело смотрела Кристина. Моя родная сестра. Вот только было ей лет одиннадцать. Я часто задышал от волнения и активнее завертел головой, глядя на дорогу, тротуар через нее и прохожих, виднеющуюся за ограждением Москву-реку. И только сейчас осознал, что́ не замечал до этого. Я попал в советскую Москву. Советские автомобили. Советские автобусы. Никаких современных новостроек. Все прохожие одеты по моде рубежа восьмидесятых и девяностых. На здании ТЭЦ на другом берегу уже снята некогда висевшая коммунистическая партийная вывеска, теперь от нее осталась лишь выжженная временем тень на фасаде. У ближайшего ко мне здания по первому этажу тянется гастроном. Вот он сменился на вывеску «Ремонт электрической техники». Через дорогу будет фабрика столичного шелка. Сердце бешено стучит. Мне кажется, я начинаю терять рассудок. Сильнее отталкиваюсь от тротуара, сжимаю руль и во все глаза смотрю на сестру-подростка. Почему я здесь? И «здесь» – это где? Как оказался? Что со мной происходит? Кристина уехала вперед и оглядывается на меня, улыбаясь. Распущенные, светло-каштановые волосы развеваются на ветру. Она одета в легкое красное платье без рукавов с рисунками белых роз – платье подарила ей мама на десятилетие. На ногах белоснежные сандалии – их привез из Венгрии отец, бывший там неделю в командировке. Я часто дышу, опускаю глаза вниз. И с удивлением обнаруживаю свои худые мальчишеские ноги-спички, острые, выпирающие из-под темно-зеленых брюк коленки. На ногах –белые носки и коричневые сандалии, тоже венгерские. Вглядываюсь в руки и только сейчас замечаю, что они тоже принадлежат мальчику, а не мужчине. Неужели в этом реально-нереальном видении мне отмотали назад двадцать лет?.. Мы проезжали мимо нового магазина со стеклянными витринами, занимающего половину первого этажа, объезжая прохожих. Я повернул голову, чтобы посмотреть на свое отражение. Время будто замедлилось. Я разглядывал себя. Мне восемь. Невысокий, худенький, с вьющимися волосами, в синей футболке. В глазах, что смотрят на меня из отражения, – тот страх, то непонимание, непринятие ситуации, что сейчас таятся во мне настоящем. Я смотрю на отражение Кристины, также мчащейся в отражении в стекле на велосипеде, что и по тротуару. И она девочка. Думал ли я, что в отражении сестра наоборот станет взрослой? Наверно, да. Кристина приближается к дороге, ведущей с переулка. Прямо перед ней она оборачивается на меня и улыбается. Вдруг слышится резкий, быстро нарастающий сигнал автомобиля. Из-за угла на полной скорости вылетает белая «лада» и сбивает сестру. Ее с велосипедом подбрасывает в воздух. Они отлетают на дорогу. Всё происходит за одну секунду. Меня передергивает от ужаса. Из уст вырывается вопль. Теряю управление. Руль выскакивает из рук. Я будто переворачиваюсь в воздухе… И через мгновение вновь чувствую под собой опору. Вот только теперь бегу. Бегут мои ноги, сам я бежать не хочу. Вновь мотаю головой по сторонам, пытаясь понять, куда занесло на этот раз, и всё еще не могу отойти от шока после увиденного. Сердце колотится до сих пор. В горле свербит. Перед глазами Кристина – ярко-алое пятно в воздухе. Зачем мне это показали? Это ведь неправда. Этого никогда не было… В чувство приводит новый голос. Я поворачиваю голову вправо. Рядом бежит и смеется, разведя руки в стороны, будто крылья самолета, друг детства Вадик, с которым мы до сих пор храним добрые приятельские отношения. Мой лучший друг со школы, отучился на программиста, сейчас работает и живет с семьей в Питере. В этом новом видении он – второклассник, еще пухленький, в серых бриджах и желтой рубашке в клеточку. Между смешками он тарахтит, изображая рев самолетных турбин, и поглядывает на меня. От его искренней, простой мальчишеской радости я не могу сдержаться и отвечаю тем же, широко улыбнувшись. А я тоже еще мальчик? Мы пробегаем мимо грузовика, в кузове которого стоит, обвязанная канатами, большая рама с зеркалом. Я смотрю в нее. Вадик в отражении остается мальчиком. Я тоже. Одет так же, как и в прошлом видении. Мне тоже восемь и я тоже бегу, разведя руки. Опять лето, опять Москва. Теплый вечер, скоро закат – солнце склоняется к горизонту и ослепляет жителей столицы, озаряет апельсиновым золотом каждую улицу. Мы бежим по Большой Ордынке в сторону Крымского Вала – впереди уже видна транспортная развязка. Людей и машин много – все возвращаются домой с работы и после занятий в кружках и клубах. Вот только я не понимаю, зачем мы бежим, но всё равно бегу, не могу не бежать. Несмотря на всю странную и, вероятно, опасную ситуацию, что приключилась со мной из-за удара магии, сейчас я не чувствую напряжения. Даже не хочу понимать, что всё вокруг происходящее – кажется. Мне это не важно. Я вернулся в детство. Мне восемь. Я бегу и смеюсь с лучшим другом по расцвеченным золотыми лучами улицам лучшего города земли и неважно куда. У меня впереди вся жизнь. - Эх, опять не догоним! – досадно свистит Вадик, сбавляя бег, но не опуская рук. Он начинает задыхаться: бегает он плохо и быстро устает. Я-взрослый не понимаю, о чем он говорит, но я-ребенок поднимаю голову к небу, словно знаю, о чем жалеет друг. И вижу самолет – крохотную точку, оставляющую за собой белый хвост на светлом небе. И я-взрослый теперь тоже понимаю – вспоминаю. Когда мы были школьниками, каждое лето, гуляя вдвоем, загадывали, что когда-нибудь обязательно догоним и перегоним пассажирские судна в небе над Москвой. Не важно, куда они летят и откуда, поднимаются из аэропортов столицы или, наоборот, плывут мимо нее в другие города и страны. С земли кажется, что скорость самолета не такая высокая – гораздо быстрее проезжающий мимо троллейбус, который за пять секунд преодолел сорок метров, а самолет в небе за то же время продвинулся, кажется, лишь на пару сантиметров. Вадик остановился у светофора, поднял лицо, глядя вслед удаляющемуся самолету, щурясь от солнечных лучей, и вздохнул. Я подбежал и встал рядом, приложил ладонь ко лбу козырьком и тоже провожал небесный транспорт. Думаю, ясно, что за годы погони за самолетами мы ни разу не догнали ни один, что уж говорить о том, чтобы перегнать. Порой такое близкое и доступное кажется таким далеким и несбыточным. Но нам было весело. Едва найдя в небе самолет, мы расправляли руки-крылья. Я, словно капитан, обращался к несуществующим пассажирам наших с Вадиком фантазийных самолетов: мол, уважаемые, в небе над Москвой замечено дружественное судно, которое летит на Южный полюс в гости к пингвинам, и нам предстоит его догнать и перегнать, потому что наши с Вадиком самолеты везут подарки для южных птиц и украшения для антарктических льдов, чтобы успеть украсить Полюс до приезда вышеназванных пассажиров. Каждый раз мы с Вадиком верили и загадывали: пусть хотя бы один-единственный раз нам повезет и мы обгоним самолет в небе! Но раз за разом, лето за летом пассажиры пролетающих над Москвой кораблей прибывали на Южный полюс первее нас и праздновали дружественный союз человека и пингвина без ярких ленточек и завернутых в разноцветные упаковки подарков. Мы с другом грустили, но недолго, поскольку, возвращаясь домой после пробежки, придумывали, перебивая друг друга, какие приключения ждали приезжих гостей на холодном континенте, а пингвины им помогали и выручали из сложных и забавных ситуаций. Как же тогда было весело. Никаких взрослых проблем и тревог. Никаких забот. Только самолеты, солнце и пингвины, которые, собравшись стайками во льдах далекой Антарктиды, задирают головы вверх и водят клювами в поисках железных птиц в небе. Внезапно я слышу далекий гул, похожий на отзвуки взрывной волны, и смотрю вверх. В небе появилось второе ослепительно яркое солнце. Огромный бело-лимонный шар, обрамленный красным кольцом, увеличивался с каждой секундой. Я вдруг понял, что это не новое светило. Это взорвался самолет, за которым мы бежали. Ноги подкосились. Силы вдруг вытекли из меня, я не мог стоять. Я упал на тротуар и закрыл глаза. Но почувствовал под собой не мягкий, подплавленный из-за жары асфальт, а грубый деревянный настил. В третий раз открываю глаза. И увиденное, ощущаемое поражает. Я лежу в коридоре какой-то сельской больницы: пахнет сыростью, стены обшарпаны, нет ни столов, ни стульев, во все кабинеты, выходящие в коридор, раскрыты двери. Не слышно ни звука, словно больница мертва, будто здесь никого и никогда не было. Опускаю глаза и вздрагиваю: я лежу, накрытый одеялом на жестких досках в самом начале коридора. Что это за видение?! Никогда не был в этом месте, никогда не оказывался в таком положении! Я осмотрелся по сторонам, но не увидел ни одной живой души. Вдруг слышу всхлип, который превратился в тихий плач. Я поднял голову и посмотрел в другой конец коридора. Опешил в который раз за последние минуты. На одной-единственной ободранной банкетке сидела согнувшись, возникнув из ниоткуда, Лиза, пряча лицо в ладонях. Ее тело сотрясалось от плача и стонов. - Лиз? Лиза! – позвал я, вскочил с настила и подбежал к супруге. Рухнул рядом на банкетку, прижал к себе, гладил по плечам и волосам. Мне было тревожно и страшно. Я понимал, что это нереально – не могло быть реальностью! – однако становилось не по себе. Что же в этот раз уготовано испытать? Лиза не отнимала от лица ладоней, а продолжала рыдать и раскачиваться. Я не мог выдавить ни слова. Так прошла минута. Наконец она произнесла сквозь всхлипы: - Я потеряла его… - Что?.. Что… – Я замотал головой. Сердце застучало быстрее. - Потеряла... Нашего ребенка... Ее голос сошел на крик. Сердце подскочило к горлу. Лиза вскинулась и, скалясь, яростно посмотрела на меня. Я отпрянул, часто дыша, и опустил глаза на ее живот. Он был большой, как на последнем месяце, но вдруг из-под юбки потекло что-то темно-красное, скапывая на пол, расплываясь по банкетке – кровь. Я шарахнулся и вскочил, вновь посмотрел на супругу, ничего не понимая. И вскричал. Вместо ее лица на меня смотрело черное пятно, а на месте глаз были огромные прорези без зрачков. Чудовищное нечто, одетое в платье супруги, окровавленное, вскочило, поедая белесыми разрезами вместо глаз, заверещало и накинулось на меня. Я не успел убежать. Успел лишь истошно завопить и закрыть лицо руками. Кажется, оно на меня налетело и поглотило... Но к своей бесконечной радости я очнулся, по-настоящему. И вместе с сознанием ко мне вернулся голос. Я вскричал, чувствуя жар и дрожь во всем теле. Вслед за мной охнул еще кто-то. Я резко повернул голову, не готовый встретить новое испытание, безумно вращая зрачками и задыхаясь – страшное волнение раздирало грудь. На лице и теле выступил обжигающий кожу пот. Я тяжело восстанавливался в реальности, не успевая соотносить увиденное с действительным. Мне потребовались секунды, чтобы только начать приходить в себя: до этого я испытывал невообразимый страх. Надо мной, припав на колени, склонились Элт и, что удивительно, Улло. Оба беспокойно смотрели на меня, ожидая, когда я приду в норму. - Константин? Ты с нами? Скажи что-нибудь, – произнес Милиан, тревожно глядя на меня, с силой сжимая плечо. - Я... да... я… был в Сознании… – просипел я, едва отдышавшись, проводя рукой по лицу, осознавая, хоть и с большим трудом, что игры разума миновали. - Нет. Вы отключились на короткое время, – сказал хранитель, решив, что я задал вопрос, и даже не понял, о чем идет речь. - Нет... – Я помотал головой и, отдышавшись, чуть увереннее повторил: – Я был в Сознании. Том самом. Понимаете? Мне кажется… это было оно. Улло, услышав слова, медленно приподнялся, сел на стул прямо позади себя и так же медленно откинулся на его спинку, не сводя с меня широко распахнутых глаз. По его взгляду я понял: он догадался, что я имел в виду. - Не… невероятно, – кажется, осознал и Элт. Ведь я говорил не о человеческих мыслях в голове. О нечто большем, об особой мировой вселенной, созданной и подчиняющейся одной личности силой ее же разума. Я тяжело дышал и, кажется, дрожал от пережитого в таких реалистических видениях. Чудовище еще стояло перед моими глазами словно живое. Я зажмурился, потряс головой, пытаясь навсегда избавиться от него, и вновь провел по лицу ладонями. - Принесете ему воды? – Улло взглянул на хранителя. Тот без лишних вопросов уплыл к дальнему столу с графином.