Необходимо хотя бы развернуться, чтобы видеть Морсуса. Чтобы следить за его действиями и знать, что он хочет вытворить. Возможно, смогу что-то предотвратить – хотя бы вновь направить на него его же перстень, вдруг опять толк выйдет. Мне было жутко. Холодный ужас сковывал руки и ноги. Недели назад, в полуподвале торговых рядов, смерть не казалась мне реальной, хотя опасность была самой что ни на есть взаправдашней. Сейчас я специально, на свой страх и риск нацепил этот перстень, чтобы не просто спасти Милиана и остальных волшебников, но и уберечь их от опасности, которой сейчас противостою сам в лице воскресшего (если быть точнее – в некоторой степени не умиравшего) Морсуса. Сейчас всё осознанно. Речь идет о мире и спокойном существовании жителей волшебного мира. А с каких это пор мне стало до будущего неродной, абсолютно чужой Изнанки?! Сам себя не узнаю́. Так или иначе, помимо этой, второстепенной задачи, мне предстояла задача важнее – выжить. Собравшись с последними силами, которых осталось-то с игольное ушко, я подтянул к себе дрожащие от слабости руки, еле приподнялся на них. Тело тяжелое, грудь колыхалась от тянущей боли. Слух и зрение подводили. Ну давай, Костя, соберись, ты сможешь! Я согнул налившиеся свинцовой тяжестью ноги, встал на колени и чуть не ударился носом о землю – неудачно переместил центр тяжести в пространстве: тело отказывалось слушаться. По разбитому затылку потекло что-то теплое – моя кровь. Кажется, прошло минут пять, а на самом деле лишь секунды. За это время я мог бы пятьдесят раз стать убитым и столько же воскресшим. Теперь надо встать. Давай, Костя, давай! Подними свой музыкальный зад и развернись лицом к врагу, борись до конца достойно! Подстегиваемый мыслями о семье, что ждет меня в далекой во всех пространственных отношениях Москве, едва сохраняя равновесие, я поднялся, неготовый ощутить на себе смертельный удар вражеской магии, но каждый миг думающий о нем. Медленно повернувшись, едва стоя на ногах, я исподлобья смотрел на Морсуса. Тот, пришедший в себя раньше, всё еще был в моем обличии и казался гораздо уверенней и стойче. Он неторопливо, размеренной походкой с наигранным спокойствием двигался на меня, сокращая между нами расстояние. Смотрел со взором триумфатора, с ехидной ухмылкой и ничего не предпринимал, будто дожидался, когда я развернусь к нему и бой можно продолжить. Благородный какой дуэлянт восемнадцатого века, тоже мне. Я бы на его месте не церемонился. Видимо, решив, что я достаточно твердо стою на земле, Морсус, не сбавляя и не ускоряя шаг, вытянул в мою сторону руку с перстнем. - Я хотел бы поговорить с тобой, Константин. Но не думаю, что тебе будет интересно обсуждать свою собственную гибель, – усмехнулся, оскалившись, Морсус. Я четко слышал его слова даже на разделявшем нас расстоянии, словно чародей находился вблизи. Магия этого места, конечно, поражает своими фокусами. По телу мага пошла рябь. На моих глазах через несколько мгновений моя внешность изменилась на реальную внешность врага. Если на моей маске-внешности у Морсуса не было ни ранки, то теперь, на уже перевоплотившемся в себя, одежды тоже оказались загрязнены, но лицо без единого пореза. Лишь по одной ладони стекает кровь. Я смотрел на его сомкнутые в кулаке пальцы, на его перстень, с которого так и не сходило заготовленное заклятие. Я замер на месте, никуда не убегая, ничего не предпринимая. У меня иссякли чувства. У меня исчезло сознание. Я стал ничем. Мне ничего не хотелось. Роковая искра всё не появлялась. Маг улыбался плотно сжатыми губами. Я посмотрел на свою саднившую ладонь. Она была рассечена и измазана в крови. Наверное, оцарапал при последнем падении. Даже не заметил, не почувствовал. - Костя. Вспомни слова Элта. В них может быть ключ. Чтобы спасти себя, избавиться от опасности, ты должен воссоединиться с врагом и найти его слабое место – смысл, видимо, в этом. Только, умоляю, торопись. Ты можешь никогда не выбраться. Голос Улло дрожал. Он хотел верить, что инициированный, там, в Сознании, слышит его. Милиан осознавал поистине страшный исход, всю трагедию, в которой оказался его ученик. Тот явно предугадал какие-то последствия, но тогда, считанные минуты назад, не до конца понимал весь ужас, что его ждет. Враг знает о правиле Сознания, он сам создавал его. А Элт чувствовал. Морсус хочет убить Константина, чтобы завладеть его телом, и не дает ему убить себя, чтобы не быть стертым. И только жалкие минуты, сущее ничто по сравнению с вечностью, отведены на решение задачи: кому жить, а кому умереть. Когда минуты истекут, обоих уже не вернешь: инициированный, его разум и чувства, исчезн е т, а Морсус останется заперт в его теле, если не сгорит, не принятый телом донора. Инициированный еще лежал на земле и дрожал. Его глаза вновь открыты. Теперь обе радужки подернуты ядовитой зеленью. Милиан стоял на коленях и почти отечески держал своего ученика за плечи. Он считал секунды. - …Чтобы спасти… воссоединиться… – вновь прозвучали в голове слова Улло. Ух, дед, да я знаю! Но не до тебя сейчас, старик, не до тебя… Жаль, не представляю, как передать тебе мои мысли и пожелания, чтобы ты их услышал. Я хотел бы придумать, как это сделать, правда, но ситуация сбивает с ног и выбивает весь дух в буквальном смысле. Как не хочется расставаться с жизнью в одиночестве, не пойми где, не зная, достанут ли тебя отсюда. Поганое Сознание. Засасывает разум, питается им, вытягивает энергию, пьет кровь невинных жертв… Стоп. Идея. Конечно, бредовая, и если я ее проверну и ничего не выйдет, и будет понятно, что вся попытка была заранее обречена на провал, тем не менее, я хотя бы что-то сделал, попытался совершить рывок к свободе. Не буду медлить. Не буду обдумывать. Действую. Эх, была не была. Морсус уже так близко. Каких-то метров десять. Он до сих пор не поразил магией. Я люблю жизнь. Буду любить всегда. За меня ее продолжат любить мои дочки. Миг. Искра. Мимо. Оступился. Вспышка. Теперь моя. Опять его. Ожгло ухо. Последний метр. Его перстень. Моя рука. Мы сцепились единой массой и перевернулись на земле. Голова вновь закружилась. Но надо успеть совершить задуманное до тех пор, как мой разум уйдет в никуда. Морсус во много раз сильнее. Я слаб. Сейчас секунда всё может решить раз и навсегда. Его рука с перстнем, оцарапанная, потянулась ко мне. Я увидел движение и перехватил ее, с силой надавив на окровавленную ладонь своей раненой, сжав руку так крепко, насколько мог. В этот же миг почувствовал, как перстень на пальце треснул и раскололся. Морсус, крик которого оборвался на высокой ноте, исчез, а меня будто вывернули изнутри и растянули, снова вернув в прежнее состояние. Я не понимал, где я, что и почему. Сознание еще теплилось где-то глубоко внутри, я отдавал в этом отчет, поскольку, даже ничего толком не соображая от нахлынувшего шока, слышал треск магических боевых всполохов и чей-то голос. Не разбирал и не понимал ничего. Вот только тот, кто тряс меня за плечи, развернул на спину, благодаря чему весь мой искрошенный изнутри организм взвыл. Я увидел рваные низкие облака. А потом Милиана. Значит, я всё-таки вернулся из Сознания. Не совсем, правда, целым, но вроде еще живым. Напуганный, Милиан открывал рот, произносил звуки, наверное, слова, но я не понимал их, словно резко стал страдать агнозией. Я увидел его. Темного чародея, с которым только что боролся. Он стоял за спиной Улло, немного в отдалении. Но был точно призрак, полупрозрачный, весь в огненном свечении. Он надвигался на нас, поднимая дрожащую руку с перстнем. Почему он не мертв… Я хотел предупредить Милиана об опасности. Но не мог произнести ни слова, ни произвести какого-либо четкого движения. Лишь испуганно смотрел за спину своему Проводнику. Морсус остановился, направив перстень в спину Улло, но вперив взор в меня. Он стал почти совершенно прозрачным, его очертания объяты тлеющими язычками пламени. Видимо, он терял связь с реальностью, умирал постепенно, но перед тем как окончательно покинуть этот мир, хотел убить небезразличного мне здесь, среди волшебников, человека. Не только Морсус двигался медленнее – свет его перстня, готовый пронзить Улло заклинанием, еле появлялся в камне. - Милиан… – едва слышно прохрипел я за секунду до вспышки, глядя в лицо врагу. Улло обернулся с вытянутой палочкой и навешанным на нее отражающим заклятием. В один момент с артефактов обоих волшебников сорвались огни. Одна молния полетела в призрак Морсуса. Вторая в меня. Будто ожгло лицо. Казалось, проткнули тысячами мелких и острых как бритвенные лезвия осколков стекла, которые расплавились и впитались в кожу. Я не знаю, что это было за заклинание. Но после него мне стало еще хуже. - Ми… лиан… Я дернул рукой на земле в сторону Улло. Хотел поблагодарить за терпение, что он испытывал, обучая меня и защищая; что он ни разу во мне не сомневался. Хотел сказать, чтобы он передал мое последнее прости дочкам, супруге, сестре, родителям. Но не мог. Язык больше не поворачивается. Голова тяжелая. Земля уходит из-под меня – я не чувствую ничего. Последнее мгновение перед тьмой было блеклым, смазанным, словно кем-то выдуманным. Я еще успел поднять на Милиана глаза, но успел увидеть лица – меня накрыло существующее ничто. Он второй раз поразил призрак Морсуса, навсегда смахнув его из реальности. Тлеющие очертания рассыпались в воздухе и погасли. Он, оставшись рядом, звал на помощь магов, которые продолжали атаковать приспешников темного чародея. А мое сознание вертелось где-то в ничём. Казалось бы, ничто – это ноль, его не существует, его нельзя увидеть, нащупать, посчитать, зафиксировать. Но оно есть. Ничто – это когда «есть» отсутствует, освобождая своим исчезновением место под ничего. Это как смысл жизни. Он есть и его одновременно нет. Я тоже жил без осознания смысла. То есть вообще не задумывался об этом смысле. Зачем? Ну есть он у кого-то и пусть есть. У меня было лихое, занятое ребяческой непосредственностью детство, когда не хотелось думать, а хотелось действовать. Когда в юности обучался на музыканта, подумывал, что смысл жизни – в нахождении собой места в ней, поиск себя. Когда родилась старшая дочь – смысл стал, конечно, упираться в детей, в родительском дарении им счастья и любви да и продолжается так до сих пор. Спустя какое-то время после рождения Аришки, когда мы с супругой вывезли ее в коляске на прогулку в парк, я посмотрел вокруг и увидел много радостных, беззаботных, отдыхающих взрослых, ребятишек, пожилых, молодых. И тогда подумал, и думаю до сих пор, что смысл жизни – это слишком высокопарно сказано. Зачем такой до простоты наисерьезнейшей штуке, как жизнь, придавать смысл? Если искать в жизни смысл, она становится бессмысленной. Если гнаться за смыслом, важностью, необходимостью вещи, события, то вокруг больше ничего не замечаешь – вся твоя деятельность будет нацелена лишь на добычу желаемого, зациклена на одной цели достижения. А всё остальное, что рядом, не имеет значения? Даже ярко-красный воздушный шарик, который держит на веревочке улыбающаяся девочка в своих маленьких ручках, на фоне безоблачного пронзительного светлого летнего неба достоин внимания даже самого озабоченного бизнесмена. Ради простых мгновений, любых, что приносят нам спокойствие и умиротворение, ради улыбок дорогих нам, любимых людей, которые попали под чары этой простой секунды обычного счастья, стоит жить. Просто жить. Дышать, бегать, смеяться, есть любимое мороженое, смотреть любимый фильм, отправляться в путешествие… Порой в куче опавших осенних листьев, которые метлой сгреб в одну кучу на край тротуара дворник, нет смысла. Но как много радости они принесут маленькому ребенку, который несмотря на запреты мамы не трогать руками пыльные грязно-золотые парусники, сорвавшиеся с деревьев в сентябре, возьмет их в охапку, подкинет над головой и будет танцевать под вальсирующим листопадом. Нет смысла. Есть жизнь. Глава 14 …А еще тошнота, чувство опустошенности и ощущение, что все твои органы куда-то делись, и вообще ты чудовище Франкенштейна, выполненное из частей тела разных людей. Примерно такое, даже хуже, состояние возникло у меня в первые секунды, когда я очнулся после казавшейся долгой коматозной спячки, и сглотнул, смачивая вязкой слюной сухое горло. Пока настраивал свои сенсоры на принятие сигналов от внешнего мира, подключал мозг, который, правда, разгонялся со скоростью улитки, счастливо осознал, что жив. Это не могло не радовать, удивлять, поражать и страшить одновременно. Как так? Я какой-то особенный пришелец со Стороны? За что меня так хранит Изнанка? Я какой-то сверхультраизбранный? Четыре вопроса подряд перегрузили мозг, и он на недолгое время вылетел словно сетевой переходник, к которому подключили все электронные приборы, что были в квартире. Даже головой помотать нельзя, смахивая поток мыслей, нещадно толкущихся в едва ожившем мозге и лезущих на плечи друг другу – тут же подурнеет. Продолжая навязчиво культивировать безграничные страх и облегчение, оттого что вышел из всей случившейся передряги живым, я еще пару раз сморгнул и посмотрел перед собой, взвешивая поступающую информацию и по окружающей атмосфере пытаясь догадаться, где я. Но место было незнакомым. Какая-то комната. Нежные персиковые, пастельных оттенков стены, погруженные в начинающиеся сумерки, зашторенные окна. Кровать, на которой лежал, оказалась мягкой и просторной, в ней было уютно. Голова покоилась на несколько жесткой подушке. Чувствовалось, что наложили нетугую повязку. Я был укрыт теплым, но почти невесомым одеялом. Кажется, с меня сняли одежду. Не понимая, насколько пострадали руки и ноги, пошевелил ими под одеялом. Но совершив едва слабое движение, тут же скривился от боли. Тело будто нашпиговали не смазанными шарнирами, а стоило шевельнуться, внутренняя проржавевшая конструкция пришла в движение и стала нещадно рвать и тянуть мышцы. И тут справа возникло движение. Я даже испугался и вздрогнул, скосив глаза в сторону. Всё это время в комнате, оказывается, кто-то был. Он точно хамелеон сливался с полутемным углом в стороне от меня: среднего роста мужчина с короткими темными волосами одет в костюм схожих пастельных со стенами комнаты тонов и был неподвижен, потому я его и не заметил. У двери в комнату стоял маленький стол, а за ним и сидел этот ранее не приметный персонаж, который через пару секунд встал со стула и поднял с пола рядом портфель. Не оборачиваясь, он спрятал в портфель тетрадь, в которой писал до этого за столом, и щелкнул замочком, закрывая. После направился к дверям и уходя обернулся. Я всё это время следил за ним, рассуждая, кто это мог быть, и потому встретился с посетителем взглядом, когда он повернул голову. В первое мгновение, как наши взгляды скрестились, мужчина, кажется, ничего не понял и отвернул лицо, но короткий миг спустя словно очнулся от забвения, развернулся ко мне всем корпусом и теперь смотрел во все глаза. Мы оба молчали. Я медленно сглотнул. Незнакомец вернул портфель на пол, подставил стул рядом с кроватью и сел сбоку, всё это время не спускал с меня внимательный и оценивающий взгляд. - Константин? Вы меня ясно видите, слышите? – негромко, но четко спросил он мягким низким голосом. Я закрыл и вновь открыл веки, надеясь, что он верно поймет это как «да». Забоялся говорить, страшась, что мышцы и связки пострадали в попытке Морсуса задушить меня и еще не восстановились. - Сколько искр видите? Незнакомец вынул из наружного кармана светлого пиджака маленький кулон, тряхнул его, и из него вылетели четыре синих пляшущих шарика, которые закружились над ладонью. Я следил за яркими в полутьме комнаты искорками и вновь сглотнул. - Скажите что-нибудь. Не бойтесь. Уже должно зажить. Он был старше меня лет на десять, с квадратным лицом, узким носом и густыми бровями, из-под которых изучающе смотрели светло-карие глаза. Лицо покрывала двухдневная щетина. Я прочистил горло и негромко произнес: «Четыре». - Можно воды... – прошептал я, глядя на незнакомца. Тот замотал головой, махнув кулоном. Танцующие искорки исчезли. Он убрал артефакт в карман. - Вам пока нельзя ничего пить, – произнес мужчина чуть громче, распрямляясь. Он повернул голову к зашторенному окну, затем вновь посмотрел на меня. – Вы пролежали пять суток, почти шесть. Вас вынужденно ввели в искусственный сон. Сейчас вечер, солнце почти село. Простите, не представился. Я ваш врач, Меро. Меня направили волшебники Совета наблюдать за вами. Я так ничего не произносил, лишь неподвижно лежал и смотрел на лекаря, ожидая, что он скажет еще. Хотя кое-какие вопросы уже появились в голове: почему я в каком-то доме, а не в больнице? зачем меня ввели в, грубо говоря, кому? какое великое до меня дело самим элдерам? - Пока вы спали, вам вводили лекарства, над вами колдовали, смягчая боли, лечили, – продолжил Меро, положив руки на колени. – Не хочу вас пугать, но всё же, думаю, стоит сказать – вы обязаны знать, насколько примененная в отношении вас темная магия была жутко сильна и смертоносна. - Я мог не выжить? – произнес я. - Вы должны были умереть, – правдиво ответил врач. По телу пронеслась волна холодной дрожи, к горлу подкатил тугой комок, а сердце забилось чаще. - Я не знаю, по какой причине вы стали счастливчиком: выдержали мощный удар магии опасного колдуна и остались живы. Либо это чудо, либо что-то, что предстоит выяснить. Это, наверно, возможно, но последние дни я занимался лишь тем, что поддерживал и восстанавливал ваше здоровье, спасал вашу жизнь. Надеюсь, вы меня поймете и не сильно осудите, – пытался пошутить Меро. Я скривил губы. Вообще каким-то страшным боякой стал с этой Изнанкой. Конечно! Когда силы зла каждый раз пытаются тебя убить, тут еще не таким параноиком заделаешься, еще не так о здоровье забеспокоишься. - Вы проснулись раньше, чем я думал, – повторил Меро, вставая, и принес портфель, раскрыл его и порылся в поисках чего-то нужного, – поэтому мне придется вновь ввести вас в состояние сна, чтобы быть уверенным, что после настолько продолжительного покоя организм вернется в должную норму. Сейчас он еще слаб, вы это и сами чувствуете. – Врач поставил портфель под стул, оставив в руках один пузырек. – Стоит полежать еще хотя бы день, чтобы ваше тело слушалось вас, а не как сейчас. Я лишь примерно представляю, что вы испытываете. Меро потянул за крышку пузырька, под которой оказалась одноразовая игла-шприц, и набрал пару миллиграммов лекарства.