VII «Джип», подобно лодке на волнах, прыгал на ухабах горной дороги. Сидя рядом с водителем, Расул Фархад поминал всех своих врагов, левой рукой держась за переднюю панель, а правой поддерживая автомат, лежащий на коленях. Узкая приграничная дорога змеей вилась вдоль склонов гор. Появилась она недавно, изрытая канавами от гусеничных траков и мощных колес грузовиков, была почти непригодна для легкового транспорта. Разве только джипы могли прыгать на этой полосе препятствий. Каждый раз как головная машина выскакивала из-за поворота, Фархад оглядывался и считал машины своей охраны. Три грузовых «ЗИЛа» и еще три полугрузовых «Тойоты» с безоткатным орудием и двумя минометами. Все. Расул носил национальную одежду. От скромных сельских тружеников его отличали подсумки с боеприпасами, огромный американский «кольт» в кобуре на поясе, «Калашников» с откидным прикладом да кривой йеменский кинжал. Крепко сбитый детина был правой рукой «непримиримого» полевого командира Мухамеддина. Он, как и его лидер, поклялся до самой смерти мстить русским — шурави. Выросший в семье богатого землевладельца-помещика, Расул Фархад получил хорошее образование в Лондоне. По окончании Оксфорда в начале восьмидесятых поддался пропаганде повстанцев и увещеванию отца и старших братьев, которые воевали в отряде Мухамеддина, и тоже решил воевать под зеленым знаменем ислама. Полгода в тренировочном лагере в Пакистане, а затем с караваном возвратился на родину. Отец был главным советником Мухамеддина, старший братХалах командовал артиллерией мятежного полковника, представляющей собой дюжину легких минометов и пусковых установок для реактивных снарядов. Средний брат—гигант Мансур —был личным телохранителем и палачом, именно он приводил все приговоры в исполнение. Отрубал головы неверным и предателям. Война для Расула запомнилась длинными изнурительными переходами, минированием дорог и бомбежками советской авиации. За пять лет войны Расул прошел путь от простого бойца — носильщика противотанковых мин до командира диверсионного отряда. К этой войне он относился спокойно, как к обычной работе, убийство русских и гибель его людей Фархад относил лишь к особенностям этой работы. Когда же русские решили убраться из Афганистана, многие полевые командиры согласились их выпустить без боя. Один из немногих, кто не собирался делать это и сидеть сложа руки, был полковник Мухамеддин. Он собрал все свои силы и перекрыл дорогу к советской границе, укрыв боевиков в горных пещерах так, чтобы дорога была под перекрестным огнем. Русская колонна плотно завязла в бою с повстанцами, одно время Расулу казалось: еще немного — и всем шурави конец. Но иллюзия длилась не долго: как только были засечены все огневые точки моджахедов, на них тут же обрушился шквал огня. По входам в пещеры ударили советские огнеметчики. Подобно огненным смерчам, воспламененные струи сгущенного бензина и напалма врывались в подземные галереи и пожирали все на своем пути. Фархаду еще при жизни довелось увидеть ад, это когда жутким фейерверком начали взрываться боеприпасы, когда горная порода раскаляется до рубиновой красноты и повсюду мечутся люди-факелы, оглашая штольни нечеловеческим душераздирающим криком. Отец и Сапах заживо сгорели в одной пещере, средний брат Мансур тоже выполнил свой долг до конца, встав на пути огненного вихря, прикрыв своим большим телом своего повелителя — полковника Мухамеддина. Расулу повезло больше, он лишь сильно обгорел. В бессознательном состоянии его выносили из пещеры, в тот момент над дорогой «висели» советские вертолеты и почти в упор расстреливали из крупнокалиберных пулеметов всех, кто выбирался наружу. Ему и тогда повезло. Через неделю в Карачи, в госпитале Красного Креста, французский хирург совершил чудо, спас жизнь наполовину обожженного и начавшего заживо гнить молодого человека. Французский врач не только спас жизнь Расулу Фархаду, он вернул ему прежние функции, афганец ходил, почти не хромая, левая рука действовала так же, как и до ранения. Уцелевший чудом левый глаз видел так же зорко. Полковник Мухамеддин оплатил пересадку кожи Расулу на пораженные участки. Год после ранения афганец восстанавливал силы, занимаясь спортом и заодно обучаясь в пакистанском тренировочном лагере. По окончании курса лечения и подготовки Фархад вернулся в Афганистан. Поклявшись пожизненно мстить шурави, Расул стал «правой рукой» Мухамеддина, возглавил отряд «неистовых», самое боевое подразделение его войск. Все в этом отряде не один год воевали, у всех на этой войне погибли родственники. И каждый из бойцов не задумываясь мог отдать свою жизнь, они жили ради мести. Когда в Таджикистане вспыхнула гражданская война, Фархад с небольшой группой своего отряда перешел границу и, прорвавшись в Душанбе, помогал людям Абдулхана. А когда стало ясно, что сейчас повстанцам не победить, Расул со своими людьми захватил дюжину грузовиков, нагрузил их припасами из разграбленных магазинов и складов и под прикрытием боевиков Абдулхана прорвался обратно в Афганистан. Сколько его «неистовые» совместно с боевиками Абдулхана провели боевых операций против таджикских правительственных войск и российских пограничников! И всегда удачно. Не одна старуха-мать или молодица-вдова заплачет в бескрайней далекой России. Вот и сейчас Мухамеддин задумал провести операцию по прорыву границы с одновременным уничтожением нескольких пограничных застав. Все это надо было закончить до наступления зимних холодов. Для такой операции необходимо было много людей, поэтому Расул ехал к Абдулхану на переговоры. Солнце перевалило за полдень, Расул размышлял о будущем разговоре с Абдулханом. Таджик был умным, изворотливым и всегда выяснял все детали совместных операций, стараясь не подставлять своих людей под пулеметы пограничников. Старался, чтобы «грязную» работу выполняли афганцы. Не один раз из-за этого с ним ругался Расул, и только когда все решалось и обговаривалось, Абдулхан брался за выполнение задания, которое всегда выполнял в рамках договора. Он был надежный партнер и союзник. Развалины старинной крепости Фархад увидел издалека, но чем ближе колонна с ««неистовыми» приближалась к руинам, тем сильнее билось сердце афганца в предчувствии беды. — Остановись, —приказал он водителю. Джип замер, а вслед за головной машиной стала вся колонна. Выбравшись из машины, Расул приложил к глазам бинокль. Лагерь таджикской оппозиции казался брошенным, возле палатой никого не было, даже часовых. Ветер гонял пыль, пепел давно потухших костров. Полевая кухня сиротливо стояла посреди лагеря с откинутой крышкой котла. — Махмуд, Ильхом, -- позвал Расул своих телохранителей. В ту же секунду перед ним как из-под земли выросли два гиганта, заросшие до глаз черными волосами. Оба увешанные гранатами, пулеметными лентами, с ручными пулеметами в руках. Глаза обоих боевиков излучали собачью преданность и волчью кровожадную ярость. — Проверить лагерь, — приказал Фархад. — Если какая-то опасность, сразу отходите, не вступая в бой. Если на вас нападут, мы прикроем. — Моджахеды, ничего не ответив, двинулись в сторону крепости. Чем ближе они подходили к развалинам, тем ниже гнулись к земле, держа оружие на изготовку. Через несколько минут они скрылись за крепостной стеной, Фархад подал знак своим подчиненным. Из грузовиков посыпались моджахеды. С опаской поглядывая по сторонам, они нё отходили далеко от машин. Приученные опытом, старались держаться поближе к какому-нибудь укрытию. Из-за громоздких «ЗИЛов» выехали малоразмерные «Тойоты», став шеренгой к крепости. Возле безоткатного орудия начала суетиться прислуга, наводя его на крепость. Прошло еще несколько минут, длинных томительных минут, когда в центр лагеря вышел Ильхом. Сняв с головы чалму, он поднял ее вверх, замахал ею. — Поехали, — садясь в джип, приказал Расул. Колонна двинулась в сторону лагеря, ощетинившись стволами оружия. Несмотря на то, что двое телохранителей стояли, облокотившись на оружие, мертвая тишина лагеря наводила всех присутствующих на мрачные мысли. Что-то здесь не так. Когда джип остановился возле охранников, Фархад выбрался наружу и тихо спросил: — Что случилось? — Они все мертвы, — за двоих ответил Махмуд, — их зарезали как баранов. Никто не сопротивлялся. — Обыскать все, — приказал Расул, — может, кому-то удалось спастись. Я хочу знать, чьих это рук дело. Пусть Фатима осмотрит окрестности. Остальные чтобы сидели в машинах. Ни один след не должен быть затоптан. Один из охранников бросился к машинам сообщить приказ старшего, а другой пошел следом за Расулом, который быстрым шагом направился в сторону подземелья. Ближе к вечеру майор Чечетов, присев на камень, объявил: — Привал полчаса. Астахов, Цыганенко в охранение. Спецназовцы снимали тяжелые рюкзаки и валились на землю. Волин, опустив рюкзак, размял затекшие плечи и, садясь рядом с Чечетовым, мечтательно произнес: — Сейчас бы в сауну. — В сауну, — хмыкнул майор, — тут хотя бы ноги в таз с холодной водой — и то слава богу. А ты — сауна. Многие бойцы, рассевшись, потянулись к своим сухим пайкам, в воздухе повис запах вяленого мяса и хлебных лепешек. Игорь Волин обратил внимание, как бойцы теми же ножами, что несколько часов назад резали людей, сейчас нарезали ломтиками мясо и прямо с этих ножей ели. Сперва он внутренне содрогнулся... Открыв свой ранец, капитан достал завернутый в фольгу кусок вяленого мяса и стал аккуратно его нарезать. Жалко, что Босяга ушел, толковый боец, и как он не хотел идти. А вот Дубинин странный какой-то. Капитан вспомнил высокомерного снайпера. Этакий супермен. И тогда на совещании в штабе таджикских сепаратистов заявил, дескать, «всегда мечтал посмотреть на Кабул через оптический прицел». А как появилась возможность вернуться назад, на границу, так он сразу к Чечетову: «Товарищ майор, разрешите мне сопровождать с Босягой «языка». А Чечетов вроде как и обрадовался, говорит: — Отлично, а то я Ковалева собирался откомандировать. Чечетов объявил подъем. — Проверить амуницию и вперед. Отдыхать будем днем, а сейчас вперед. Надев ранцы и оружие, диверсанты один за другим цепочкой двинулись вниз по склону горы. Сумерки сгущались, и вскоре ночь накрыла плотным темно-фиолетовым покрывалом горы Афганистана... Сложив руки на груди, Расул Фархад стоял в центре лагеря таджикских повстанцев. Некогда это был лагерь, а теперь город теней, город мертвых. Кто-то изрядно постарался, учинив здесь резню, Расул догадывался, чьих это может быть рук дело. Это мог учинить любой из лидеров оппозиции, чтобы получить больше авторитета, а заодно избавиться от более популярного конкурента, каким являлся Абдулхан Юсуф Нурадин. Сейчас Фархад ждал ответа от главного следопыта, он скажет, кто пришел, откуда и куда ушел. Когда следопыт изучил территорию лагеря, а затем ушел в заросли «зеленки», Расул приказал своим людям выносить трупы из палаток и штабелем складывать с подветренной стороны у крепостной стены. — Шайтан, какой шайтан, — услышал причитания одного из своих телохранителей Фархад. — В чем дело, Ильхом? — Не человек здесь был, а шайтан. Воинов убил, а оружие их сломал. Все сломано — и автоматы, и пулеметы, и пушки, все. — А мин нигде не находил? — поинтересовался Фархад, не веря в безопасность «города теней». — Аллах милостив, мин здесь нет. — Ну хоть это отрадно, — буркнул руководитель моджахедов, левой рукой он поскреб щеку, пересаженная кожа всегда начинала зудеть перед большой дракой. А в том, что драка будет большая, Расул не сомневался. Как только он узнает, кто убийца и где его искать. Он его найдет и покарает. Даже если это будет стоить ему самому жизни. Штабель под крепостной стеной все рос и рос. Моджахеды по двое носили мертвецов. И как заметил Фархад, почти у всех были открыты глаза и они остекленевшими зрачками смотрели в бледно-голубую бездну неба. Сперва мертвецов носили с чувством скорби и уважения к покойным, аккуратно укладывали. Но по мере увеличения числа трупов их уже тащили едва ли не волоком и, как следует раскачав, забрасывали на верх штабеля. — Ильхом, — позвал телохранителя Фархад. — Да, хозяин. — Скажи Махмуду, пусть сольет весь бензин с ремонтирующихся машин и обольет трупы. Бензина пусть не жалеет. — Я сейчас же передам, хозяин. Мимо Расула двое молодых моджахедов пронесли труп Мустафы Рахимова. Лицо начальника штаба Абдулхана посинело и было похоже на гипсовую маску. Длинная борода, торчавшая кверху, колыхалась в такт движениям. Рядом со штабелем мертвецов стоял высокий худощавый парень с золотистыми вьющимися волосами. Одет он был как все: чалма, шаровары, халат, из-под которого на груди выглядывала бело-черная тельняшка. Это был русский перебежчик Назар Купчинский. Десять лет назад служил в Афганистане срочную службу. Прослужив год, он перебежал к моджахедам, объявив себя борцом с коммунизмом. Несколько месяцев провел в отряде Ахмада Шаха Масуда, там принял ислам, воевал с советскими войсками как одержимый. Его приметили американцы, забрали в Пакистан, долго готовили из него шпиона, но потом бросили это дело. Из Назара не мог получиться агент ЦРУ, и всему виной был хаш, которым он обкуривался каждый день иногда до беспамятства. После того как его бросили американцы, Назар блуждал по разным отрядам и провинциям, время от времени возвращаясь в Пакистан, где у него была якобы усадьба с особняком и большим гаремом. Затем снова возвращался в Афганистан, чтобы воевать и курить хаш. Вот и сейчас, положив руки на автомат, висевший на груди, Назар дымил огромной самокруткой, зрачки у него были такие остекленевшие, как и у мертвецов, что носили моджахеды. Вынужденная заминка стала раздражать Расула, он уже собирался послать кого-то за проводником. Но тут из-за крепостной стены показалась тонкая черная фигура. По мере приближения этого силуэта яснее становились детали наряда. Самодельные сапоги на армейской каучуковой подошве, широкие черные шаровары, подпоясанные солдатским ремнем с брезентовым подсумком. Поверх шаровар была надета черная безрукавка из грубой кожи. Голову следопыта венчала чалма из черного материала, часть материи, свисавшая с головного убора, прикрывала до глаз лицо следопыта. Командир «неистовых» в который раз с любопытством разглядывал своего проводника. С виду вроде бы и фигура как у тростника, а рюкзак такой же, как у всех, руки тонкие, но жилистые, как корни саксаула. Все: и амуницию, и оружие (Расул взглянул на короткую кривую саблю арабской работы с золотой рукояткой, в потертых ножнах болтающуюся на бедре, громоздкий автомат с деревянным прикладом и подумал: «Сколько раз предлагал заменить «сорок седьмой» на портативный «узи», нет, не хочет») несет сама... Фатиму Расул Фархад знал давно, ее родители погибли от бомб русских вертолетов. Оставшись одна, девушка с пуштунами ушла в Пакистан. Но в чужой стране она прижиться не смогла, снова вернулась в Афганистан, чтобы с оружием в руках бороться с оккупантами. Пытливый молодой ум схватывал сразу все премудрости военного ремесла, а молодое тело быстро привыкало к тяготам и лишениям кочевой партизанской жизни. Через несколько лет Фатима стала настоящим следопытом-проводником. Подобно дикой собаке, она могла без устали целый день бежать по горам, несмотря на тяжелый рюкзак и оружие. Стремительная, как волчица, Фатима не знала жалости ни к советским солдатам, ни к приспешникам Наджибуллы, убивая хладнокровно и никогда об этом не вспоминая. Несколько лет назад отряд кочевавших повстанцев, в котором находилась Фатима, вышел на территорию Пакистана. На отдых повстанцы остановились в большом учебном лагере, где европейцы-наемники готовили недовольных коммунистическим правлением дехкан. Кроме пуштунов-кочевников, был еще отряд повстанцев из афганских узбеков под предводительством кувейтского шейха, которого почему-то называли Синдбадом. Начальник штаба этого отряда был огромный толстый узбек Камиль. Человек-гора, как его называли, носил громоздкую длинноствольную английскую винтовку «бур» с мощным оптическим прицелом. На поясе между подсумков с патронами у него по бокам висели два автоматических пистолета «маузер», а под огромным животом сверкала золотом рукоятка короткой кривой сабли, которую Камиль носил на манер кинжала. Огромная курчавая борода, вечно влажные толстые губы и маленькие поросячьи злые глаза. Вот что запомнила Фатима. Толстый узбек, видя девушку, громко цокал языком, подмигивал ей, а затем очень выразительно чесал свой огромный живот. Фатима, потупившись, убегала, Камиль в ее глазах был большим начальником. Но однажды вечером ей убежать не удалось. Человек-гора, не говоря ни слова, набросился на девушку, оглушил и бесчувственное тело унес в конец стрельбища. Фатима очнулась от пронизывающей боли. Когда девушка открыла глаза, на ней лежал толстый Камиль. Рот узбека оскален, на губах и бороде — пенистая слюна, глаза закрыты, а по лбу на кончик носа стекали струйки пота. И с носа капали на лицо девушки. Фатима задыхалась под тяжестью мужского тела, но продолжала лежать неподвижно. Неожиданно Камиль зарычал, его глаза широко открылись, и он расслабленно повалился на бок. Девушка поднялась, ноги ее плохо слушались, болел низ живота. Поправив одеж-ду, она хотела уйти (рано или поздно это должно было случиться), но тут взгляд девушки упал на разбросанное вокруг узбека оружие. Золотая рукоятка сабли призывно поблес-кивала. Слепая ярость овладела Фатимой, подняв саблю, она занесла ее над головой Камиля и, размахнувшись, изо всей силы опустила кривой клинок на шарообразный живот узбека. Дикий крик поднял на ноги всех обитателей лагеря. Уже через несколько минут на стрельбище собралось множество народу. В центре на небольшой площадке стояла Фатима с окровавленной саблей, а у ее ног сидел на коленях Камиль. Из огромного живота все время вываливались бледно-фиолетовые внутренности, а Камиль своими окровавленными руками пытался всунуть их назад. Когда Фатима сочла, что собралось достаточно народа, она продолжила экзекуцию. Ударом ноги в грудь она повалила узбека на спину, склонившись между его неестественно толстыми ляжками, снова взмахнула саблей. И вновь раздался нечеловеческий крик. Девушка поднялась во весь рост, держа в левой руке над головой то, что в простонародье называется «мужской гордостью». Бросив окровавленный комок к ногам шейха Синдбада, который стоял впереди своего отряда, Фатима снова повернулась к Человеку-горе, медленно занесла над его головой саблю... Девичьей силы не хватило, чтобы напрочь отсечь голову от туловища, но Камиль уже замолчал навсегда. Тишина длилась не больше минуты, а затем заклацали затворы оружия, узбеки хотели отомстить за позорную смерть своего начальника штаба, пуштуны им в этом не мешали. Расправа наступила бы незамедлительно, если бы не вмешался начальник лагеря. Двухметровый седеющий детина, «ландскнехт» из Швеции, ни слова не говоря, левой рукой из-за спины схватил Синдбада за горло, а правой приставил пистолет к его виску. Через несколько минут прибыло несколько колесных броневиков и взвод пакистанских солдат из охраны лагеря. Ослепленные ярким светом фар и прожекторов, испуганные черными зрачками скорострельных пушек, душманы отказались от своей затеи. Фатиму доставили в Исламабад, а через несколько дней наемники переправили девушку в отряд полковника Мухамеддина. Здесь ей не грозила опасность кровной мести узбеков. С тех пор Фатима носила лишь черную одежду и прятала лицо за повязкой чалмы. Сабля с золотой рукоятью была у ее пояса как напоминание... За черную одежду и свирепость в бою девушку прозвали Черная Волчица. И она целиком соответствовала своему прозвищу. В отряд «неистовых» Фатима попала давно, здесь она чувствовала себя равной. Расул Фахад подождал, пока следопыт подойдет к нему вплотную, и тихо спросил: — Что скажешь? — Это шурави, — прозвучал неожиданный ответ. — Что? — Большая группа, пришли с границы. Пытаются изобразить из себя воинов Аллаха, носят разную обувь, но большинство ногу ставят, как шурави в сапогах. По-видимому, они не нашли то, что искали. Несколько человек ушли обратно к границе. Остальные пошли в глубь страны. — Шурави, — медленно произнес Фархад, ему все еще не верилось в удачу. Русские сами сунули голову в пасть тигра, и тигр их сожрет. Похлопав девушку в знак поощрения по плечу, полевой командир повернулся к своему телохранителю. — Махмуд, свяжись по радио со штабом Мухамеддина и скажи полковнику, пусть перекроет границу, несколько русских пташек хотят упорхнуть домой. — Слушаюсь, хозяин, — проговорил Махмуд, направляясь к джипу, где была радиостанция.