— Как? — Под кожу вживляется чип, блокирующий позывы подобного рода. — Он не влияет на естественные ощущения? — Нет. Я объясню: видите ли, специфические нейроны — детекторы способны избирательно реагировать на совершенно определенные признаки среды, например только на определенную высоту звука. Волны, испускаемые «зараженным», довольно своеобразны. Их не спутаешь с чем-то иным. — Хорошо, для меня вполне достаточно. — И у меня и у брата, я лично сделал это с ним, есть этот чип, — Анатолий улыбнулся. — Мы защищены от вас, Антон Владимирович. — Нет, — Домов улыбнулся в ответ. — Вы защищены от самих себя… Соколовы лишь недоуменно переглянулись. — Что с тобой, а, маньяк-любитель? — спросит Тоша у паренька. — Ты тоже не спешишь вытворить что-нибудь этакое. — У меня тоже, и у отца… Подарок из института после одного дядиного приступа воспоминаний о родстве. — Ясно. Это, в сущности, неплохо. Мне не нужны компаньоны, не способные взять себя в руки. — Что же у вас за проявление-то такое? — поинтересовался Николай. — Скажем так, не будь ваш брат так предусмотрителен, вы бы сейчас наслаждались своим главным пороком или слабостью. — Вы влияете на подсознание, — Анатолий задумался. — Волны воздействуют на лимбическую систему. Видимо, на миндалевидное тело, возможно, на гипоталамус… Как у вас со сном? — Со сном? — удивился Домов. — Вообще-то не очень… Стоит закрыть глаза и мой разум начинает надо мной издеваться. — Кошмары? — Изматывающие, нереальные, — кивнул Тоша. — Я просто предположил, но, судя по всему, верно, — сказал Анатолий. — Помните, я говорил, что сила высасывает из вас жизнь? Все как раз связано с этим геном. Дело в том, что «сила», будем так это называть, воздействует не только на окружающих, но и на вас. Так что ваша собственная лимбическая система тоже расстроена, причем непоправимо. Это могло сказаться на вашем аппетите, но так как я лично видел, как вы премило поглощаете булочки, то это предположение сразу можно исключить. С эмоциями у вас напряженка, видно сразу, но не до аномалий. С памятью вроде тоже нет проблем… — Вообще-то, проблемы и с тем и с другим. Совершенно не помню, что было со мной до четырнадцати, а что такое страх или паника, не знаю вовсе… — Правда? — Анатолий покачал головой. — Странный вы субъект, Антон Владимирович! И какая ужасная сила — вызывать из нутра окружающих самое неконтролируемое! Ужасно нечестная и изощренная! — Я вообще ужасный, — Тоша встал. — И Григорьев сегодня об этом узнает… КОГДА МОИ ГЛАЗА УВИДЕЛИ КИРИ… В воздухе витало предзнаменование бури. Наконец-то жара спала, и поднявшийся ветер разогнал марево, рожденное раскаленными на солнце бетонными зданиями, уродующими матушку-землю своими безликими и монотонно-серыми телами. Ночная пелена окутала все вокруг и по-южному непроглядная темень захватила собой этот город. В тишине опустевших улиц иногда раздавались еще пока далекие раскаты грома. Тоша стоял напротив института, глядя, как одно за другим гаснут окна, и здание погружается в сон. Рядом с ним сидел на качелях Евгений, сгорбленный и поникший, — совсем не тот энтузиаст, что молил о том, чтобы его взяли с собой. Видимо, близость к цели пугала его не только тем страхом, что вызван опасностью, но еще и тем, что появлялся, когда будущее становилось настоящим, а вот настоящее опять в будущее уже не превращалось… Он и правда боялся исполнения сегодняшней миссии, ибо уничтожение института было последним этапом в их с отцом планах, и оно маячило где-то очень далеко. Оттого и не страшно было думать о том, что они станут делать, когда этот этап будет выполнен. Но теперь, когда он вот-вот должен был свершиться, нельзя было не задаться этим извечным вопросом: «А что дальше?» Но вот ответа на него человек, чьей жизнью была лишь месть и больше ничего, не знал… Домов думал о том, как ему хочется поскорее оказаться на диване. О том, как очутился здесь, и о том, стоит ли игра свеч. И когда он вспоминал мягкость вишневой обивки, ему казалось, что нет, но если в памяти всплывала та скромная улыбка, принадлежавшая ей, он был уверен в обратном. — Давно ты за мной следил? — спросил Антон, отрывая взвинченного Женю от его панических мыслей, желая хоть как-то убить время. — А… что? — тот, разумеется, не сразу понял смысл обращенных к нему слов. — Будешь много думать, только еще больше разнервничаешься. — И что, мне теперь расслабиться и просто ждать? — Именно. — Я так не сумею. — Не удивлен. Так давно ты уже за мной следишь? — Несколько недель. Окончательно отец напал на твой след после того убийства в «Транс-Корес», но мы и раньше уже знали, что в городе есть один из проклятых. — Один из проклятых! — фыркнул Домов. — Что за унизительная кличка, я же сын Бога! Евгений поглядел на Домова осуждающе. С этим утверждением он явно не был согласен. И все же он боялся своего собеседника и поэтому попытался объясниться. — Отец говорил, вы прокляты, что дар, которым вы обладаете проклят. Что ваша жизнь неестественна и… — Проклята, я понял, — Антон улыбнулся. — Я пошутил, успокойся. Мне все равно, как вы нас называете. Так это ты тогда был? Я уверен, что видел именно твой взгляд. В моем дворе, незадолго до отъезда. — Да… — отчего-то растерялся Женя. — Ясно. И чего тебе было нужно? Рассчитывал убить меня при случае? — Я… я следил за тобой, чтобы знать… мне нужно было составить твое расписание, понять привычки… — Ах, то есть вы все-таки не совсем дурачки! — улыбнулся Тоша. — Искали подходящий момент. А чего тогда сегодня на меня кинулся? Или решил, что момент уже настал? — Я отправился за тобой, потому что мы подумали, что это очередное задание, что ты едешь убивать. Мы не могли тебе этого позволить. Отец хотел ехать сам, но у него опять обострение, поэтому поехал я. И ты сидел такой отрешенный, вот я и… — И подумал, что самое время со мной покончить? — Ну да… — Глупец. Оттого ты еще никого и не убил. Слишком торопишься с выводами. Отрешенный не значит рассеянный. И горячишься, весь на эмоциях, а должен быть спокоен и тверд. Я твой безумный взгляд сразу же почувствовал. — Ну извини, что я не такой же, как ты! — вспылил Женя. — Не бездушный монстр! — Не такой? — переспросил Домов, безмерно довольный. — Нет, — пробурчал Евгений, отвернувшись. — То есть ты не бегал за мной, планомерно и упорно составляя план того, как со мной покончить? Не готовился привести в исполнение тот приговор, что сам же объявил? — Ты все извращаешь! — еще больше насупился парень. — Да ну… Тоша не стал продолжать. Эта маленькая игра, так расстроившая собеседника, повеселила его, но уже начала надоедать. И он замолчал, слушая так любимую им тишину. Евгений же и вовсе не желал участвовать в этом диалоге, так как он лишь усугублял его тщетную борьбу с идеями, что поселил в его голову этот субъект, находившийся рядом, которые совершенно конфликтовали с теми, что взрастил в нем его отец, личность, которую он всегда не просто уважал, а боготворил. Антон без труда выждал до оговоренного часа, пропялившись все это время в грозовое темное небо, и окликнул своего товарища, совершенно погрязшего в нерадостных и тяжких размышлениях. Женя послушно последовал за ним, но без воодушевленной готовности, как тот, кто уже не был хозяином своей судьбы, доверив ее в руки других, чужих ему людей. Скрываться не было нужды. Тоша не боялся того, что охранники могли ему воспрепятствовать. Он и ночи-то дожидался только для того, чтобы не вовлекать лишних людей в разборки, а вовсе не оттого, что боялся быть кем-то замеченным. Они смело преступили порог главного входа. Пропуск Соколова все еще работал, а вахтер, вышедший посмотреть на незнакомых посетителей, был быстро отключен… Один поворот направо, лифт, пятый этаж, снова приложить пропуск, два охранника — три удара, замок, названный Анатолием код, пропуск опять… Привет, отдел ОГА. — Они здесь? — спросил Женя, оглядывая затемненный полукруглый холл с множеством дверей. — Дети семи судей? — Да. И не только они… — Что будем делать? — Ты отправишься туда, — Тоша махнул направо, где череда табличек указывала: «Лаборатория № 1», «№ 2», «№ 3», «Реанимация» и т. п. — Поищешь что-нибудь достойное внимания. — Что? — Откуда я знаю? Результаты исследований, записи ученых… — А ты? Лицо Антона словно ощетинилось.