Милиан, пропустив вперед Венди и Кани, вошел в прихожую озабоченный, глубоко погруженный в себя, как и всю последнюю неделю. Потому первые секунды он даже не услышал музыки, доносившейся из-за закрытой двери в комнату, занятый собственными внутренними переживаниями. Но мелодии сразу услышала Венди и, обернувшись на Улло и няню, осторожно и быстро позвала их: - Дедуль, Кани! Те увидели ее настороженность и спустя миг тоже услышали музыку. Милиан молниеносно выхватил палочку, отводя Венди за свою спину. Девочка обхватила его за локоть и выглядывала, таращась в сторону комнаты Кани, где, как она знала, спал Константин. Женщина стояла рядом с Венди и держала ее за плечи. - Останьтесь, – шепнул им Милиан и шагнул вперед. Девочка одернула его, заявив громким шепотом: - Я пойду с тобой! - Нет, юная леди. Ты побудешь здесь. – Милиан развернулся, схватил внучку за руку, другой рукой, сжимающей палочку, раскрыл створки шкафа и запихнул туда Венди, посадив ее между верхней одеждой. - Будь здесь, охраняй ее, – бросил он Кани. Та молча и решительно кивнула, на всякий случай заряжая заклятием свой кулон. Только Улло хотел вновь ступить в сторону комнаты, как из шкафа послышался приглушенный голос Венди с нотками изумления: - А его одежды нет, Константина! Кани раскрыла створки и вместе с Венди и Милианом удостоверилась, что вещей действительно нет. Не давая внучке опомниться, Улло вновь закрыл шкаф и стремительно приблизился к комнате. Не медля ни секунды, готовый встретиться с чем угодно, он распахнул дверь и выставил палочку на изготовку. Но тут же облегченно вздохнул и опустил руку. Сердце успокоилось. Он смотрел на своего ученика с чувством облегчения, осознания, что, возможно, самое опасное уже позади. Тот спал, завернувшись в одеяло, положив руки под подушку. На стуле напротив покоились его вещи, а у кровати стояла обувь. Волшебная палочка лежала на одежде. Играла музыкальная композиция из спрятанного на подоконнике приемника, скрытого шторой. Улло неслышно прошел в комнату, закрыл за собой дверь и, взмахнув своей палочкой, мягко остановил музыку. Обхватив руками спинку стула, он всматривался в спящего. Только сейчас Милиан заметил, что на лице нет щетины. Значит, мало того, что Константин проснулся, заколдовав приемник, так еще вставал с кровати, брился и нашел свои вещи. Как давно он поднимался, сколько времени бодрствовал, что еще делал в доме? Не так важно. Главное, ему явно было лучше, раз самостоятельно передвигался. Ладно, пусть поспит еще. Через пару часов в очередной раз придет Меро. Надо сказать ему, что Константин очнулся, но когда был один. И лучше не будить его. Пусть отдыхает. И так слишком много выпало на его долю. Он многое перенес – и остался жив. Видимо, инициированный спал крепко, раз не почувствовал присутствия кого-то в комнате. Милиан еще раз осмотрел ученика, тихо вышел, закрыл дверь и вернулся в прихожую, разрешая Кани выпустить Венди, которая всё время заточения среди одежды няни барабанила кулаками по створкам и требовала, чтобы ее выпустили. - Деда, что с ним? – девочка тут же прижалась к Милиану, вопросительно и взволнованно заглядывая в лицо. Такой же вопрос читался в глазах женщины. - Всё хорошо. Спит твой Константин. И ему явно лучше. – Улло потрепал внучку по плечам и посмотрел на Кани. Внезапно Венди вырвалась из объятий деда и побежала к комнате, где спал инициированный. Милиан сообразил мгновенно и выстрелил из палочки в дверную ручку заклинанием. Опоздавшая на секунду девочка дергала обеими ладошками запечатанную намертво дверь, старательно, изо всех сил поворачивая ручку в разные стороны, краснея от натуги. - Венди, не надо, – вздохнула Кани, быстро подошла к девочке и увела ее от двери. – Ты можешь его разбудить. Дай ему поспать. Ты с ним еще увидишься. Когда ему станет лучше, а не когда ты захочешь, вы обязательно увидитесь. Девочка перевела полный надежды взгляд на дверь комнаты. На ее личике ярко играли сменяющие друг друга эмоции: читались отчаянное желание увидеть Константина, глубокая печаль, что нельзя сделать это сейчас, и неприятие ожидания, что еще не пойми сколько надо надеяться на восстановление Константином сил. Ей не терпится увидеть его – но она всё понимала, однако не могла уместить на одной чаше весов такие противоположные, зависимые события. Лицо девочки с каждой секундой становилось всё растеряннее, так что Кани притянула ее к себе и обняла. - Пойдемте ужинать. Скоро подойдет Меро. Он поставит нашего друга на ноги, – улыбнулась Кани. Девочка промолчала. Все трое прошли на кухню и увидели на столе кружку с двумя заварочными пакетиками и блюдо с овощным пюре, рядом с которым на салфетке лежала ложка, и поняли, что просыпавшийся Константин решил еще и перекусить. Организовав скромный, но сытный ужин, Кани оставила порцию для Меро. Оставшееся время до прихода врача Венди, которая должна была заниматься, сидела за кухонным столом перед разложенными учебниками и пособиями и, оглядываясь через плечо, пожирала глазами дверь комнаты Кани, где находился ученик ее дедушки. Улло, видя настроение внучки, качал головой. Она машинально кивала на его предложение сменить деятельность, раз к учебе сейчас не лежит душа: почитать иную литературу, заняться вышивкой или лепкой – и ничего из этого не делала. В конце концов незадолго до прихода Меро Кани уговорила Венди всерьез заняться уроками и даже села заниматься вместе с ней, помогая с выполнением заданий. Вскоре пришел Меро, и Венди подлетела к двери быстрее деда, встречая врача восклицанием, что Константин проснулся. - В самом деле? – удивленно-радостный Меро, услышав новость, быстрее расстегивал плащ. - Не торопись так. Он просыпался днем, нас не было дома, и опять заснул. Пару часов назад, как мы пришли, он снова спал. Я был у него: заподозрил, будто случилось что-то неладное. Но всё было спокойно, – сказал Милиан, глядя на раздевающегося врача. Девочка крутилась рядом в нетерпении и большой надежде, что ей удастся проскользнуть в комнату вслед за Меро. - Вам неизвестно, он что-то делал? – спросил лекарь перед тем, как удалиться умыть руки. - Попил чай. Кажется, немного поел пюре. Зашторил окна. Побрился. Перенес свои вещи из шкафа в комнату. И наколдовал музыку, под которую уснул, – отчитался Милиан. - Это уже много, – хмыкнул лекарь, проходя в ванную. Милиан, указав Кани взглядом, чтобы она отвела Венди в сторону, прошел вслед за Меро и, закрыв дверь, тихо прошептал, доверительно наклонившись к врачу: - Скажи честно. Прошу тебя. Ты можешь мне доверять. Эта магия, которая в последний момент его поразила… Ты узнал, что это? Меро отрицательно качнул головой. - Я бы не хотел даже предполагать, потому что боюсь ошибиться даже в самой малости. Но лучшее, что можно сделать, это подождать, когда Константин встанет на ноги и… и использовать на нем заклятие «рена́». - Но для инициированных это тяжело... – в замешательстве прошептал Милиан. Он несколько раз видел этот процесс: с подвергнутых такому сложному и далеко не приятному заклятию слоями снимали магию, которая применялась в их отношении. Заклинания болезненно, словно вторая кожа, сдирались эфирной оболочкой и «оживали», раскрывая тайну своей природы. - Хотелось бы развеять мои предположения в пух и прах, но, честно говоря, я в последнее время думаю над тем, что это, последнее заклятие Морсуса, из разряда трансферных, – произнес лекарь с тревогой на лице и посмотрел на Милиана, вытирая полотенцем руки. - То есть… он что-то… передал ему? – изумленно охнул Улло. Последовал неуверенный краткий кивок. – Подожди, почему, на каком основании ты так решил? - Его раны затянулись слишком быстро, даже с учетом вводимых ему лекарств. Значит, у него высокий уровень регенерации. Откуда у землянина такая способность? – Лекарь понизил голос. – У жителей его планеты такого никогда не наблюдалось. Он ее явно приобрел. Когда он смог, при каких обстоятельствах? Думаю, ответ очевиден: из-за магии Морсуса. Вот только зачем он так сделал – умирая, поделился своей способностью с врагом, причем не из мира волшебников... Константина в любом случае стоит обследовать, Милиан. Только пока никому об этом ни слова. Даже самому инициированному. Я рассказал только тебе, более ни одной живой душе. Даже советникам, даже элдерам. Даже Элту мысли не озвучивал. Но откладывать надолго это всё равно нельзя. Обойдя задумчивого Улло, врач вышел из ванной и встретился взглядом с Венди, сидевшей на диванчике рядом с Кани. - Давай так, – вздохнул Меро, обращаясь к девочке. – Я пойду к нему, и если он очнулся, приглашу тебя, обещаю. Девочка почему-то безрадостно кивнула. - Константин ведь не умрет? – вдруг тихо спросила Венди. Ее вопрос услышал Милиан, выходя из ванной вслед за Меро. – Что за магия, сразившая его? Она сильнее его, он с ней справится? Кани грустно смотрела на Милиана. Тот подсел рядом с внучкой и взял в руки ее ладони, доверительно заглядывая в лицо. - Это и предстоит выяснить, – ответил за Милиана Меро. – Пока не ясно, насколько она опасно токсична. Но надо быстрее разрешить вопрос, чтобы Константину не стало хуже, чтобы помочь ему как можно раньше справляться со сложностями и трудностями, которые могут возникнуть, если магия начнет творить нечто и поставит его жизнь и здоровье под угрозу. - Мы будем вместе с ним. Будем рядом. Помогать справляться. Всё будет хорошо, – утешительно произнес Улло, желая сам поверить в искренность своих слов. Он не хотел подавать вид, что так же сильно, как и Венди, беспокоится об инициированном маге, своем ученике. Глава 16 Я сидел в зале какого-то концертного холла и, видимо, ожидал начала сценического действия, как и другие бывшие здесь зрители. Был один – без сопровождения, по крайней мере, когда оглядывался по сторонам, среди гостей вечера не увидел кого-либо из родных или друзей. Свет погас, шорохи затихли, на сцену вышли инструменталисты духового оркестра и расселись по своим местам. Вслед за ними вышла дама и сообщила, что дирижер оркестра заболел и нужна срочная замена, чтобы концерт состоялся. Тут все зрители разом посмотрели на меня. Я оглядел себя, удивившись, что каким-то невероятным образом оказался в темном фраке, в котором выхожу на спектакли, и под аплодисменты вышел на сцену, нисколечко не изумившись, что стал внезапным маэстро на вечер. Мне вручили длинный стержень шариковой ручки, который почему-то служил дирижерской палочкой, и я взмахнул им, откуда-то зная, что́ надо вести, какое произведение играть. В следующий момент задний сценический занавес обвалился на пол и моему взору открылась страшная картина: зал и сцена находились прямо на краю брызжущей, раскаленной магической осязаемой массы, будто лавы, изнаночной Жилы. Она словно река тянулась в обе стороны и не было ей ни конца, ни края. От нее исходил жар. Все зрители повскакивали со своих мест и разбежались, а музыканты зачем-то утопили инструменты в Жиле, также ретировавшись. Я стоял на опустевшей сцене, смотрел на Жилу и ничего не предпринимал. Вдруг она стала разливаться, расширять русло. Жила закипела, заклокотала, в ней поднялся какой-то пузырь, который, я боялся, лопнет и обольет меня магией словно кипятком, ошпарит, погубит. Но пузырь быстро оформился в человеческий силуэт – и вскоре из Жилы, сотканный ею же, мне навстречу шагнул Морсус. Я попятился и хотел бежать. Но темный маг протянул ко мне свои руки, которые невероятным образом эластично вытянулись, и пронзил меня ими насквозь. Я не успел ничего понять, лишь сдавленно вскрикнул. Затем последовал сильный толчок: Морсус резко наклонился своим корпусом вперед, словно наваливался на меня. Вместе с ним в этот же момент я повторил его движение. Через секунду он высвободил из меня свои руки. Они вновь были естественной длины. На мне не осталось никаких следов. И тут пол подо мной буквально просел и исчез. Я падал. Сверху на меня летела расплавленная Жила – всё, что осталось от Морсуса. Наверное, я так и не долетел. Потому что проснулся, распахнув глаза, вздрогнул, слишком резко вдохнув полной грудью. А спустя мгновение дернулся повторно, увидев над собой два склоненных силуэта. Не сразу распознал лица знакомых магов. За окном стояла ночь или довольно поздний вечер. Под потолком витал огонек, неярким лунным сиянием озаряя погруженную во тьму комнату. Постель подо мной сбита и скомкана. Одеяло съехало в сторону. Меро одной рукой держал меня за запястье, прижав к нему холодный кулон, а второй смачивал мой лоб влажным полотенцем. Рядом стоял Милиан и тревожно вглядывался мне в лицо. Пытаясь унять бьющееся в груди и ухающее в ушах сердце, я глубоко задышал, пытаясь отпустить мысли о странном, непонятном, неясном, неприятном сновидении. Оно что-то предрекает, объясняет, или это обычный кошмар? Я молча переводил взгляд с Меро на Милиана, а те в свою очередь внимательно изучали меня. - Ты весь взмок. Тебя лихорадило. Снился кошмар? – спросил Улло. Я чувствовал, что майка на спине, подушка и наволочка подо мной горячие и влажные. Тело, казалось, горело, точно в летнюю жару и духоту. К шее прилипли намокшие волосы. Я слизнул языком капли пота с верхней губы. - Уже лучше, – произнес я, поднял руку, требовательным движением выдрал полотенце из ладони лекаря и лежа обтер им лицо, шею и плечи. - Как себя чувствуешь? – услышал я Милиана. В его тоне я разобрал нотки заботы и опасения. - Как только может чувствовать себя человек, бывший на грани жизни и смерти, – выдохнул я в полотенце, прижав его к лицу и выдавливая холодную влагу. Опустил руку с полотенцем вдоль тела на кровать и, еще не до конца пробудившись от кошмара, посмотрел на Улло и Меро. Лекарь убрал кулон в нагрудный карман, забрал полотенце и смочил его в тазу рядом на стуле. Милиан явно хотел что-то сказать, но не знал, как и что произнести: отблагодарить, извиниться, сообщить нейтральное, рассказать, чем закончилась схватка. Решился – выбрал последнее. - Морсус побежден. Теперь окончательно и навсегда. Его перстень уничтожен. Я закрыл и вновь открыл веки, показывая, что услышал и воспринял информацию. Немного поморщился, опираясь на до сих пор саднившую от раны ладонь, и медленно сел. - Как Венди? – произнес я, повернув лицо к Милиану и подтягивая на себе одеяло. Проводник некоторое время изучающе смотрел на меня. - В порядке. Всё хорошо. Она очень хотела увидеть тебя все эти дни. Хорошо, что не давали ей этой возможности, тут же подумалось. - Всё, что ты сделал… благодаря тебе… там… Ты вовсе не обязан был... – сумбурно заговорил Улло. Милиан заметно волновался. Обычно он так ясно выражается, что слушать хочется как отца родного, а посмотрит порой, словно в это время курок на пистолете взводит и в тебя целится. Так, выходит, чтобы пробить его на сантименты, мне нужно делать вид, что умираю, а потом выживать? Ну так себе способ, конечно, до добра однажды не доведет. Да и вообще. Внес он этими словами нотку грусти, опять бередит воспоминания, такие тяжелые и тягостные для меня. - Это был мой выбор, – отрезав, глухо выдавил я, отворачиваясь, не желая продолжать разговор дальше по этой линии.