Талащицкий то и дело переводил взгляд с одного монитора на другой. Когда штурмовая полоса была пройдена, он задумчиво произнес: — Не пойму, зачем нужны эти манекены. Они ведь не могут оказать сопротивление штурмовику. Не лучше было бы вместо пластмассовых чурбанов поставить «братьев» спецназовцев, они смогли бы показать друг другу пару приемов? — Поединки между «единоутробными братьями» были бы не более чем спектакль. А наша задача довести бойца до рефлекторного применения наработанных приемов. Конкретный удар в конкретную болевую или смертельную точку. Никакого спарринга, мгновенная нейтрализация или вообще уничтожение. — Хорошо, — согласился генерал. — Давайте следующего. Следующий был одет в пустынный камуфляж советского спецназа. Он был выше и стройней предыдущего. Да и двигался побыстрее, за счет этой быстроты боец и потратил на пять мишеней всего семь патронов, отведенных лимитом. Выхватив нож, боец сжал лезвие в правой руке и зигзагом бросился к срубу. На этот раз дверь была заперта, но с треском разлетелась крыша сарая, и оттуда «выглянул» грудной силуэт. Блеснув в свете взрывов, нож вонзился в мишень. Три «рукопашные» мишени были «убиты» еще быстрее, точный удар в шею, переносицу, висок. Третий, как и первый, был одет в натовский камуфляж. Это был уже немолодой мужчина, выше среднего роста, с фигурой атлета и огромными мускулистыми руками, в которых тяжелый автомат издалека казался игрушкой. «Дядька», как его окрестил про себя Талащицкий, двигался не хуже предыдущих бойцов, только прежде, чем выстрелить по мишени, он прятал свое могучее тело за каким-нибудь укрытием. Видимо, сказался опыт боевой молодости — «хочешь выжить, умей прятаться». Все три мишени появлялись из разных точек, и все они были поражены. Хотя в действиях спецназовца отсутствовала красочная показуха с прыжками, кульбитами. Здесь была видна настоящая работа, движения все проходили по кратчайшему пути, рукопашная техника была мощной и примитивной. Сокрушающий удар, в крайнем случае, еще один — добивающий. — Ловко они у тебя прошли полосу, Тимур, — задумчиво произнес генерал. — Так ведь тренируются каждый день. Да и не пацанов желторотых держим в бригаде. — За долгие годы службы в армии у полковника почти полностью исчез кавказский акцент. Он говорил как стопроцентный русак, лишь в тесной дружеской компании мог, дурачась, говорить «Сол, бутилька...». — А может, немного шельмуешь, Тимур? — подначивал полковника Талащицкий. — Так все мишени и поразили твои головорезы, может, кто промахнулся? А командир прикрыл. — Все мишени поражены, — спокойно ответил Гамбаров. —Те, кто промахивался, давно ушли на вольные хлеба. — Как «на вольные хлеба»? — вырвалось у командующего, он на мгновение представил себе одного из «призраков», поселившегося где-то в глуши, в районном городке. За пару недель такой «призрак» истребит все группировки блатных и приблатненных вместе с милицией, службой безопасности, прокуратурой и судом. Кто такого остановит? — «Вольными хлебами» у нас называется откоманди-ровка в инструкторский состав, — с усмешкой объяснил полковник. — Знаете, как говорят — «кто может учиться, учится. А кто не может, идет преподавать». Так и здесь, чего-то не можешь — до свидания. И пошли люди в училища, академии, в учебные центры ОМОНов, СОБРов... Благо по-русски все говорят. — Ясненько, — буркнул Талащицкий, про себя подумав: «Вот же времена пошли. Нет времени даже выяснить, как дела обстоят в элитном подразделении, чем занимаются, куда люди уходят. Ведь живут здесь, как спортсмены на сборах, а почти у всех семьи...» — Надумал, кого старшим поставить? — спросил генерал. — Да, Валеру Бойко, он у меня начштаба бригады. Командующий хорошо знал подполковника Бойко, в восемьдесят втором старший лейтенант служил в спецотряде КГБ «Каскад». Когда в восемьдесят третьем появилась необходимость в создании особой армейской группы, часть «каскадеров» были переведены из КГБ в армию. Бойко сначала был командиром взвода, затем отдельной разведроты и, наконец, особой группы. В восемьдесят пятом году его особая разведгруппа была задействована в операции «Скачок», задачей которой было освобождение советских и афганских военнопленных с территории Пакистана. В крепости Бадабера находился большой учебный центр душманов, там же был арсенал и лагерь военнопленных. Операция была продумана до мелочей и отработана на тактических картах. Одна группа спецназа проходит к крепости и ждет вечернего намаза. Когда моджахеды устраивают молебен, снимают часовых и заходят в крепость. Освободив военнопленных, захватывают автотранспорт, минируют арсенал и уходят к границе, где их будут ждать вертолеты огневой поддержки. На случай непредвиденных обстоятельств должны были быть засланы еще два отряда. Один, которым командовал Гамбаров, должен был изобразить восставших пуштунов и оттянуть на себя силы пакистанской армии. Другим отрядом командовал Бойко, он должен был атаковать с тыла лагерь моджахедов у крепости. Операция была продумана до мелочей, но в последний момент вмешались чинуши из Кремля, талдычащие о «неприкосновенности чужих границ» (вот тогда-то и случился первый сквозняк «новых веяний»), операцию отменили на самом высоком уровне. Но руководство ГРУ нарушило эту директиву и дало «добро» по упрощенному варианту. В Бадабер пробралась малочисленная группа диверсантов. Им удалось перебить охрану и освободить пленных, но вырваться не получилось (может, случайность, а может, и предательство). Спецназовцы вместе с пленными вступают в бой и дерутся до последнего... Против них были брошены не только афганские «духи» со своими западными инструкторами, но и регулярные пакистанские части с тяжелой артиллерией, танками и авиацией. Многочасовой бой закончился взрывом арсенала, по-видимому, кто-то из раненых пленных взорвал его, предпочтя смерть повторному плену. Когда стало известно о случившемся, советский МИД «сделал стойку». Ничего не знаем, ничего не ведаем. Мы ни при чем». Провал операции «Скачок» Талащицкий относил на совесть тогдашнего руководства страны. Но жизнь впоследствии показала, что это был едва ли не самый малый грех бывшего руководства. После службы в Афганистане Бойко был направлен в Монголию, где руководил отдельным батальоном армейской разведки. Подразделение отрабатывало рейдовую тактику на бесконечных просторах страны пастухов и коневодов. Теперь в звании подполковника Бойко руководил штабом бригады и готовился на будущий год поступать в академию ГРУ. Генерал хорошо помнил раскосое лицо тогда еще молодого «каскадера», выходца из крымских хохлов (а может, и обукраинившихся татар). «Пожалуй, его физиономия как нельзя лучше впишется в местный колорит Кабула», — подумал генерал о кандидате и спросил: — Кстати, где он сейчас? — Во второй шахте занимается альпинизмом. — Не понял. — Ну, у нас четыре пусковых шахты для ракет, — начал объяснять Гамбаров. — Сейчас они пустые, так мы приспособили три под тренажеры для альпинизма и скалолазания. Четвертую для прыжков с парашютом. Там у нас стоит воздуходувная установка, можно имитировать свободный полет. А из-под колпака имитируем спуск на ремнях, как с парашютной вышки. — Неплохо придумано, — генерал взглянул на часы, времени в обрез. — Что еще такого у тебя есть заковыристого? — Последний уровень у нас прохудился. Несколько отсеков залило подпочвенными водами. Хочу там устроить бассейн для подготовки легких водолазов. Нужны оборудование и инструкторы из боевых пловцов. — Значит так, составь заявку по всей форме, я тебе выбью все необходимое, — произнес Талащицкий, снова глядя на часы. «Эх время, времечко, тут бы на недельку засесть, изучить, проверить результаты. Все говорят о строительстве новой армии. А из чего ее строить, как и кому, никто не говорит». — Ладно, Тимур, уже нет времени точить лясы. Группу обеспечь документами и отправляй в Москву. Появится время — обязательно нагряну и захвачу кого-то из руководства. Твою бригаду надо лелеять и при необходимости использовать на все сто. Военные обменялись крепким рукопожатием, потом обнялись. — Дай мне поводыря из твоего подземного царства, — попросил командующий спецназа. — Вызови дежурного, — полковник обратился к оператору. Майор надавил на клавишу селектора. XIV Наконец президент закончил свои неотложные дела и уделил время своему соплеменнику мулле Абдулхану Юсуфу Нурадину. Два таджика встретились в небольшом зале, украшенном толстыми коврами. В центре на золотом подносе стоял большой кувшин кальяна. Здесь Нурадина поджидал постаревший доктор-богослов. Оба таджика были в длинных национальных одеждах и чалмах из атласа. Лидер таджикской оппозиции был одет в длинный плащ белоснежного цвета, рубашку и шаровары. Талию обтягивал широкий кожаный пояс, грудь украшала массивная золотая цепь. Окладистая черная, как смоль, борода и гордый профиль придавали Нурадину вид сказочного падишаха из «Тысячи и одной ночи». Президент Афганистана был одет скромнее, его одежда была полностью черного цвета. Бархунадин Раббани одевался под стиль покойного лидера Ирана аятоллы Хомейни, наверняка надеясь, что в будущем он станет для Афганистана таким же святым старцем. Обнявшись как старые друзья, таджики трижды расцеловались, Раббани указал рукой, приглашая гостя присесть на ковер у кальяна. Поджав под себя ноги, Нурадин сел. Протянув руку, взял шланг от кальяна, сделав несколько глубоких затяжек, посмотрел на гостеприимного хозяина. Президент тоже затянулся и, слегка опершись на локоть, заговорил: — Несказанно рад нашей встрече, многоуважаемый Нурадин. Нужно было бы нам встретиться раньше, но вы ведь знаете, какова политическая обстановка в Афганистане. Когда мы боролись с русскими захватчиками и их приспешниками, мы были союзниками и братьями. Теперь все как с ума посходили, рвутся к власти. И бывший красный генерал Дустум, и религиозные фанатики из Талибана, в миссии ООН сидит бывший ставленник Советов Наджибулла, который тоже наверняка не отказался от мысли вернуться к власти. Губернаторы в провинциях ведут себя так, как будто они единовластные правители, и еще раздумывают, выполнять или нет распоряжения Кабула. А полевые командиры — на чьей они стороне? Столько крови — и все это ради чего? Ради власти. Если бы я знал, что с моим уходом междоусобица в Афганистане закончится и по всей стране воцарится мир, я бы немедленно подал в отставку. «Как бы не так», — с бесстрастным лицом подумал Нурадин. Возг лавив оппозицию, он столкнулся с теми же проблемами, что и президент Афганистана — не все полевые командиры хотели подчиняться, да и те, что подчинялись, могли перекинуться на сторону любого другого лидера, если такой объявится. Лидер Исламского общества Афганистана долгие годы войны с советскими войсками рвался к власти, а достигнув ее, вот взял и отдал бы? Да никогда. Президент явно лукавил. — Мы с тобой, многоуважаемый Нурадин, одной веры, одного племени, и нам с тобой строить одно большое исламское государство для мусульман, — продолжал вещать Раббани. — Ты поможешь мне в наведении порядка в Афганистане, а впоследствии я пошлю своих воинов рядом с твоими на границу резать шурави и дальше по всей стране. Таджикистан и Афганистан — страны-братья, нам жить вместе по одним законам, с одной верой. «Хорошо говорит, складно. Ясно, к чему клонит благообразный старец, пусть таджики ударят в спину узбеку Дустуму. Начнут резать глотки его солдатам, потом генерал вместо того, чтобы идти на приступ Кабула, будет вынужден повернуть свои танки против таджиков. Его солдаты хорошо вооружены, обучены, имеют достаточный боевой опыт. Кроме того, они будут воевать на своей земле. Но пока солдаты Дустума будут истреблять соплеменников, президент укрепит столицу войсками своих сторонников. Такой союз мне не нужен». — Я бы хотел от тебя, Нурадин, узнать, как ты и твои люди смотрят на сотрудничество с нами. Если мы вместе: наш плов — ваш плов, наши ружья — ваши ружья. Мы братья, значит, все поровну, — Раббани явно напирал на гостя. Но человека, которого в свое время не смогли сломать государственные спецслужбы с их мощнейшим аппаратом физического и психического подавления, вряд ли удастся сломать единственному человеку, пусть даже и доктору-богослову, и президенту страны в одном лице. — Уважаемый, — опустив мундштук кальяна на поднос, начал Абдулхан Нурадин, — фатальным стечением судьбы мы стали изгнанниками из своей страны и тем же стечением поселились мы на землях, которые контролирует генерал Дустум. И это не была бы черная неблагодарность — вонзить нож в спину хозяину, пустившему тебя на ночлег? Если бы мы жили на твоих землях, многоуважаемый президент Раббани, ничто не помешало бы заключить соглашение о дружбе и сотрудничестве во всех областях, а так, прошу извинения, — таджик приложил к своей груди в белой атласной одежде широкую ладонь. — Жаль, — задумчиво произнес Раббани, опуская свой мундштук на поднос, — но я рад, что мы поговорили на интересующую нас обоих тему. В будущем мы все же сможем сотрудничать. — При определенных условиях, — прикрывая веки, уклончиво ответил Нурадин, он говорил как можно осторожнее. Чтобы ни одно его слово не было истолковано как договоренность с Раббани против Дустума. — Вечером, многоуважаемый Нурадин, я бы хотел в твою честь дать торжественный ужин. Как во всех цивилизованных странах, — проговорил президент, про себя думая: «Слишком осторожен соплеменник, выжидает, кто возьмет верх в этой борьбе. Хочет сделать ставку наверняка. Ладно — это его право. Я же использую свое право, надо будет сказать Хектиму, чтобы подыскал замену Нурадину среди других полевых командиров». Оба лидера поднялись на ноги, на прощание обнялись и облобызали друг друга. Направившись к выходу, Абдулхан подумал: «Как любят писать журналисты, встреча прошла в теплой дружественной обстановке, но за закрытыми дверями. Интересно знать, чем закончится для меня отказ от участия в вооруженном союзе с Раббани против Дустума». Впрочем, сейчас риск был не столь велик, как могло показаться. Кроме визита к президенту, лидер таджиков прибыл в Кабул для встречи с эмиссаром английской разведки. Полковник Мансур Хектим покинул президентский дворец далеко за полночь. Но вместо того, чтобы ехать к себе в резиденцию, он приказал начальнику конвоя сопровождать его в чайхану к Кровавому Мустафе. Жирный чайханщик с плоским лицом, покрытым морщинами, на котором едва виднелись щелочки глаз, увидев полковника, расплылся в улыбке и, приложив могучие натруженные руки на шарообразный живот, закивал на манер китайского болванчика. — Здравствуй, Мустафа, — поздоровался с чайханщиком советник президента по безопасности. — Приготовь мне чаю и медовых лепешек, устал я сегодня. — Прошу в чайхану, достопочтенный Мансур, рад, что ты вспомнил о старом чайханщике и его лепешках, — проскрипел старик. Бывший офицер ХАД и чайханщик были знакомы давно, еще со времен президента Тараки. Ловкий купец был Мустафа, ездил по кишлакам, продавал дехканам недорогой товар, все видел, о многом знал. Этим и захотела воспользоваться госбезопасность в борьбе с оппозицией. Мустафу завербовали, он был одним из лучших агентов ХАД, несмотря на войну, смену руководителей, купец исправно выполнял порученные ему задания. Во второй половине восьмидесятых Мустафе не повезло, его грузовик подорвался на мине. Он стал хромым. Госбезопасность не могла бросить на произвол судьбы такого ценного агента. Ему купили чайхану возле кабульского базара, и стал Мустафа оседлым агентом. Подслушивал разговоры посетителей, выявлял приезжих, многие из которых могли оказаться террористами. Чайханщик нес свою опасную службу до свержения Наджибуллы. Когда в Кабуле рухнула промосковская власть, вроде Мустафа остался не у дел, но это было не так. Он по-прежнему подчинялся полковнику Хектиму. В тесном помещении чайханы стоял тяжелый запах табака и чая со сладковатой примесью гашиша и горечью сгоревшего бараньего жира. Выбрав себе место в дальнем темном углу, полковник увалился на скопище расписных плоских подушек. Шаркая не сгибающейся ногой, приблизился Мустафа. Чайханщик вызвал слугу, молодого темноволосого юношу, одетого в шаровары и длинную рубаху. — Завари нашему гостю свежего чаю и принеси горячих медовых лепешек. Слуга исчез. — Садись, Мустафа. — Мансур хлопнул ладонью по одной из подушек. Толстяк, поддерживая раненую ногу, опустил свое грузное тело рядом с советником. — Ты все еще ведешь дела с северными провинциями?—спросил советник, глядя в щелочки глаз чайханщика. — Да, они покупают через меня кое-какой товар. — Как часто? — По мере надобности. — Мне надо, чтобы ты отправил человека на север к генералу Дустуму. Пусть передаст ему, что Раббани пытался привлечь к союзу Нурадина, тот отказался. Теперь Раббани приказал подыскать среди руководителей таджиков того, кто пойдет на альянс с президентом Афганистана. Появился молодой слуга с большим подносом. На подносе стояли фарфоровый чайник, две пиалы и блюдо, на котором лежали ароматно пахнущие лепешки. Расставив перед гостем угощения, слуга низко поклонился и, пятясь, удалился. Мустафа, подхватив чайник, быстро наполнил обе пиалы и, придвинув одну из них, громко произнес: — Угощайся, уважаемый. — А потом перейдя почти на шепот, спросил: — Должен ли мой посланец передать, от кого пришла эта весть? — Да, — последовал короткий ответ, и после непродолжительной паузы Хектим добавил: — И пусть скажет, что в случае изменения ситуации я его сразу извещу. — Все будет выполнено. — Как ты исполнишь? — поинтересовался, отпивая из своей пиалы душистый напиток, полковник. — Завтра я отправлюсь на юг, в Гардез. Там у меня есть надежный человек. Он в свое время служил у генерала офицером по особым поручениям. — Хорошо, очень хорошо, — с удовольствием потягивая чай, проговорил Хектим. — После выполнения этого задания ты, Мустафа, получишь щедрую награду. Толстый чайханщик давно служил полковнику Хектиму, за это время у них сложился своеобразный ритуал. Фраза о щедрой награде означала конец разговора. Мустафа тяжело поднялся на ноги и, приволакивая раненую ногу, медленно удалился.